еще секунду назад мужчина видел в этой ведьме не более, чем овечку, отбившуюся от стада. случайную свидетельницу его преступлений. но сейчас он оказывается парализован силой её голоса, который манит, чарует и пугает до трясущихся поджилок. кровь стынет и сердце тяжело бьет по ребрам. он смотрит как его собственная тень прогибается под гнетом слов, они резонируют эхом и связь его заклинания рушится. силуэт парящей поступью врывается в самый яркий ореол света и лопается, подобно мыльному пузырю. как нарыв, остатки черной тени разбрызгиваются гноем по земле и испепеляются.

индомун рычит, пытаясь перехватить плетение заклинания, вскидывает руку, готовясь сплести новое заклинание. но снова этот голос. он убивает в нем остатки воли и сейчас на радужке пеленой оседает страх. задней мыслью мелькает опаска, что он нарвался на верховную. нет. их они знают в лицо. но эта ведьма вынуждает его поднести пальцы ко рту. мышцы сводит от попытки сопротивления, до того, что кажется сухожилия готовы лопнуть в любую секунду. челюсть сводит, голос набатом звучит в ушах. он пытается сопротивляться, но этого недостаточно. вкус его собственной крови и боль. к ней он, казалось, давно привык, но от влияния консилиума она окрашивает мир в красный, мозг пульсирует. в ушах набатом разбивается утробный рык. его собственный.

чтобы не подавиться, приходится сплюнуть свои же пальцы. металлический привкус остается на языке оскоминой. теперь творить заклинания будет сложнее. нужно расправиться с ней быстро. или хотя бы замедлить. он не смеет подвести его. индомун позволяет крови растечься по шее, ранами размазывает остатки. целой рукой он распахивает полы пальто и рубашки. на коже виднеются еще татуировки. и снова в центре этот отвратительный знак. круг. точка. пять лучей.

_{( бросок атаки - 7 против 6 )}

знак светится красным и впитывает в себя его же кровь. чернила на коже расплываются, словно оживший рисунок и черная тень вырывается из его груди, устремляясь к ведьме. _{( спас бросок - 6 )} . энергия формируется в мощную волну, оставляющую за собой след из мертвой травы, там где хотя бы частичка коснулась земли. реми могла бы отойти, но за спиной неметон. удар приходится прямо по ней, энергия окутывает сознание мраком и ужасом. это сбивает её с ног. она видит как кожа на руках становится дряхлой, словно эта тень высосала саму молодость.

_{( штраф на броски минус 5 на следующий бросок )}

однако этого мало, чтобы убить ведьму. индомун покрывается испариной, этот удар вымотал его. но он готов продолжать драться.

Утерянный, испорченный потенциал.. Разве он не рождает чувство горечи? Когда видишь, насколько талантливым мог бы быть другой и сколько чудес он мог сотворить во благо. Но вместо этого его руки покрывают уродливые символы, а душа уже утеряла истинный дух. Гармонию с природой, поддерживаемую соблюдением правил и защитой устоев. Кто мог совратить его разум настолько сильно, чтобы так зверски убить друида? Принести в жертву хранителя тайн, еще и в колыбели ведьминской силы. Кто мог наставить на столь страшный путь потерявшегося юношу когда-то? Фанатиками и еретиками не рождаются, лишь становятся под гнетом неправильных выборов и невыносимой боли. Разве нет? И не спросить, пока его рот занят его собственной плотью. К горлу подступает колкая тошнота, но явно меньшая, чем от мысленных картин растерзанной Катарины. Пока неизвестный мужчина жив, не стоило поддаваться горечи. Для того будет время позже (или очень хотелось, чтобы он было?). 

