✶ shadowmourn

холодный свет с улицы постепенно становится темнее, а люминесцентной лампы с синим оттенком уже перестает хватать на две комнаты. обшарпанная белая штукатурка на стенах и темный дощатый пол с царапинами, как и сама комната с обшарпанным столом и потертым диваном выглядят так, словно на них наложили цветокоррекцию из сериала «след». антуражу добавляет самый настоящий хаос внутри помещения: перепуганная юлия, ян и разбросанные по всему полу таблетки. если бы в этом сериале был эпизод с сюжетом сегодняшней ночи, то скорее всего, он перекочевал бы на «рент тв». лично юле хотелось бы быть персонажем скорее криминального, но мистического сериала, чем некролога в местной газете.

не смотря на желание остаться живой, илью девушка не выгоняет. наоборот, повинуясь порыву чувств, сначала хочет прогнать мужчину, а после кивает на противоположное место на диване, противореча самой себе. холодная обивка липнет и без того к холодной коже, иголками проходясь по влажным от испарины местам. начинало знобить и юля перехватывает руками плечи, пытаясь успокоится. горло все еще дерет от каждого вдоха и выдоха, голова начинает раскалываться от пережитых и переживаемых чувств, мир словно переворачивается с ног на голову и черний чувствует, как у нее кружится голова. не смотря на неприятную мысль о возможном обмороке, почему- то становится смешно от мысли, что ее и без того слабый организм только лишь сейчас решает завершить все пережитое неожиданной потерей сознания. ты припозднился, девушка щипает себя, чтобы вернуться в мир, в котором не все так просто, и старается думать головой, которая постепенно теряет связь с реальностью. необъяснимое решение непоколебимо вросло глубокими корнями в голову: пусть остается. он нас убьет! нас? мысли путаются, словно норы лисьи, но черний отказывается сдаваться. она раз за разом возвращается к исходной точке вопроса «что делать», но с каждым разом лишь убеждается – даже если им так хреново из-за общества друг друга, все может быть только хуже, если они разделятся. необъяснимая вина заражает ее и заставляет принимать глупые решения, которые ей не свойственны. может, глупость тоже заразна?

стоит мужчине что- то сказать, как все вновь переворачивается. наскоро составленный порядок в голове теряется в кутерьме мыслей и чувств, а инстинкт самосохранения тут же начинает выть сиреной: беги! беги! прячься! черний инстинктивно прижимает голову к плечам, затравлено поднимая взгляд на мужчину. точнее туда, где он должен быть. неожиданно и тяжело было признавать, что даже дом стал для нее чем- то чужеродным, ограничиваясь лишь той половиной дивана, на которой она сидела. а все остальное словно принадлежало и не ей вовсе, а яну, который хоть и казался менее враждебным, но все равно вызывал тревогу. хочешь душить и драться? возьми ту подушечку слева, пожалуйста, она вся твоя, не смотря на внутренние нервные смешки, лицо ее оставалось совершенно бесстрастным. она не перебивала его, даже и не думала отвечать, попросту все еще не найдя в себе силы. пока тот говорил, а его вкрадчивый, но хриплый голос разносился по комнате, юля ощущала относительное спокойствие. ведь так она хотя бы понимает, где он находится и хоть немного, но может контролировать ситуацию. впрочем, вряд ли можно было сказать, что от нее здесь что-то зависело. девушка хмурится, не понимая в чем дело. она слышит звук скрипнувшей половицы и поворачивает голову туда, где стоял романов. даже сознание того, что он находится у рассыпавшихся таблеток, ничего ей не дает и она тупо прислушивается к окружению, все также вжимаясь в спинку дивана. время будто бы замирает вокруг, когда он говорит последнюю фразу. звук ломающегося блистера, скрипы половиц, остановка яна в том месте, где стояла уже охладевшая чашка с чаем и несколько глотков. только тогда юля понимает что произошло.

поступок мужчины словно помогает справится с произошедшим и юля слегка расслабляется. в успокоительных свойствах таблеток она никогда не сомневалась, и сама не замечала сильной агрессии в периоды полуночных лихорадок, так что теперь становилось как-то спокойнее. только вот, чувство вины лишь набирало свой ход. понимание того, что мужчина переступил через свои принципы ради ее безопасности, больно кололо. и хоть девушка не заставляла его, не принимала его взглядов: легче не становилось. эта крайность – твоя ответственность, вторил ей голос, который она не узнавала. сейчас она явно была не в себе.

скрип двери уведомлением сообщает юле об уходе яна в другую комнату. она тут же подскакивает от необъяснимого порыва, остановившись сразу же, как ноги коснулись холодного пола. в темноте двигаться трудно и после резкого поднятия на ноги, голова предательски кружится, и девушка оседает, хватаясь за край дивана рядом. виски стискивает неприятная боль и единственное желание, появившееся вновь из неоткуда говорит ей стиснуть голову так, чтобы немедленно все прекратить. не внимая ничьему голосу, юля вновь встает и примерно прикидывает, где скрипят половицы. по памяти стоило держаться левее, но мозг снова смеется над черний, вырисовывая незнакомые очертания, то тут, то там оставляя «подножки» в виде торчащего когда-то гвоздя, который юля точно забивала обратно; в виде той самой коробки с лекарствами, которые раскидал ян; в виде самой скрипучей половицы, которая, как помнила юля, была позади. она делает пару шагов в сторону, когда слышит голос романова.

«юля». становится грустно и больно. черний силится с тем, чтобы вновь не заплакать и неосознанно возвращается обратно, но садится не на свое привычное место, а на пол возле дивана. там было ближе всего к двери, ведущей к ванной комнате и там она отчетливо слышала голос мужчины. вскоре она начала сомневаться, что хочет этого, ведь после нескольких фраз она заплакала. дело было не только в том, что ей было страшно. было ужасно обидно, что втянутые несправедливостью они должны были сейчас ощущать весь этот груз эмоций и чувств, когда были те, кто подобного не испытывал. было эгоистично винить других в этом, но что им оставалось? было обидно за яна, который старался всегда помочь, но был сам в итоге был напуган и разочарован своими поступками. обидно за нее саму, ведь та и так натерпелась от происходящего, а судьбе будто казалось, что этого недостаточно. а с них уже было достаточно. она чувствовала усталость мужчины будто на своей же шкуре, чувствовала необъяснимую злость на задворках сознания, чувствовала что сама уже находится на какой-то грани между реальностью и безумием. и оттого, что она заплакала, стало значительно легче чувствовать грань.

