Было около полудня, когда Иен Волш смог наконец-то разлепить глаза. День был серым и тусклый белый свет проникал в комнату сквозь незадернутые шторы, но даже такой приглушенный в красках мир показался Иену слишком ярким. Поморщившись, со хрипом он повернул голову и уткнулся взглядом в прикроватную тумбочку, на которой вещи громоздились одна на другой, словно индейская пирамида, а венчала все: старая канцелярская папка. Он закрыл глаза и это такое простое действие отозвалось в каждом уголке черепа. Головная боль отдавалась эхом в затылке и висках, буквально пульсируя в лобной доле, подстегиваемая вездесущим запахом табака, будто гончая, разгоняющаяся на старте. Пристрелите...
— Мигрень, тошнота, кошачья моча во рту: обязательные спутники каждой выпитой бутылки, — раздался низкий сиплый голос из угла комнаты. Иен даже не повернул головы, чтобы удостоить говорящего взглядом, оставив без ответа ремарку. Со стоном сев в постели, мужчина обвел мутным взглядом комнату, вспоминая куда засунул аспирин.
— В верхнем ящичке, рядом с пистолетом, — сообщил голос и Волш полез по указанному направлению, а пока брюнет копался в ящике, голос заметил: — тебе следует тут прибраться...
— Неплеменно... — пробормотал охрипшим голосом ирландец извлекая две маленьких баночки. Отсыпав себе на ладонь около пары грамм белого порошка, он извлек из второй банки таблетку и кинул себе в рот. Зубы принялись яростно разжевывать пилюлю, а затем, когда таблетка превратилась в труху, мужчина слизнул горькие гранулы порошка. От горечи во рту он скривился и потянувшись, взял с пола чайник, заливая свое лекарство кипяченой водой. Брюнет пил жадно, не останавливаясь и кадык ходил вверх-вниз как сраный поплавок, пока в чайнике больше ничего не осталось. Зажмурившись, Иэн Волш пару раз от души похлопал себя по лицу и снова открыв глаза, наконец, обвел глазами комнату.
Маленькая квартирка, которую он снял у миссис Элкинс, состояла из трех комнат, но таких маленьких и узких, что квартиркой это можно было назвать с большим трудом. Спальня была самой большой из них и она же исполняла роль столовой и кабинета одновременно. Здесь все было в совершенном беспорядке, бумаги и папки валялись вперемешку с носками, рубашками, ремнями. Повезло, что хоть тарелки от еды все же как-то обособленно ютились у стенки, но некоторым из них исполнилась, наверное, неделя. Уборка и правда не помешала бы, но сначала нужно было привести себя в порядок.
Став под холодный душ, Иэн подставил лицо струям, чувствуя, как медленно по позвоночнику поднимается волна тепла, забирающая скованную боль похмелья. Выйдя чистым и вымытым, он пару раз прошелся бритвой по щекам, убирая лишние волоски и придавая лицу хотя бы подобие ухоженного вида. Взяв самую чистую рубашку из всех и надев самые чистые туфли, он повесил на себя кобуру с пистолетом, накинув поверх пиджак и плащ. Захватив с собой шляпу, больше по привычке, нежели из необходимости, Волш направился в бар, где уже почти стал завсегдатаем.
***
Садясь за барную стойку и получая миску бульона, мужчина кладет шляпу по соседству. Одарив Шерри очаровательной улыбкой, он придвигает к себе тарелку.