Магия крови вопреки всему и вся.. завораживает. В той самой извращенной манере, когда не смеешь отвернуться от невероятного зверства. Или когда видишь, как сила жизни обращается в разрушение. Татуировки и символы, алеющие на коже и питающиеся его собственной кровью.. Точно ли он знает, что за это он заплатит страшную цену? Не заплатил бы ранее, нанося их и практикую прежде? Такие ритуалы не создаются стихийно.. Какой загубленный ум и потенциал, темный мерзкий дух. Его нельзя отпускать и не нельзя убивать Кажется, Лакан заставляла себя впитать эту мысль, постоянно прокручивая её в голове, чаще, чем заученные для театрального спектакля ноты. Все символы нужно изучить, передать тело на стол Базилю, если уж рано их снимать с листами кожи. Крик оседает в горле от вида новой тени. Невероятно! Темный сгусток смерти, оставляющей после себя лишь иссушенную пустошь. Он говорил, что нечто большее? Вот как бы выглядело это большее, наполненное смертью и ужасом. Эта сила сбивает с ног, и подняться не пытаются. Наоборот, вжимаются в землю, в более живую и родную стихию. Не руками, боясь заразить и Неметон. Заразить ужасом? Страхом? Темной непроглядной почти материей, осевшей в мыслях и перед глазами. 

Иссыхающие руки.. не пугают и не тревожат увядающей молодостью или красотой, лишь пугают возможностью полностью рассыпаться и остаться грудой песка у корней дуба. Ничего не предприняв? Не оплакав и не отомстив за Катарину и её умения, её ум, силу и жертву. Дряхлая, но пока не ломающаясь рука опускается к земле, начиная выводить знакомую пентаграмму почти не глядя. Часы практики не прошли даром.. И раз голос явно не послушается, раз собственный сильнейший талант съеден тенью, следовало обращаться к иным. Нельзя отпускать и нельзя убивать. И твоя смерть ничему не поможет Губы еле шевелятся, быстро зачитывая приятную для мыслей латынь, успокаивающую более клокочущего туманного ужаса. Кошачье агрессивное шипение добавляет силы, стоит фамильяру подойти ближе к поляне. Bon garçon, mon chat Его энергия очень кстати, наверняка чувствовал или знал, что нужен. Пентаграмму на земле обводят пальцами несколько раз, повторяя слова и тратя еще пару мгновений на сбор энергии. Лишние, опасные секунды нового промедления, но.. Медиокрис волной энергии расходится от ведьмы и символа у её колен, отшвыривая мужчину к дому Катарины. Возможно, сильный удар мог бы его ослабить или заставить потерять сознание раньше, чем обессиленная ведьма? Все же на чувстве удовлетворения от получившегося заклинания, успевающая вытянуть послание самым близко находящимся Витта в шепоте: _{Катарина убита}

возможные эпизоды :

• джошуа сайкс + любой персонаж. поиск записей его второй жены, где он уже видел этот знак.
• реми лакан. итог битвы можно решить кубами или отыграть с мастерами.

Ну, если кто-то хочет с Джошуа отыграть, то я готова

Вряд ли Мельхиор выглядит так же по-детски восторженным как его спутница, однако чувствует не меньше. Выпускать наружу так много он не привык, да и будто бы его лицо не предназначалось для этого. Куда проще было примерять к нему спокойствие, строгость, хмурость, может быть даже хитрость. А вот лёгкости и непосредственности его лицу не хватало и сейчас, ощущая безмятежность и невероятную лёгкость внутри, он наверняка выглядит необычно и чужеродно по отношению к себе привычному и повседневному. Но не всегда же ему быть обычным, привычным и знакомым. Он способен и удивлять, не в последнюю очередь себя самого. И, пожалуй, это только благодаря Шарлотте. которая будто вдохнула в него новую жизнь. Стала стремительным потоком в его застоявшемся болотце.

Кэдоган смотрит на город, который простирается перед ним точно на ладони. Вроде бы не такой уж маленький и при этом уютный, вопреки или благодаря морским водам, облизывающим берега городка. Впрочем, даже если бы здесь было мрачно и неприветливо едва ли Мельхиор бы это запомнил. Рядом с Шарлоттой, с которой они впервые откинули условности своего положения, он не смог бы запомнить эту поездку в тёмных тонах, даже если бы на то были основания. Но сам город и всё вокруг будто потворствовали их желаниям и их любви, наполняя всё одухотворяющей атмосферой.