касание теплых рук успокаивает. юля заметно расслабляется, но все равно старается не двигаться, а на вопросы отвечает односложно: «да», «нет», «можно включить», «ничего не нужно». старается вообще не вникать в разговор, пока ее не вынуждают. чувствует себя, откровенно говоря, паршиво: не смотря на помощь и желание яна быть полезным, черний просто не знает, куда себя деть! она несколько секунд молчит прежде, чем взять себя в руки и ответить нормально. где ее гостеприимность, в конце то концов? «a little party never killed nobody» пелось в какой-то песне и удивительно, что пока никого не убили.

– я не голодная, но если ты хочешь есть, у меня есть полуфабрикаты, –  и не спрашивай, боже мой, меня про готовку, не смотря на старание выглядеть нормально и говорить так, словно ничего не было, ее голос дрожал, а когда та попыталась говорить громче – захрипел. юля заметно нервничает уже просто из-за того, как беспомощно выглядит, но пытается скрыть это за тем, как старается идти навстречу. казалось, что между ними уже образовалась пропасть, но заботливые попытки яна и его слова помогали черний делать усилия над собой, чтобы шагать навстречу. 

– я сейчас вряд ли усну, – вымученно улыбается, хмыкнув. на этом, кажется, все ее дружелюбие и попытки продолжить разговор заканчиваются. она просто молчит, лишь успокаиваясь от того, как казалось бы крепкие и грубые руки, аккуратно перебинтовывают ее собственные. она снова чувствует тепло от него и невольно согревается. ян снова ощущается, как что-то родное, вместо той опасности, которую он не так давно источал. когда он заканчивает и хочет отпустить ее, она неосознанно все еще держится за его руки, но после также неожиданно отпускает, проходясь кончиками ногтей по чужой коже. не хватало еще более странных вещей наделать, успокойся, Черний, отдергивает себя и отсаживается, борясь с собственным желанием наоборот, вытянуться вперед и положить холодную уставшую голову на теплое плечо. разум берет верх и вот блондинка сидит уже немного подальше. только тогда она замечает, что пребывая в собственных мыслях, пропустила вопрос.

– ты что- то спрашивал? – хмурится. осознание того, что ее попытки быть вежливой и участливой просто так потерялись на фоне мыслей о теплых и сильных плечах, оплеухой заставляет девушку густо покраснеть. 

_{на душе морозы, но твои глаза меня греют}

_{ритм пульса твоего пробудил меня}

как по заказу – просыпается на рассвете. от бессонной ночи лихорадки голова тяжелая, и всё тело ломит. рассветные блеклые лучи ползут по стенам, опускаясь на лицо. полу-деревенское лето играет всеми красками и звуками, влетая в приоткрытые окна. окна не его трейлера, к слову. ян щурится, морщась и пытаясь сообразить, где вообще находится. лениво разминает шею, ворочая рукой, чтобы посмотреть время. все признаки сонливости исчезают вместе с его дыханием, когда он опускает взгляд на блондинку, мирно спящую рядом. они сидели на полу посреди её гостиной, уперевшись спинами в диван. уверен, что им приходилось спать и в более пиздецовых условиях, но тело всё равно просило сдохнуть от неудобной позы. судя по всему, уснули они всего около получаса назад, телек бесформенно так и шумел на фоне, забытый и бесполезный. кажется, вчера они под него и уснули. но в их бессвязной неловкой болтовне под утро он точно не помнил, чтобы они сидели так близко. и уж точно он не клал руку на диван, приобнимая её со спины. совершенно точно черний не засыпала на его плече. даже сама мысль, что эти двое пережили вместе ночь лихорадки казалась сродни безумству. они и без лихорадки бросались молниями, правда в последнее время менее и менее электризованными. но даже это не объяснило бы того факта, что они спали, подпирая друг друга. юля спала тихо и спокойно – неудивительно, с неё хватило кошмаров и наяву. может только во сне она отвлекается от того кошмара, в который бросила её беспощадная жизнь? ему и самому казалось, что он всё ещё спит – хорошо бы, остаться здесь вот так. он усмехнулся, поражаясь, какой непривычно-милый вид ей придавало умиротворение. она дремала, чуть приоткрыв губы и уперевшись щекой в его плечо, он убрал локон с её лица, стараясь дышать едва ощутимо, чтобы не разбудить девушку. илья никогда не понимал, как вещи, которые в одних людях казались совершенно обычными, в других заставляли кровь кипеть. глупо, да? но так устроены люди. чьи-то глаза и губы кажутся нам обычным дополнением на лице, а чьи-то не оставляют в покое до конца жизнь – этой и следующей. не то чтобы романов думал о черний слишком много – пожалуй, даже наоборот, она была мусором в его голове, от которого он пытался избавиться. и она ему совсем не нравилась, он терпеть не мог её упрямство и порой ему хотелось задушить её по-настоящему. но когда она чуть ворочается, он вдруг понимает, что задерживал дыхания, смотря на неё. это в миг заставляет его нахмуриться и отвернуться, смутясь то ли своего поведения, то ли своих мыслей, то ли того, что это притяжение к ней казалось ему неровной и опасно орбитой. его кровь подкипала, приливая к щекам и заставляя скованно осматривать мини-разгром квартиры, лишь бы не смотреть в сторону черний. и не тревожить её вовсе.

__________________________________________________________

ему хотелось бы оказаться сейчас в любой точке мира и вселенной, лишь бы не здесь. люди чаще всего выбирают сбегать. если ты в прошлой жизни был храбрым защитником руси, то стал самой жалкой его реинкарнацией. каждый раз, когда он не знал, что делать, каждый раз, когда тревоги и страхи загоняли его в угол, ян просто собирал вещи и уезжал. бежать казалось разумным, правильным – и чем дальше, тем лучше. люди не идеализированные персонажи здесь, и уж совершенно точно не многих из них ждал сказочный хэппи энд. и только жизнь здесь начала выбивать из него эту дурь, обращая страхи в амбиции. поэтому он осторожно шлёпается на пол рядом с ней, обхватывая тонкие израненные пальцы. иногда он пропускал несвойственную ему мысль: неужели они не могут быть хотя бы немного просто людьми?