Было ли много близких друзей у Шарлотты Финниган? Отнюдь. Окруженная своей чарующей аурой доброты и спокойствия, она собирала вокруг себя огромное количество человек, всегда готовых пообщаться с ней и внимать каждому её слову. Заряженные какой-то невидимой и лишь ощутимой внутренним чувством лаской, она влюбляла в себя, но очаровывалась единицами. Она была готова была выслушать многих и желала помочь бы каждому в этом огромном мире, но искренние переживания переворачивались и растекались неприятным зудением внутри только от редких представителей человеческого рода. В числе них была и Маргарет: молодая девушка, опьяняющая своей юностью и легкостью, своей чистотой и воодушевленностью. Они встретились год назад и, казалось, пятилетняя разница в возрасте должна была лечь между ними глубокой расщелиной, но всё случилось наоборот и Лотти с самых первых минут знакомства была пленена этой юной красавицей. Её мысли, поставленная речь и высказывания были подвержены зрелости и оттого вызывали внутреннее уважение. Маргарет была интеллектуально развита не по годам и несмотря на излишнюю эмоциональность в некоторые моменты, такую же, как у самой Шарлотты, она была трезва и достаточно прямолинейна в своих высказываниях. Миссис Финниган это нравилось и она могла часами слушать рассказы девушки, поддерживая её и прося посвятить её в какие-нибудь ещё истории.
В целом, дружба этих двух пташек напоминала собою чистейшее выражение дружбы, которое можно было бы отыскать на этом свете. Шарлотта и Маргарет словно не стремились к материальному, находя счастье в смехе друг друга в яркости глаз, в улыбках и тайнах, сказанных шепотом. Лотти, в самом своем невинном и платоническом смысле, была глубоко влюблена в свою лучшую подругу, зная, что может и жизнью пожертвовать ради неё.
Маргери сжимает её ладонь и Лотти всматривается в эти чудесные глаза, полные надежды. Её вопрос что-то переворачивает внутри, но заставляет грустно улыбнуться: нет, книгу Берти пока не приняли. Они вместе с Эгбертом работали над его рукописью, стараясь привести всё к единому повествованию и красоте слога. Она структурировала его идеи, прописывала планы событий и действий, старалась актуализировать каждую из мыслей своего мужа. Порой, юношеская спесь была сильнее их и бедный стол в кабинете Берти видел уже не бумаги с чернилами, но нечто большее, что отвлекало молодых супругов от написания историй и сказок. Шарлотта чуть застенчиво уберет выбившеюся прядь волос за ухо и после накроет своей ладонью ладонь Маргарет:
- Нет, моя дорогая, пока ещё нет, но обязательно примут! - с теплотой в своем голосе произнесет Лотти. Отстраняя свои руки от рук подруги, она подойдет к лодке сзади. Со знанием дела она закатает рукава и взглянет на Роси, продолжающего сидеть в кармане фартука платья, всматриваясь то в хозяйку, то в Маргарет, - Маргери, помоги мне пожалуйста, - попросит нежно Лотти, упираясь ладонями в борта лодки. Подождав, пока Маргарет подойдет к ней, Шарлотта вместе с подругой подтолкнет лодку. Почти сразу деревянная лодка сдвинется с места, буровя песок и уходя в воду. Чуть покачиваясь на мелководье, она словно будет ждать двух юных дам, стоящих на берегу.
Шарлотта взглянет на Маргарет с хитрым прищуром: снимая с ног туфли, она стянет чулки и подойдет ближе к воде.
- Кто последний, тот будет грести! - громко произнесет юная миссис и со звонким смехом бросится к лодке, поднимая брызги свежей и теплой озерной воды.
— Я могу и влюбиться, — приближается к нему, словно норовя вот-вот разрушить границы приличия. В уголках ее губ расцветает бесхитростная ухмылка. Она мазками поднимает под бледной кожей румянец. — Что Вы будете делать с моим таким чистым и невинным сердцем? Сможете ли Вы его сохранить?
Из гарема ее пороков доносится давно привычный хриплый смех. Он наблюдает за ней. Он впитывает каждое ее слово. Боготворима им ее ангедония. И Шерри заливается звонким смехом, ставя на столешницу два стакана. Клочья света из тусклой лампы надломленным ореолом вокруг ее светлых волос. Божий агнец. Вот только вокруг не Новый Завет, а огненная гиена. Нортон привлекает слишком много внимания своей такой легкостью и звонкостью. Притягивает, иначе быть не может. Бурбон она наливает только себе, кивая на еще не пустую миску бульона.