– Прямо здесь? – уточняет Мельхиор, обводя взглядом смотровую площадку маяка. – Кое-что, пожалуй, я могу тебе рассказать, – Кэдоган возвращает возлюбленной лукавую улыбку и перехватывает её ладонь. прижатую к его щеке. Несколько мгновений он удерживает её на месте, а потом отводит в сторону, чтобы приблизится к Шарлотте. Может быть, он бы и хотел сообщить и совей любви во все услышания, особенно теперь, когда он может выражать своё чувство свободно. Однако, слова любви тем ценнее, чем тише и ближе сказаны. Словно по секрету. Он заправляет пряди выбивающихся от ветра рыжих волос за ухо и приближается губами чуть ли не вплотную к уху. – Je t'aime, – начинает он с французского, который считают языком любви и который он знает хуже всего. Но на этом языке признание в любви звучит довольно нежно и благозвучно. – Я тебя люблю, – следующим для признания он выбирает русский язык, звучащий более грубо, но при этом как будто немного загадочно. Одной рукой он поглаживает спину Шарлотты и вскоре останавливается на талии. Мельхиору хочется опуститься ниже, но на маяке есть и другие посетители. По большому счёту, ему плевать на их мнение, но если кто-то решит возмутиться и сделать им замечание, вся атмосфера будет убита, поэтому остаётся держать себя в рамках приличия. Чуть подумав, вспоминая фразу из далёкого детства он нараспев произносит, – dw i'n dy garu di, – признание любви на валлийском, родном языке отца. Пусть в его семье не всё было гладко, но он всегда верил в чувства отца по отношению к матери, когда тот приходил домой с букетом полевых цветов, подымал её на руки, произносил эти слова, а потом затягивал песню, слов которой Мельхиор так никогда и не понял. Жаль, что с возрастом подобных случаев становилось всё меньше, и улыбка отца не показывалась даже на секунду. Оставалось лишь верить, что в самые трудные времена воспоминания о подобных мгновениях грели материнское сердце. И наконец Мельхиор перешёл к языку, который знал на уровне с английским. – Ich liebe dich, – произносит он вкрадчиво на немецком, звучащем менее мелодично, чем французский, но отчего-то более любимым. Но в этот раз он не ограничивается лишь простым "Я тебя люблю". – In deiner Gegenwart fühle ich mich vollkommen. Ich kann mir keine Zukunft ohne dich vorstellen. In deinen Augen sehe ich meine Zukunft. – "В твоём присутствии я чувствую себя целым. Я не могу представить своего будущего без тебя. Его я вижу в твоих глазах". – Я расскажу тебе о переводе последних фраз позже, – немного отстраняясь, чтобы видеть лицо Шарлотты, произносит Мельхиор. Он произносит это мягко, но не улыбается. Пусть и на чужом языке, но он сказал очень важные слова, которые таились всё это время где-то в глубине его души.

- Я прошу тебя рассказать, а не показать, - с мягким смехом произносит Лотти, свободной ладонью мягко ударяя Мельхиора в грудь. Полностью погруженная в свои чувства, она с нежностью смотрит на Кэдогана, перехватившего пальцы её ладони, прижимая их к своему лицу. Некогда казавшийся неприступным, он был теперь заботлив и тепл, делясь с ней частью своего сердца. И отчего-то ей хотелось сказать ему, что она останется с ним: навсегда, навечно. Только он и целый мир у их ног: оставалось только сбежать и никогда не возвращаться в Йорк, не погружаться в тяжесть обычной жизни. У них были они и их любовь, наполняющая души, заставляющая улыбаться и рваться вперед, несмотря на любые преграды. 

Мельхиор склоняется к ней ближе и Шарлотта чувствует, будто её сердце замирает и как разочарованно оно пропускает удар, когда Кэдоган касается её уха, но не губ. Она расплывается в широкой улыбке и прикрывает глаза, когда его дыхание опаляет кожу уха - так сокровенно и близко, слишком интимно, отчего она чувствует напряжение во всём теле. Шепот растекается мурашками по телу и Лотти, с улыбкой, пытается повторить фразу следом за Мельхиором. Французский дается ей не так тяжело, но она не понимает всех нюансов произношения, потому едва слышимый, её собственный, шепот кажется острее и не таким изящным, как у Мельхиора. Следующий вариант более четкий и жесткий на слух и Лотти рассыпается в тихом смехе, потому что у неё совершенно не получается повторить мягкое звучание слога “лю”. Её пальцы ложатся на грудь к Кэдогану, чуть стискивая ткань его рубашки, - ей совершенно плевать на общество и на окружающих, на всё то, что они могут сказать или как могут посмотреть на них. У них не было того счастья в моменте, которым обладали эти двое, и Лотти могла лишь посочувствовать им, отдаваясь этой близости и вкрадчивому шепоту у своего уха. 