запах теплой крови бьет в нос, и ян виновато осматривает чужие руки, сидя напротив. оба молчат, пребывая в полном смятении от случившегося – с ним такое происходило нечасто, но оправданием это конечно не было. вряд ли такую вину вообще можно было загладить. юля, пусть и пыталась сохранить хрупенькое доверие, по понятным причинам, едва заметно отодвигалась, заслышав движение. и в этом был виноват только он – неужели его самоконтроль стал настолько плохим? неужели он настолько сильно её презирает? конечно же, нет. кого ты обманываешь? иначе он бы не примчался сюда, сломя голову. впрочем, лучше бы он не приходил. ян чувствовал себя неловко. он не знал, что ещё можно сказать и как он может себя вести с ней – насколько вообще допустимо было то, что он сидел так близко? юля смотрела перед собой, видимо, размышляя на те же темы. дорожки её слез подсохли и были едва заметны в полумраке комнаты. он прикусил губу, заканчивая перевязку. чувство вины и беспокойства срослись с ним, и привычно упрямый и резковатый романов, стал почти шёлковым. он хотел извиниться, но слова всё никак не складывались в членораздельные правильные предложения, всё было глупым и неловким. почти непростительным. он выбирал дела, но и поступки его тоже были неловкими, словно попытка плыть на спине и любоваться морем – после кораблекрушения.

она в трансе поднимает голову на звук его голоса, и безжизненный блеклый взгляд впивается в него сотней игл. его это не пугает, но он чувствует себя под ним неестественно, почти голым, будто слепой она видит куда больше, будто она знает все его мысли. такой же холодный свет луны отражается от светлой пленки. это зрелище будто дементор вытягивает из него все хорошие мысли, оставляя лишь тоску, горечь, чувство неизбежности и одиночество. оно кажется таким знакомым, таким знакомым и зовущем, как песнь сирены, увлекающая на дно ледяной бездны. сколько лихорадок она провела так, одна? напуганная, почти обездвиженная? лишь она, ночь и свет луны. и все тени вокруг неё, словно подчиняющееся ей темные создания, привыкшие и прирученные, шептали ему «тебе здесь не место». холодная, и такая же недоступная, как луна, она жила в тени и боялась самых страшных её созданий. и он бы очень хотел ей помочь, протянуть руку, но его попытки светить скорее обжигали.

блондин кивнул, поняв неуместность своего предложения, будто медсестра могла это увидеть. его попытки создать иллюзию уюта и безопасности немного работали – сидя на полу, в окружении отрытых снеков, сладостей и чая, всё казалось не таким уж безнадежным. было около четырех, по телевизору расследовали убийство проституток, а за окном уже начинало рассветать. он бросил плед на чужие ноги, переводя на неё взгляд – нет, ничего. яну вдруг показалось абсурдным то, что он услышал. может он и вовсе не слышал этого проклятого имени? может быть он лишь хотел его слышать? может это очередной шум в голове, который он не мог контролировать? каким бы знакомым он не был, не стоило поддаваться на эти чары. и уж тем более нагружать этим черний. они молчали долгое время, не зная, что сказать. пока романов, откинувшись спиной на мягкое сиденье дивана, не принялся рассказывать ей сюжет, который вообще-то обоим был неинтересен, но они умело сделали вид, что это совсем не так. это немного сгладило сложившееся стеснение, и помогло им выстроить хотя бы какой-то диалог. ему не приходилось раньше ухаживать за слепыми, знаете ли, поэтому порой он вел себя глупо, пытаясь помочь. например, когда спрашивал, чего она хочет, и вручал ей в свободную руку пачку. через мгновение опоминался и сам вытаскивал ириску, распаковывал и протягивал блондинке. но поскольку она не видела тут же мысленно бил себя по голове, желая вложить её в руки, но видя, что они заняты. тихо смеётся над своей глупостью – как можно быть таким болваном? тихо говорит «открой рот», кормит её ирисками, забывая о каких-то личных границах. и кончики пальцев у него горят от этого странного тактильного контакта. когда он смотрел на часы последний раз, было пять. надо отдать должное этой таблетке, хоть это и было первый и последний раз, он чувствовал себя спокойно. настолько, что в какой-то момент начал чуть засыпать. он ещё отвечал что-то юле, сам не замечая, как подпер её плечом, но уже под звук раскрытого убийства и пленительного голоса, он заснул.

_______________________________________________________

они выглядели почти нормальными. ян тихо трогает чужое плечо, – юля. шепчет слишком тихо, потому что где-то на подсознании будить её ему и самому не хочется. её стук сердца отбивает у него под ребрами, а тихое дыхание успокаивало, заманивая поспать ещё немного, и плевать, что сидя на полу. но потихоньку пора бы пиздовать домой, мыться и собираться на работу. она слегка морщится, и ян усмехается. мысль отнести её на кровать не кажется ему глупой, хотя он её отметает. потому что она должна закрыть дверь, а он должен удостовериться, что она очнулась от своего нескончаемого кошмара.

