Paris. Кому как не тебе, mon gentil ami, знать каково это вернуться сюда. Я бы вновь потерялся во вечных улицах этого города, проводя бессонные ночи наедине с ним. Мог бы расцвести и влюбиться вновь, вот только возрастившись, застал лишь сгоревший Notre-Dame, моё сердце, мою вечную милость. Разве это возможно? Он был возведен до того как мои глаза увидели этот мир, неужели им суждено узреть его гибель? Он изнывает в тлеющей ране так же как ты, стонет и плачет. Я слышу это каждую ночь и каждую ночь не могу подарить себя сну. Обречённый смотреть. Смотреть и слушать, я вновь и вновь вспоминаю о тебе.
Париж опустел, ровно как и моя душа. Перепачканные золой, лишь тени себя прошлых, в тоске по желанным объятиям. А каждый черный след напоминает воронное перо. Этого не смыть и не избавится. Гарь объятого пламенем сердца. Оно всё ещё продолжает тлеть. В тоске сливается с мелодиями улиц, под взором твоего ока. О, глупец, тридцать семь дней я смотрел из твоего окна на сияющий диск в небесном полотне и лишь сейчас узрел в нём тебя. Лишь месяц в твоих оковах, а мир уже не будет прежним. Он дышит тобой как и я.
de mai à l'èternitè, Camille.