- Повтори, пожалуйста, - снова смеётся, не умея четко распознать звучание фразы на валлийском. Она пытается повторить её, но путается в слове и недовольно фыркает, ведь искренне хочет понять и разучить произношение. Последняя фраза кажется ей наиболее знакомой и потому её получается сказать лучше всего, что вызывает в ней радость и теплоту, растекающеюся внутри души. 

Как только Мельхиор отстраняется, Шарлотта чувствует легкий холодок. Она поднимает свои глаза к его лицу, всматриваясь в его серьезность: он продолжает свою фразу и по взгляду его она понимает, что он говорит что-то очень важное для него. Она не может отвести своего взгляда, зачарованная блеском горных вод его глаз. Мельхиор не улыбается и это заставляет сердце вновь сжаться, а разум замереть в волнении перед истиной сказанной фразы. Что скрывалось в ней, отчего он был столь сконцентрирован? Лотти оставалось лишь догадываться или ждать момента, когда Кэдоган приоткроет перед ней завесу тайны. 

- Is breá liom tú, - произносит Лотти в ответ, растягивая губы в улыбке, - Это по-ирландски, - ей хотелось подарить и от себя что-то сокровенное, привезенное с далеких берегов Ирландии, - Я буду ждать, - с нежностью отзывается она на заверение Мельхиора, что он расскажет ей перевод этой фразы позже. Когда должно было наступить это позже? Сегодня? Или по приезде в Йорк? Впрочем, это было неважно: она точно знала, что дождется. 

В любви время летит незаметно: часы становятся минутами, когда ты окрылен и находишься во власти сильного чувства. Находясь здесь рядом с Мельхиором, она не обращала внимания на редкие взгляды в их сторону или перешептывание за спиной. Единственное, чего ей так отчаянно хотелось, - это остаться в этом мгновении, рядом с Кэдоганом. Остановить время и никогда больше его не пускать, чтобы всё осталось так, как было именно сейчас, в этот самый момент. И она улыбалась, рассказывая о чем-то Мельхиору, накрывая его ладонь своей или в шутку слабо толкая его плечом в плечо в ответ на какую-то шутку. Солнечный диск неспешно катился к горизонту, начиная погружать город в сумерки. Постепенно с площадки уходили люди, оставляя самых стойких для созерцания заката. Шарлотта сжимала ладонь Мельхиора в своей, смотря, как солнце утопает в морских водах, и её сердце щемило от переполняющей её радости. Она могла бы говорить без умолку, но в тишине ощущения были ярче: перекаты морских волн, крики чаек над головой, стоящий рядом любимый человек и бесконечность впереди. Разве нужно было что-то ещё для счастья? 

Когда солнце скрывается за горизонтом, люди расходятся, оставляя на смотровой площадке их одних. 

- Один твой шепот вызвал толпы мурашек на моей коже. Что ты делаешь со мной, мой дорогой Мельхиор? - улыбаясь, шепчет Лотти, прижимаясь ближе к Кэдогану, - Весь мир у наших ног: мы можем отправиться на танцы или пробежаться по вечернему пляжу, - Шарлотта поворачивается к Мельхиору всем телом, ладонью перехватывая его ладонь и притягивая её ближе к своей шее, позволяя ему очертить линии на своей бледной шее. Она судорожно выдыхает из-за прикосновений и прикрывает глаза, дозволяя спуститься пальцами к ключицам, - Или вернуться в номер, чтобы принять вместе горячую ванну после долгого дня, - сбивчиво и торопливо произносит, рисуя в своей голове животрепещущую картину продолжения вечера. Открывая глаза, она с хитрой полуулыбкой взглянет в чужие глаза, - Чего бы тебе сейчас хотелось?