ЧЕСТНОЙ НАРОД ДО СЛЕЗ ДОВЕЛ ПИЗДЕЦ ДЕД ЗА ЧТО

Я хочу погрузить весь мир в депрессию

_{и вам бы тоже, мисс, не стоило витать бы в облаках}  

 Ее руки дрожат. Она прячет их в тени пиджака, прижимает к себе, и идет рядом с мужчиной. Их прогулка по саду была пугающе тихой, но Керри не могла найти в себе силы начать разговор. Мысли путались, сбивались в тугой пучок оборванных фраз и банальных вопросов. Ее маска словно рассыпалась на части, стоило им выйти на свежий воздух. А раньше казалось, что сад такой красоты, наоборот, должен оживить Каролайн, ведь та так часто смотрела на него сквозь гладь панорамных окон. Однако теперь она чувствовала, как с каждым шагом ком все ближе подступает к горлу, а губы непроизвольно сжимаются в тонкую струну. И она ненавидела себя за это. Ведь здесь она могла чувствовать себя в безопасности. Никто не ворвется неожиданно, не перепрыгнет через живую изгородь, вновь пугая девушку и грозясь разлучить ее с единственным человеком, который понимал ее. Он действительно старался ради нее, выручил во время ухода и сейчас, стараясь поднять ее настроение, наконец вывел в сад, на который она так любовалась. А что она? Неблагодарная, Ежится от мыслей и ветра, поправляет локон, упавший на плечи. Поднимает взгляд на мужчину и вымученно улыбается краешком губ. Спасибо, Не говорит этого вслух, словно любые слова могут разрушить этот момент. Хотя что может быть более разрушающим, чем ее грусть. 

 Когда он зовет ее, она молча смотрит вперед. Задумалась, Вновь отвечает не ему, а собственным мыслям. Как жаль, что никто из этих двоих не обладает телепатией. Однако обеспокоенный тихий голос будоражит и заставляет ее «открыть глаза», бросив все переживания, когда напротив сверкает изумрудный лес. Она теряется в нем, стоит ей услышать тихое «привет».

 Тело обдает жаром, когда их губы соприкасаются. Электрический ток расползается по всему телу, где его руки касаются ее. Несмотря на то, что она прекрасно знала, что сделает Марс, сначала пугается и зажмуривается, напрягаясь. Но после, чувствуя жаркие прикосновения, заметно расслабляется и поддается вперед. Теперь ей все равно, что скажут ее родители, что ее ждет дома. Все равно на то, что она все запутала, перевернула вверх дном, что теперь у него могут быть из-за нее проблемы. Кажется, что объявись здесь сам глава семейства – ей было бы попросту плевать. Каролайн хватается за складки водолазки на груди мужчины, поднимаясь на носочки, когда чувствует легкий укус и ахает, а под закрытыми веками начинают танцевать искры. Несмело и неумело Каролайн вновь поддается навстречу, интуитивно углубляет поцелуй, хотя совершенно не знает, что делать. Так уж получилось, что за все ее девятнадцать лет - это ее первый поцелуй. Она чувствует, как щеки багровеют, подгибаются коленки, как уходит земля из-под ног и хватается за Марса, как за спасательный круг. Пиджак падает с хрупких плеч, держась лишь благодаря мужской руке на бедре девушки. Но они и вовсе не замечают этого, а холодный воздух словно испаряется, стоит ему только прикоснуться к горячей спине. Керри касается кончиками пальцев высоких скул, зарывается тонкими пальцами в волосы, притягивая мужчину к себе. Она не знает, сколько времени прошло, когда они почти мучительно отпрянули друг от друга. Она опускает руки к его скулам, проводит по ним пальцами, исступленно смотрит в его глаза, на все еще горячие от поцелуев губы.

 Каролайн закрывает глаза, пытаясь отдышаться. Они молча стоят напротив друг друга, не отпускают и прижимаются к друг другу лбами. Застывшие, словно статуи, пытаются остановить этот момент. Сокровенная, почти интимная обстановка. Она не торопиться ответить, наслаждаясь близостью. Казалось, что теперь все проблемы растворились в их поцелуе и прикосновениях. Керри опускает руки мужчине на грудь и на секунду поднимает взгляд, выдыхая: _{– …Да, –} Голос звучит почти также тихо, а она вновь опускает взгляд. Но ее ответ звучит уверенно, словно переубедить ее в этом не сможет никто. Наверное, так и было. Но знал бы он, как бы Уитни хотела остаться здесь. Где ее и в чем не упрекают, где она не слышит ругани в свой адрес и где ее принимают такой, какая она есть. Где она чувствует на своей коже горячие руки, которые не причинят ей вреда и слышит голос, что не прячет за своей обеспокоенностью яда. Где она чувствует себя в безопасности за стенами живой изгороди из тиса и жимолости. В объятиях мужчины, который готов защитить ее от ужасов за зелеными стенами. 

  Как бы ей не хотелось остаться с ним хоть на целую вечность, она понимала последствия всего этого. Да, дома будет не легко, и Каролайн понимала это. Однако, если она не явится сегодня домой вообще, вряд ли все не обернется против него. Она не знала точно, на что способен ее отец, но действительно боялась не прийти домой больше, чем прийти, зная, что Дамиан видел их неосуществившийся поцелуй и явно расскажет все родителям. Другие бы обрадовались, но не они. Ее била тихая дрожь, и она, все еще не чувствуя почву под ногами, держалась за мужчину. А может она просто не хотела выпускать его из своих объятий. Ей хочется объясниться ему, попросить помощи, вместе решить проблему, но вместо этого она находит другие обстоятельства: 

 – Просто… сегодня мы и так навели шороху, – А точнее ты, Тихо нервно смеется в губы и после вновь аккуратно касается их, прижимаясь к мужчине. На этот раз их поцелуй длиться лишь несколько секунд, легкий, словно прощальный. Через мгновение им стоило вновь стать теми, кем их хотело видеть общество снобов и напущенных красавиц, вернуться в зал и продолжить эту игру. Но зеленый сад, открывший ей глаза, став ее крепостью, также стал новой клеткой, удерживающей ее. И знали бы вы, каких титанических усилий ей стоило высвободиться из объятий мужчины и уйти оттуда. Но теперь она была уверена в своих чувствах и в чувствах того, кто всю дорогу до выхода из зеленого лабиринта крепко держал ее за руку.

  _{но там вы рухните балластом}

    _{ах, ну кто же вам сказал, мадам, что небо безопасно?} 

THE END.