— Мистер Волш, за Ваше здоровье и мое сердце. Надеюсь, мы доживем до Рождества.
Пара глотков бурбона велюром по стенкам глотки. Внутри непривычное тепло и спокойно, а напротив эти щенячьи глаза, черти дери их владельца. Фотонами на роговице мужчины тоска распускает засохшие сады и блондинке это претит. Претит, потому что понимает, знает. Это не отмыть добродетельным взглядом или причастием воскресным утром. Эмпатию должно вырвать раскаленными клешнями и для профилактики тонким лезвием вскрыть грудную клетку. Нортон смотрит прямо, вязко. Забота о других инородным предметом насквозь пронзает камеры сердца. Неприятно. Девушка заглатывает воздух, полощет им свои легкие. По телу прокатывается мерзкая дрожь, хочется содрать кожу и надеть чужую, потому что своя вся в рваных дырах. Закатай она рукава при Волше, смотрел бы он на нее так же? Нортон усмехается, наполняя второй стакан. Наверное, это меньшее из всех зол, что она может сделать для него. Подвигает ближе к мужчине. Аккуратно, словно опасаясь пролить дефицитную панацею от всех проблем в этом мире. Разговоры с Иеном всегда бесконечны и быстротечны. Это успокаивает. Он успокаивал ее. Наверное, Шерри и не смогла бы отследить тот момент, когда успела привязаться, подпустить к себе слишком близко этого картавого ирландца. Фатализм этой ошибки холодит затылок, но Нортон отмахивается от него вопреки всему. Давить ногой на собственное горло оказывается достаточно занимательным и блондинка не собирается останавливаться. Она смотрит на мужчину перед ней внимательно, вязко. Поперек глотки стоят вопросы, которым не суждено сорваться с девичьих губ. Легкие сковывает его рык. Он ржавой цепью между ребер тянется, ближе к камерам сердца. Шерри неохотно переводит взгляд с Иена на еще одного постояльца, что требовательно стучит стаканом по столешнице барной стойки.
Проломить бы тебе череп этим стаканом, мразь.
Тоталитарно манифестирует его шепот. Шерри сладко-сладко улыбается, словно подписываясь под каждым словом своего незримого друга. Она наполняет чужой стакан дешевым спиртом, позволяя срываться с губ приторному, но так горячо обожаемому постояльцами, флирту. Нортон давно делит мораль на стальные принципы и получает повышенные чаевые от клиентов. Они с лихвой покрывали разъедающую ненависть к себе в эти моменты. Гость “Короля Ночи” улыбается ей, прикасается своими мозолистыми пальцами к ее ладони. Шерри невинно хлопает своими длинными ресницами, позволяя капсуле яда разбиться под тонкой кожей. Позже она будет остервенело тереть мочалкой это место, срываясь на тихий рык. Потому что люди мерзкие на картине мира Шерри Нортон. Но это потом, а пока она возвращается к Иену, снимает маску из паршивого папье-маше. Ее лицо спокойно, а где-то в уголках глаз в клубок скручивается усталость.
— Если хочешь, то могу принести тебе еще пастушьего пирога, — Нортон чуть наклоняет голову набок, словно не до конца уверенная в том, что ирландец питается чем-то кроме алкоголя. — Его приготовила сегодня утром Мив. Говорят вкусный. Хотя знаешь, — она уверенно кивает, убеждаясь в своих подозрениях насчет рациона мужчины напротив. — Дам тебе его с собой домой.
Водит подушечками пальцев по стенкам своего стакана с бурбоном, задумчиво поджимая губы. Наверное, не стояло бы столь явно проявлять заботу, но такой тихий голос, что появлялся только рядом с Волшем, просил об этом. Шерри сдалась быстро, даже не пытаясь противостоять этому. Иногда она была полостью согласна с голосом мертвого - Иен был тем еще балбесом.