от пристального взгляда зудит между лопаток. она оборачивается. но за окном гробовая тишина. город практически вымер. смерть завладела этими улицами, она проходит мимо, заглядывая в дома, скребясь тихо кошкой. цветочная лавка кажется ярким морем посреди серости. шевон поправляет лист розы, белой, невинной, совсем как те девочки, которых лишили жизни. колючка находит тонкую кожу и капля крови стекает по руке. она облизывает ранку. на кончике языка остается еле уловимый солоноватый привкус. цветы нарядными барышнями демонстрируют свои наряды, рано утром она и лора обновили заклинание, что помогало этим капризным дамочкам дольше стоять в воде, гореть яркими цветами. и вновь это неприятное чувство, словно кто-то запускает свои руки прямо под кожу, желая изучить, разобрать на детали, вытащить все самое сокровенное. шевон плотнее запахивает полы вязанной накидки, достает из-под прилавка несколько вручную сплетённых книг и прячет под ткань. все чувства напряжены до предела, она ощущает себя как дичь, на которую уже наставили ружье. мягкой походкой верховная заходит в подсобку и закрывает за собой дверь, несколько движений пальцами, вкрадчивый шёпот и в полу открывается тайник, куда она бережно прячет записи. с тихим щелчок доска возвращается на место и пропадает из виду, скрываемое заклинанием.

время близится к вечеру. ветер отчаянно пытается засунуть нос в лавку. женщина заканчивает уборку и пересчитывает выручку. она бы могла обрадоваться столь прибыльному дню, если бы не знала, что повод отнюдь не свадьба или рождение ребенка. многих потрясли столь жестокие убийства и каждый желал выразить своё сожаления, беря букет на могилы по своему карману. это одновременно расстраивает её и злит. шевон раздражает, что любые попытки найти хоть какие-то зацепки оборачивались неудачей, а тем временем охотники могут нагрянуть в любой момент. они не упустят такой возможности.

она закрывает магазин на несколько замков, ключи гремят в карманах широкой юбки. февраль продолжает кусаться, хотя уже чувствуется, что скоро весна. только от этого совсем не легче. шевон тянет носом воздух. решает наведаться к сестре и выходит на дорожку, что ведет к краю города, где начинается кромка леса. навязчивое чувство не покидает, под ногами скрипит снег. голые ветви трескочут о чем-то своем. совсем скоро из подлеска вырастает протоптанная тропинка к садам, но новая волна тревоги накрывает её с головой, окатывает словно ушат ледяной воды. шевон медленно поворачивается. на фоне белоснежного пейзажа она видит незнакомца и пальцы, спрятанные в карманы пальто, сами сжимают в кулак. глубокий вдох. шаг вперед. она встречает его тяжелым взглядом.

кто же ты?

аккуратный дом, аккуратная комната. всё на своих местах до миллиметра, ни единой пылинки, словно внутрь они не попадают совсем. мужчина сидит в кресле напротив, одним взглядом поднимая в воздух горячий чайник из тончайшего фарфора. ароматный травяной чай наполняет такую же утонченную чашку в руках его гостьи. температура напитка идеальна. достаточно горячая, чтобы согреть, но недостаточно, чтобы обжечь. правильность скрежещет песком на зубах. август не выглядит по-домашнему уютно, даже его плотный расшитый халат не добавляет мягкости. в этом доме абсолютно все подвержено какому-то особому смыслу, но не призывает чувствовать себя комфортно. зеркала слишком большие, не дают шанса на уединение даже с самим собой. кресла твердые и жесткие. тяжелые шторы на окнах пропускают свет частично, однако для февраля этого ничтожно мало. полутьму разбивают ряд свечей возле шерри и камин за самим августом. его чашка из рук медленно опускается на блюдце. аккурат по центру. он смотрит на девушку тяжелым взглядом, но в нем легко читается, что все происходящее он делает не из удовольствия, а надобности.

— спасибо, что уделила мне время, девочка, — его голос сухой и скрипучий как бумага, а учтивость не более чем наигранная формальность, — в этот раз я не буду читать тебе морали о том, что бордель не подходящее место для потомственной нортон, но мнение моё не изменилось. однако, я слышал, что ты обнаружила одно из тел. надеюсь, глупостей не последовало?

его взгляд из-под нахмуренных бровей доверия не внушает, советник обычно не знал такта и мнение свое высказывал открыто. но шерри он выказывал особую заинтересованность, не упуская возможности прочитать нотацию, рассказать историю или поведать секрет. многие списывали это на то, что анна, мать девушки, была некоторое время ученицей августа, а после и сама верховная. чашка возвращается в руки августа, он делает глоток и кивает шерри.

— что смотришь, девочка? пей.