ты обнимаешь меня и каждый твой атом кричит

не уходи - ни слова о любви, мы оба в тишине, закрыв глаза парим

Мир остановился. Рука, занесенная для удара, замерла, как и все участники бойни, в то время как сердце девушки успело совершить десяток кульбитов. Реальная угроза казалась сном, из которого она вырваться не может. Медлительность момента, нехватка почвы под ногами, неприятное ощущение беспомощности укрыли девушку с головой. И как только тяжелая рука останавливается перед носом дочери сенатора, как только Каролайн слышит глубокий голос позади, зовущий ее – кошмарный сон прерывается. Каролайн тут же разворачивается, испуганными глазами глядя на мужчину впереди. Сначала ей показалось, что она ошиблась: какой к черту ужин? Но стоило ей увидеть его глаза, как она сразу все поняла. Прежде ярко зеленые, теперь болотистые глаза, обрамленные кровавым узором, заискрились, зажигая «гривы» болота, что готово было утянуть за собой всех, кто причинил им вред. И Керри была, честно говоря, не против.

Девушка отскакивает в сторону, как только понимает, что Марс собирается сделать и мужчина неожиданно для охраны вырывается из захвата. Хотелось также рьяно броситься следом, стоять спиной к спине и отразить хотя бы часть ударов, предназначенных ему. Но она понимала, что вряд ли это сумеет. К ее великому сожалению, она была скорее принцессой, чем воином, поэтому все, что ей оставалось – это стоять в стороне. А что, если в этой сказке он не рыцарь, а дракон? Для Каролайн это не имело значения. Не смотря на его жестокость в драке, она все равно опускала на это глаза. Его вынуждают, И правда, они первые начали: ворвались к ним, в их маленькую обитель, их тихую гавань и решили, что смогут безнаказанно творить все, что хотят. Ее отец решил, что может творить все, что захочет! От осознания того, что во всем замешан сенатор, Керри бросило в дрожь. Ведь он был таким всегда, сколько она себя помнит. Строгий, властный и жестокий. Пазл, который она не могла сложить годы теперь готовой картинкой лежал перед ней, и она только что положила последний кусочек. Испуг за свою жизнь, что всегда была в руках этого человек; за жизнь Марса, на которую он покушался из-за нее; за всех тех людей, что однажды встанут или встали на пути ее отца – закрыл ее глаза на то, как она оправдала ответное насилие любимого. Но, наверное, даже если бы она и поняла, как ужасен тот в гневе или как он жесток, то скорее подала бы тому оброненное танто, чем отвернулась бы от него. Пожалуйста, только будь аккуратнее: лезвие очень острое, Оставшиеся локоны разносит ветер. А ее мир снова останавливается во времени.

Кровь, звуки ударов и бесконечное давление приводят ее в тихий ужас. Керри стоит поодаль, на этот раз чуть дальше от общей потасовки, обхватив себя руками и изо всех сил пытаясь не заплакать. Сначала получается так себе. В такой кондиции от тебя нет пользы, Силы, придаваемые злостью, иссякли. Уступили место страху и грусти, что с каждым ударом поглощали девушку все сильнее. Возьми себя в руки, Она старательно вытирает мокрые щеки, обещая себе ни проронить ни слезинки больше, и вновь поднимает глаза на потасовку. Если не сможет лично участвовать в драке – будет внимательно следить за ней. Прошлый опыт дал четко понять – ее они ударить побояться. Поэтому, не смотря на ужас, что творился как перед ней, так и внутри нее, она не опускала взгляда. Если не можешь быть мечом – стань крепким щитом.

В один момент ее стратегия терпит поражение. Когда гремит выстрел, Каролайн хрипло кричит, зажимая руками уши и отшагивая назад по инерции. Когда уже это закончиться?! Девушка оглядывается на потасовку, не смотря на то, как боялась увидеть результат. А после, когда пистолет отлетает в сторону от мужчин, несколько минут завороженно наблюдает, как сильные руки ударяют по лицу с необычайной жестокостью. Тогда, когда в них уже нет необходимости. Пожалуйста, Как в тумане отрывается от места и медленно подходит к Марсу. Не обращает внимания на Зевса рядом, видит только кровавое нечто вместо лица и напряженную спину, вздрагивающую после каждого удара. Пожалуйста, Дрожащая ладонь медленно ложиться на напряженное плечо.

_{– Пожалуйста, перестань, –} Голос тонет в объятиях. Керри жадно хватается за них, как за спасательный круг, прижимаясь к мужчине. « Все нормально,» Нет. Не нормально. Керри начинает дрожать, но только сильнее прижимается к мужчине, чтобы не плакать. Все ужасно, просто отвратительно, Комок в горле становиться больше и в какой-то момент девушке становится трудно дышать, но холодное прикосновение на шее помогает вернуться на землю. Она прижимается щекой к его лицу и утыкается носом в мочку уха, кладя холодную ладонь на его шею. Вот бы простоят так вечность. Мир сужается до этих двоих, когда Марс отпрянув, берет ее лицо в свои руки, а она опускает свои на его грудь. Керри не хочет говорить и просто смотрит на него, желая как можно скорее отмыть красивое лицо напротив от кровавых пятен. Он не такой, это ему не подходит, Наивная. Хотя кто мы, если видим в любимом изъян, будь то пересекающий лицо шрам или излишняя жестокость. Любим ли мы тогда, когда видим это? В следующие секунды она тоже пачкается в крови, но не замечает этого, находясь в плену сказочных глаз. Даже не смотря на то, через что они только что прошли – они все еще такие же красивые. Как такое возможно?

Она не опускает взгляд, когда чувствует прикосновение губ. Наоборот, девушка сразу тянется к нему в ответ, сильно сжимая некогда белую футболку. Наверное, в ее венах играл адреналин, иначе объяснить это невозможно.

Каролайн шумно выдыхает, закрывая лицо руками. Столько всего навалилось буквально за один день. Опустошенное утро, радостный день и такой отвратительный вечер, оставивший самый большой и самый отвратительный осадок. И как ты раньше не поняла? А могла ли? Родители всегда остаются родителями, а не обычными людьми с своими демонами и тараканами в голове. Хотя какие тараканы толкают на такие отчаянные поступки? Она оттирает весь прошедший день с какой-то манией, заставляя кожу краснеть и щипать. Успокойся, Но это не получается. С каждой мыслью становится только хуже. Как она поедет домой? Что скажет родителям? Мама будет на ее стороне? Конечно нет, Голос в голове сразу диктует все в черном свете. И как бы Каролайн не хотела ему противоречить: знает, что это будет именно так. Наконец не выдерживает. Все нормально, все нормально, все нормально, все нормально, все… Не выходит. Эмоции рано или поздно выходят наружу и как бы Монро не старалась: сдерживать долго она их не умеет. Но разве душ - не самое лучшее место для слез?