— Как продвигается поиск дома? — дежурный вопрос, выпущенный пулей прямо в висок. Нортон делает очередной глоток бурбона, чуть прикрывая глаза.
Финниганы всегда были шумной оравой мальчишек, которые были на слуху у всего Йорка. Они были погодками, поэтому с друг с другом им никогда не было скучно. Две пары близнецов и проныра Ронан. Однажды именно он познакомит братьев с Генри. Старина Хэнк очень быстро влился в рыжую компанию мальчишек, которые иногда приезжали на ярмарки в Чикаго, а потом и постепенно с возрастом переселились сюда, что бы получить образование. Старшие в итоге все равно вернулись в родной Йорк, что бы заниматься «семейными делами» и заботится о большой дружной семье. Младшие близнецы застали тот самый не простой момент, когда Генри загорелся идей казавшейся для всех безумной, но для братьев Финниган это стало опасным. Келли-Волш загорелся мыслью найти доказательства существование ведьм, даже не догадываясь, что его близкие друзья были колдунами.
Эггарт и Эгберт были очень привязаны к нему и искренне пытались «привести разум друга в норму», но тот даже слушать не желал. Все это привело к ссоре, а вскоре близнецы покинули Чикаго и отправились в авиационный корпус в Торонто. Но они поддерживали связь с младшим братом Генри, что бы отслеживать его исследования, а старшие близнецы даже несколько раз приезжали повидаться.
Годы шли, Генри даже не приехал на свадьбу Эгберта, хотя приглашение ему отправляли. А потом слишком многое произошло, они продолжали редкую переписку с Иеном. Но и та прервалась с мобилизацией братьев Финниган на фронт.
Вот одним дождливым утром перелистывая газету, Берти натыкается на некролог, он не любил читать их, но взгляд зацепился за знакомое имя. В душе еще не утихла печаль от смерти Ронана, который погиб последним и Эгберт вернулся к его похоронам пару месяцев назад. Он даже не успел прочувствовать траур по братьям, как снова пришлось надевать черный костюм. Он не был уверен в своем решении приехать, но по - иному поступить не мог. Генри Келли – Волш был опасным человеком, который мог раскрыть их тайну, но в то же время он был его драгоценным другом. С ним погибла очередная частичка души Эгберта и словно еще одна лампочка в его глазах перегорела. В ту ночь и он стал его ночным кошмаром.
Серые плиты выделялись на фоне тонкого слоя снега, под которым все еще проглядывала сухая трава. Ноябрь был довольно прохладным, от чего Эгберт неловко запахнул свое пальто и снял шляпу. Пройдя поближе к скопившимся людям, он заметил несколько знакомых лиц, которым Берти лишь кивнул в знак приветствия.
Гроб был самым обычным, Эгберт такие видел их куда чаще, чем хотел бы. Но лакированная поверхность, украшенная скромным белым букетиком, слишком сильно привлекал внимание. Святой отец читал молитву, Эгберт его почти не слушал, одними губами нашептывая молитву Богине. Что бы та дала душе его драгоценного друга спокойствие, которое он не смог найти на этой бренной земле.
Он стоял, не двигаясь пока земля не скрыла гроб, а на могиле никого не осталось. Или же почти не осталось, потому что чужой взгляд Финниган чувствовал слишком отчетливо.
- Я сожалею, что не смог с ним помириться… Я надеюсь, он не держал на нас обиды, Эггарт и остальные его встретят с радостью… - говорит он тихо, но уверенный что Иен его прекрасно слышит. Отряхнув свою шляпу Эгберт с громоздил ее на голову и наконец, поднял взгляд на собеседника. Они оба изменились с прошлой встречи, Берти словно потерял цвет и стал похож на персонажа черно-белого кино. Побледнел, постарел, и борода делала его еще старше. Привычно спокойный в отличие от активного близнеца, но без огонька в глазах.
Vita brevis, ars longa
дата была изменена на 01 февраля 1920 года