Он дарит ей этот блядский взгляд. Правда гонит по магистрали нейронных связей — это все одна большая театральная постановка и она всего лишь реквизит, инструмент к закрытию потребности. Чувство дежавю долбит демонами поддых. Шерри хлопает глазами, пытаясь сдержать разлив зрачков-омутов, было бы невероятно глупо позволить себе захлебнуться в этом щемящем ощущении. Нортон обезоружена, прикрученная к полу. Прочно. Основательно. Иначе с этим мужчиной и не бывает. Ей не сбежать по пунктиру терпкой гордости и не зарыть этот момент своими длинными ресницами, словно выгребную яму. Кислород ускользает сквозь решето легких — она насквозь пробита тяжелым взглядом. Ироничность свистит над ее головой, словно выпущенная обойма. Дыхание медленное, поверхностное. И будучи приглашенной им на очередное чаепитие ей следовало бы готовить щит и меч, каждый раз ожидая удара в спину его превосходством. За его плечами тысяча выигранных битв и эта не станет исключением. Она улыбается, оголяя ряд ровных зубов. Вязкой жижей сквозь их щели сочиться черная терпкость. Она готова в очередной раз проиграть, но лишь для того, чтобы впитать в себя еще больше от него. 

— Благодарю за приглашение, — и она искренняя в каждом слоге этого высказывания. Бледное лицо становится почти призрачным. Смотреть в его глаза — добровольный шаг в бездну и блондинка с большой радостью делает этот первый шаг раз за разом. Правда была в том, что Нортон не боялась его. Она восхищалась его породой, выправкой. Это восхищение зашкаливает в своей маниакальности. Она хотела быть как он, лучше, чем он. Хотела уметь выворачивать людей наизнанку лишь одним взглядом, лишь одним словом ломать необратимостью ребра своих собеседников. Нортон боялась силы исходящей от него. И каждая их встреча тыкала ее носом в пропасть между ними, вынуждая после расчесывать до крови руки от досады.  — Разве я могу позволить себе глупость в подобной ситуации и разочаровать Вас?  

Она улыбается ему беря в руку чашку чая, отражая его позу, словно зеркало, но явно не спеша делать первый глоток. Мягкой улыбке вторит цепкий, глубокий взгляд светловолосой. Она смотрит не на него, а в него, словно знает все его тайны, словно слышала, то, что не должна. Глубокий вдох и ее улыбка становится лишь слаще, а ноздри напрягаются, улавливая странные нотки чая. Шерри смотрит на мужчину, относя чашку от лица. Сегодня чай не такой, как прежде, когда мужчина заваривал его на их встречи. Эти травы Нортон помнит и может с кристальной уверенностью перечислить каждую из них, ведь она имела с ними дело не один, не два раза. Девушка наклоняет голову набок, продолжая смотреть в глаза мужчины. Подло. Нортон ожидала от него прямолинейности, открытой грубости, но не подобного. Все это ебанный цирк, и она золотой рыбкой бьется о толстые стенки аквариума. Пробить бы себе черепную коробку лишь бы не ощущать это. В ее выступающих ключицах клубком скручивается просроченное уважение к мужчине. Нортон смотрит в его глаза, и улыбка срывается на оскал, рассекая скуловые кости. Это чистый акт самоубийства куда ни поверни.  Ладони горят, горит и ее маленькое сердце в разкуреженной грудной клетке. Предатель, чертов ублюдок. Плеснуть бы этот чай в его каменное лицо и уйти. Комната утопает в тишине, а взгляд Шерри становится лишь тяжелей и тяжелей.  

— И все это ради общего блага, да, Август? —  голос ее стальной, не по годам глубокий разрезает затянувшуюся тишину. Его поступок она не может воспринимать иначе, как предательство, посягательство на свободу, звонкую пощечину. Неужели он считает ее настолько глупой, пустой девицей неспособной различить травы в напитке? Нортон чуть сильней сжимает ручку чашки. Он подрывает те крохи доверия, что были у Нортон к нему. Светловолосая подносит чашку к губам, выпивая ровно половину, а после ставя на блюдце. Откинувшись на спинку твердого кресла, она неотрывно смотрит в его глаза, мысленно отсчитывая секунды до начала действия. — Надеюсь этого будет достаточно?