Уитни стоит на кафельной плитке в ванной, осматривая свое тело в зеркале. Отражение показывает ей худощавую девушку среднего роста в том же белом нижнем белье, как и утром, но теперь она видит не только то, как похудела, но также и последствия «веселого» вечера. Ничего криминально: только небольшие синяки и ссадины, которые резко контрастируют с бледной фигурой на фоне темно- коричневых панелей позади. А волосы… Теперь не только скинутые килограммы окажутся дома настоящей катастрофой. Керри вытирает все еще влажные щеки и только диву дается: как всего лишь один день может изменить человека до неузнаваемости. Волосы острижены клочками: оно и понятно, об их красоте Керри точно не заботилась, стоило лишь сказать спасибо его владельцу за хорошее сохранение остроты лезвия. Она долго смотрит на пряди, что слишком сильно отличаются друг от друга и психует. Думает взять ножницы, что лежат на полочке у зеркала. Хотя бы что-о должно быть «хорошо»! Почти берет их в руки, но вовремя останавливается. Лучше доверить такое дело парикмахеру, ты ведь не хочешь остаться со стрижкой под горшок, Иногда она была очень даже рассудительной, в перерывах между бросанием на амбразуру и схватыванием чужих ножниц, чтобы подравнять прическу.

Выходит, минут через двадцать. Открывает дверь осторожно, чувствуя, что у двери кто-то лежит. Когда открывает ее достаточно чтобы выглянуть, замечает Зевса и устало улыбается. Проводит рукой по его шерсти несколько раз, а после проходит вперед по коридору в спальню, где горел свет. Не смотря на подогрев пола, ей почему-то все равно прохладно. Из-за того, что она ночевала у Марса так неожиданно, она не успела взять хоть какую- то свободную одежду для сна, поэтому мужчина одолжил ей одну из своих огромных, для Керри, футболок и кофт. И она буквально в них утопала. И Керри намеренно укутывается в мужскую толстовку сильнее и вздрагивает от мокрых волос, задевших шею. Обычно волосы она могла просто откинуть назад, за капюшон, а теперь… Убирает одну сторону за ухо и осматривает большую комнату с высокими потолками, в глубине которой находится Дикинсон. Он, видимо, тоже после душа,- Каролайн заметила это по новой одежде,- стоит спиной к девушке, ковыряясь с какими-то бинтами, когда она подходит ближе и утыкается лбом в его спину. Она кидает взгляд на столик, где стоит маленькая аптечка и осторожно задает вопрос:

_{– Может, помочь? –} Голос тихий, как шепот, но Уитни показалось, что говорить громче она просто не может. И, если честно, не хочется. Громкие слова словно могли разрушить ту приятную обстановку, что их окружала. Несколько капель падают и на мужскую спину, но в отличии от Керри, от холода тот не вздрагивает. 

настала оттепель, и слезы по щекам твоим, прямо по губам моим

_{'cause you can be the beauty}

_{and I could be the monster}

Где-то там, где у нормальных людей было сердце, у Дикинсона стоял переключатель. Иначе совершенно невозможно было объяснить, как он легко и быстро меняет своё настроение. Будто бы это не он несколько минут назад был готов спалить весь Нью-Йорк. Будто не его трясло от гнева до того, как Каролайн прекратила этот дурдом. Видимо, в преисподней весенний сейл, по-другому это безумие не объяснить. Не то что бы Марс причислял себя к людям психически нестабильным, но чрезмерная жестокость и эмоциональность для него не открытие. Зато для него открытие то, как Каролайн Монро легко с этим справилась. Он никогда не был отходчивым, отвратительная черта, мешающая ему зачастую, но контролировать её было практически невозможно. Стоило занавесу опуститься, и Дикинсон уже никого и ничего не видел. Дрался ли он, рушил всё вокруг, ломал ли вещи, совершенно очевидно, что трогать его в такие моменты – безумие. Да и никто прежде и не пытался, нервно прижимаясь к стенам или сваливая. Но Монро, такая же безумная, как и он, хватает его за плечо, и Марса просто «выключает». Словно и не было никакой бурлящей ненависти (она, конечно же, была). С эмоциями он всегда умел управляться. Наверное, поэтому, всю оставшуюся дорогу домой он ведет с ней непринужденный разговор, пропуская ненавязчивые шутки. Но, судя по всему, его настроя спутница не понимала и не разделяла, как бы не пыталась. И её можно было понять. Марс вёл себя так, словно ничего и не произошло. Он рассказывает ей историю про Зевса, открывает дверь, и тихо смеется в лифте. Может потому, что в нём всегда жили два человека? Один из них сейчас пытался вовсю очаровать дочь сенатора, прилагая к тому всё своё обаяние, и забив на произошедшее, чтобы она не расстраивалась. Он пытался отвлечь её, много говорил, и делал вид, что произошедшее – сущий пустяк. Хотя, если честно, так оно и было, с ним случалось дерьмо посерьёзнее. В основном, по его вине. Но об этом история умалчивает. Встряска тоже не помешала, «a little party never killed nobody», нет повода расстраиваться. Вторая его сущность, вероятно, истинная и коренная, была таким злюкатым демоном, что готова была развязать гражданскую локальную войну из-за того, что ему нанесли смертельную обиду. Она не могла успокоиться, и кипела где-то внутри, напоминая о самом унизительном дозволении в его адрес. Никогда в жизни он не прощал таких обид, как бы это не звучало. И все, что сейчас хотелось ему – схватить треклятый танто, вернуться туда и вспороть пару-тройку животов. Марс может и «glitter and gold» на публике, но в основном он «fire and blood».

_{i wanna make you hungry}

_{then i wanna feed ya}

Он пропускает её в просторную пустую квартиру, заходя следом. Спонтанная ночевка ставила Кэрри не в самое ловкое положение, но Марс без границ стеснения, этого не понимал. Он показал ей душ и гардеробную комнату, где она могла взять любые вещи, чтоб переодеться. И пока его мышка ушуршала в норку, он поперся мыть лапы Зевсу, пока тот захуярил вообще все. Потом заказал еды, и Монро долго не было, так что он сам решил отравиться в душ. Не с ней. Хотя предпочел бы. Он даже на секунду останавливается на выходе из гардеробной рядом с ванной, но через мгновение зависания, слыша плеск воды, уходит в другую ванну. Для него не было проблемой соблазнить её, она слишком очевидно была уже в этом по уши. Но Кэрри, к всеобщему сожалению, нравился тот самый 0,1% процент Марса, который ещё дергался выброшенной на сушу рыбой, пытаясь делать вид, что он хороший. Жалкая картина. Трагедия, сущая трагедия. Вот ведь удивится принцесса, узнав всю правду. В глубине души эта мысль его забавляет, воодушевляет – что может быть лучше, чем эмоции других. Этот взгляд, когда до них наконец-то доходит, что они учувствовали в неравной игре. Забавно. И ещё глубже в душе какая-то странная осадковая горечь с примесью мрачной её мелодии – настоящий он совсем не предел её мечтаний. Сенатор, безусловно, умел в себя влюблять, но также умел и убивать все добрые чувства к себе, когда в них не было необходимости или они надоедали. Эмоциональные качели? Эмоциональные качели.

_{so fucking electric, i know you scared of me}

_{you said that I'm too eccentric}

Вода холодая, почти ледяная, и он выдыхает наконец, смывая пресловутую мешающую грязь, злость, чувство уязвленности и кровь. Он ненавидел это чувство – хотелось расколотить кафель, и только холодная вода и рой мыслей о Монро останавливали его. Он бы и рад, свали она из его головы хотя бы ненадолго, но история была прозаичной. Каролайн Монро была везде и во всём: от милой морщинки между бровями до непристойных образов в ванной. Ему казалось, что даже он сам пропах ею. И это так бесило, что он вылил на себя ещё горсть геля для душа, пытаясь отмыться. От её запаха, от её взгляда, от её прикосновений. Фу. Хотелось то ли ворваться к ней в ванну, и целовать её, прижимая мокрую к стене, то ли дать ей по бошке и расколоть черепную коробку. Он ненавидел, когда кто-то или что-то имело над ним власть. Знаете, Марсу всегда говорили, что он – особенный, избранный, «элита». И Марс никогда не понимал, зачем вообще говорить это вслух, зачем повторять ему. Он и так знал, что особенный. Ему не всралась ничья поддержка, то, что он всегда и во всем был лучше других – очевидный факт, а не проблемы с самооценкой. Он умнее, сильнее, успешнее, красивее, хитрее и способнее всех в этой зассаной помойке. Марс – верхушка. Босс вселенной, блять. Конечно, существуют люди более умные, более красивые или более способные. Но всегда в чём-то одном. Таких как он, сочетающих в себе столько качеств высокого уровня – единицы. Если Марс захочет – все вокруг будут без ума от него, если нет – все станут ненавидеть. Ему стоит щелкнуть пальцами – и всё будет. И ему никогда не будет достаточно. Будто остановишься равняется умрешь. Оттого вдвойне смешнее, что бесстрашный и безрассудный, он на самом деле оказывается в тупике, загнанный собственным страхом перед девочкой, которая была почти в два раза младше и меньше его. Как он докатился до такой жизни? Ему казалось, что особенный, это кто-то похожий на него, но за годы он так и не встретил никого, кого можно было наделить такими качествами. А потом он встретил Каролайн Монро, абсолютную, блять, противоположность. Она вообще ни на кого похожей не была. Добрая, светлая, робкая, веселая, очаровательная. Как будто ненастоящая. В таком засраном мире, где все точили друг на друга ножи, она казалась нереальной. Марс то знает, что таких не бывает, но даже когда он видит трещины в её идеальном каркасе, он уже не может остановиться. Каролайн Монро – удивительный человек. Там, где у остальных через трещины сочилась грязь, у неё – проникал свет. И трещин этих было не мало, несмотря на внешнюю доброту, Дикинсон был уверен, что с ней что-то не так, с того самого момента, когда услышал эту мелодию. Он и представить не мог, что именно. И всё же, мягкая и скромная Каролайн пугала его. Это явно непривычный ему круг общения, пусть он и умел ладить с разными людьми, подобный человек на его пути впервые. И Марса дико тревожит вся эта её манера поведения, похожая на обман. Невозможно таким добрым. Невозможно ядовитым смогом оседать в альвеолах, разве что для того, чтобы отравить после. Марс не привязывался к людям, он знал, что всё это для одной цели. Но где-то глубоко в душе, его пугало то, как очаровывает его её доброта, её внимание, радостный смех и храбрость, с которой она сражалась за него. Спасать такого ублюдка, как он, серьезно? Привязанности для него равно слабости, а человек рядом становится твоим слабым местом. Или того хуже – из разряда Юдифь и Олоферна, Самсона и Далили. Он оперся на раковину, шлепая мокрыми босыми ногами и вытер лицо. Стоило бы побриться, но ему совсем не хотелось. Ещё и еблет придется закрашивать, скоро выборы, а он выглядит, как бомжара. Цокнул языком. Похуй, бывало и хуже – у него было слишком много шрамов, чтобы переживать об этом, Марс натянул светлую майку, и спортивные штаны, выходя из ванны. Каролайн ещё не было, и он стукнул по двери костяшками пальцев:

– Ты в порядке? – и, получив положительный ответ, поплёлся в комнату.

Нью-Йорк никогда не спал. Манхэттен шумел, мерцал миллионами маленьких огней, здесь, казалось, не существовало понятия «глубокая ночь». Идеальный ритм жизни. Из больших окон почти до самого пола с высоты можно было видеть весь город, и по этой же причине, необходимости включать свет особой не было. Огни города, небольшие светильники в полу и узкие лед-ленты давали достаточно света. Марс достал аптечку, в которой лежала непонятная ему шняга, назначение половины которой он даже не понимал. Да и его интересовал разве что бинт – стянуть разбитую руку, кровь или сукровица из развороченных до мяса пальцев неприятно шипала от любого контакта. Похуй, но неприятно, как и визуально, ведь какого-то хуя он думает, что Кэрри это не понравится. Будто ему не похуй, что Кэрри должно нравится. Отвратительный ком негодования связывается в тугой узел внутри. Хмурится, наклоняясь над маленьким столом. Капля воды с мокрой челки капает на стол, затем ещё одна, пока он легким движением стягивает бинт, перехватывая тот зубами.

_{i love you since this morning, not just for aesthetic}

_{i wanna touch your body}

Легкое трогательное касание вырывает его из своих тупых мыслей, и Марс выпрямляется, чувствуя, как Монро утыкается лбом в его спину, обнимая. Её волосы были мокрыми и оставляли на майке мокрые полосы. Но сама она была теплой и уютной. Глупое слово. Глупый Марс. Тонкие руки её смыкаются на чужой пояснице, и он на секунду замирает. Его ком негодования распускается, разливаясь чем-то приятным внутри. Чёрт. Неужели так сложно просто играть по правилам? Пиздец как странно. Он опускает руки, кладя на чужие ладони на своем животе и прижимая девушку ближе к себе. Бросает «нет», которое, почему-то тоже совсем тихим низким голосом. Он не нуждается в ничьей помощи. В полутьме комнаты они стоят так несколько мгновений, пока капли с ей волос стекают по его спине. Он обнимает её за руки, и никто их них какое-то время не нарушает молчания. Её запах снова оказывается везде, и Марс понимает, что отмыться от него уже невозможно. Отнимает чужие руки, поворачиваясь, и снова сцепляя их. Он улыбается медленно-лениво, но стоит ему опустить взгляд на её бледное лицо, любое подобие улыбки тает. Он приближается, наклоняясь ближе и обхватывая пальцами подбородок, подставляя под блеклые полосы света порез на её щеке. Ничего серьезного, но сам факт того, что он там был – заставлял его злиться. Что уж говорить о её коротких волосах. Он любил её волосы, а она так безрассудно избавилась от них. Это напоминание о её храбрости и его слабости, повисло между ними на секунду. Марс проходится взглядом по её лицу, и, если честно, не находит хотя бы намека на то, что её новая «стрижка» испортила. Каролайн Монро была настолько хороша, насколько это было вообще возможно. A little angel, a little chaos в одном флаконе.

– Прости, что дал этому случиться, – тихо произносит Марс. Его руки скользят по чужой спине. Ему так жаль. Жаль, что дал ей пойти на такой шаг. Жаль, что она пострадала. Жаль, что она не дала ему убить. Они встречаются взглядом – Марс усмехается – тысячи ярких огоньков отражаются бликами в её темных глазах, когда она смотрит так наивно, слегка устало. Её глаза были такими тёмными, что приговор был понятен – из такого омута не выбраться. Он опускает ладони на её талию под теплой толстовкой, затем легко скользит ниже, едва задевая пальцами бедро. Кофта ей большая, и посему прикрывает и бедра и часть ног, но остальное остается открытым. Кончиками пальцев он проходится по ноге выше колена, и этого хватает, чтобы почувствовать, как Каролайн замерзла.

– Дрожишь, – констатирует он просто, ловя её взгляд. Она была бледной, и даже сейчас это было очень заметно. Не сюрприз будет, если после дня в горах, драки и переживаний, ещё и замерзшей после, она заболеет, – принесу плед, – бесцветно заключает мужчина, выпуская её из своих объятий. Несмотря на то, что он был южанином, холод его не пугал…хотя холодно и не было. Через пару мгновений, звонит телефон – доставили ужин.

_{i wanna be your teacher, i wanna be your sin}

_{i wanna be a preacher, I wanna make you love me}

_{then I wanna leave ya}

Он застает её на старом месте, в пару босых шагов преодолевая расстояние между ними. Марс осторожно кладет плед на узкие плечи, запахивая его на груди. Она слишком близко, и запах её, тепло – бьют по его самообладанию слишком жестокой розгой. Он опирается на стол руками по обе стороны от неё, смотря через плечо, чем она занимается. Монро чуть оборачивается, когда её загоняют в такую очевидную ловушку. Марс на самом деле любит брать, что хочет. Любит брать без спроса и когда ему захочется. И Марс уверен в том, что неотразим. Но Марс никогда бы не стал принуждать кого-то трахаться с ним, серьёзно? Он совершенно из другого сорта людей. Из тех, кто заставит желать этого, ведь разве не в этом смысл? Хотя, если честно, сдерживаться рядом с ней было совсем не просто. Сейчас, когда она блистала идеально сложенными ногами, в том числе. Он наклонился ближе, целуя брюнетку за ухом. Мокрые отрезанные волосы щекочут лицо оставляя на нём капли воды. Марс усмехается уголком губ, проходясь щетиной по тонкой шеи и оставляя там легкий поцелуй. Он опирается на стол, приближаясь, пока между ними совсем не исчезает пространство. Пока он не прижимает её к столу, упираясь пахом в ягодицы. Сенатор отпускает одну руку, собирая мокрые темные волосы на затылке в свою руку, чтобы податься вперед, и коснуться губами позвонков на её шее. Медленно, лёгкими поцелуями он оставляет тропинку влажных поцелуев по позвоночнику, пока голая кожа не скрывается под капюшоном и толстовкой. Каролайн, застывает, но не убегает, что уже можно считать успехом. Запах ей кожи сводит с ума, и рука на чужих волосах повелительно заставляет склонить голову набок, чтобы подставить шею под поцелуи. Они становятся грубее и требовательнее, опускаясь с шеи к ключицам. После каждого поцелуя – красный след на бледной коже. Она пахнет чем-то весенним, легким. И он готов забрать это всё без остатка, – _{я тебя съем,} – шепчет он на ухо, дразня и посмеиваясь В подтверждении слов, он касается уже горячими губами мягкой кожи, целуя её и чуть прикусывая. Кровь от этих легких интимных прикосновений била куда-то в виски, кипя по всему телу. И Каролайн слишком очевидно его заводила. Ему хотелось касаться её тела, руками, губами, хотелось раздеть её и забить на тепло от чертового пледа.