пусть все услышат

она снова с исааком оказалась в доме луккезе, пока тот скрылся в кабинете асмодея. она увидела охранника, который в прошлый раз был с ней дружелюбный и направилась к нему, но тот увидев ее, сразу же сменил направления. карма нахмурилась, и пошла бродить по коридорам. но каждый человек в этом доме увидев ее, сразу же исчезал из ее поля зрения. она возвращается к исе злая, раздраженная, расстроенная, - никто со мной не хочет общаться, значит теперь это твоя проблема. сса хлопает себя по коленке - иди сюда, расскажи, что случилось. карма заторможенно моргает, впиваясь взглядом в ису, а после зло фыркнув, садится на его колени, из принципа, - в этом доме нет ни одного сносного собеседника, никто не разговаривает со мной.

- их работа заключается в другом - исаак стучит пальцем ей по лбу.

- а твоя развлекать меня и ты плохо справляешься со своей работой, - фыркает она, отклоняясь от его пальца.

исаак смотрит на надувшуюся кармель и хрипло смеется - чем же ты хочешь, чтобы я тебя развлекал? - его палец соскальзывает на тонкую шею и вниз по спине, проходясь по позвоночнику. тело пробивает дрожь, карма поддается вперед, чтобы скинуть с себя чужие прикосновения от которых сводит живот, - не знаю, это твоя работа, ты придумай, - ее голос стал хриплее.

исаак усмехается, лениво наблюдая, как карма пытается сохранить над собой контроль. его рука опускается на талию, легко сжимает, притягивая её ближе, лишая возможности сбежать - есть у меня одна идея - шепчет он ей на ухо, пролезая пальцами под ткань одежды.

кожа покрывается мурашками, а дыхание на секунду перехватывает от близости исаака, она цепляется за его плечо, больше для вида, чем для сопротивления, облизывает внезапно пересохшие губы - да, и какая?

исаак хмыкает и медленно разводит свои колени в стороны, заставляя карму, сидевшую на них боком, потерять равновесие. её тело соскальзывает вниз, проваливаясь прямо между его разведённых бёдер - я покажу - шепчет он, зарываясь одной рукой в её длинные волосы, а второй продолжая бесстыдно скользить выше под юбкой, пробираясь к внутренней стороне бедра.

карма удивленно вскрикивает, когда на мгновение теряет опору под собой. она в упор смотрит него, прикусывая нижнюю губу, чтобы подавить любые звуки которые грозятся сорваться, от ладони в волосах, почему это так приятно? а ноги сами разъезжаются, поддаются навстречу прикосновению.

пальцы в волосах кармель сжимаются крепче, чуть натягивая пряди, удерживая её лицо рядом с собой, чтобы видеть, как она борется сама с собой, как прикусывает губу, пытаясь не выдать себя - ну же - произносит он глухо, пока ладонь наконец добирается до тонких, почти невесомых трусиков под юбкой. через лёгкую ткань исаак проводит пальцами вдоль её самого чувствительного места, еле касаясь - не сдерживайся, пусть все вокруг слышат, как мы разговариваем - пальцы продолжают ленивые, обжигающие круги разжигая чужое нетерпение.

карма зажмуривается, потому что то, что появляется в глазах исаака обжигает, он сам весь обжигает, его прикосновения оставляют ожоги, следы, помечая ее, а ее тело жаждет этого, оно поет и отзывается. карма сдвигается ближе, к его руке, а после когда ее касаются там тихий едва заметный стон срывается, а низ живота поджимается, она вцепляется ему в запястья, то ли в попытке оттолкнуть, то ли в попытке прижать она не знает. - зачем другим слышать как мы разговариваем? - в горле пересохло, она смотрит на него из-под ресниц

исаак удовлетворённо наблюдает за тем, как её пальцы, полные фирменного сладкого противоречия вцепляются в его запястья. он неторопливо скользит пальцами вдоль её уже влажной ткани снова, чуть сильнее надавливая, вызывая новую дрожь и волну тихого, срывающегося стона. его ладонь в её волосах натягивает пряди ещё чуть сильнее, наклоняя её голову так, чтобы он мог видеть её лицо, полузакрытые ресницы, дрожащие губы. он вдыхает её, почти прижимаясь к щеке кармель - потому что я так сказал - властно отрезает, пока пальцы резко соскальзывают с трусиков, забираясь под них, на голую, горячую кожу. он касается её нагло и властно. сначала медленный, обжигающий круг подушечкой среднего пальца вокруг её самого чувствительного места. потом лёгкий, почти невесомый нажим, и дальше движение чуть сильнее, палец скользит вдоль, разделяя влажную складку, нащупывая крошечный пульсирующий центр наслаждения. исаак наблюдает за реакцией кармель, как она захватывает ртом воздух, как спина её выгибается, как бедра сами подаются навстречу ему, и прикусывает её ухо в такт своим движениям - я сказал, не молчи.

карма вздрагивает, когда его палец ласкает ее чувствительное место. грудь тяжело вздымается, щеки горят, а тихий стон срывается с губ. у кармы кончаются силы сдерживать звуки. - иса, - всхлипывает она, когда больше нет никаких преград между его прикосновениями. тело предательски выгибается, бедра двигаются сами, к нему, его пальцам, а ногти впиваются ему в запястье. только бы не убрал. пальцы дрожат, дыхание срывается с губ неровными вздохами. она не знает, как быть, тело подсказывает одно, воспитание шипит другое. но когда он кусает мочку и в голосе слышно властный тон, карма больше не в силах сдерживаться. она чувствует, как всё внутри стягивается в тугой, мучительный узел сладкого напряжения. порыв сильнее её, всхлипы, стоны, робкие срываются с губ. - иса... - ее голос дрожит, прерывается на каждом настойчивом движение, карма отчаянно цепляется за него, будто за единственное, что может удержать её от того, чтобы утонуть в этом ослепляющем ощущении.

пальцы исаака двигаются быстрее и целенаправленнее. средний палец уверенно массирует крошечный, пульсирующий центр, наращивая давление каждым новым кругом, каждым скользящим прикосновением, и тело кармы реагирует безотказно, судорожно поддаваясь навстречу его руке, вибрируя от натянутого до предела удовольствия - хорошо - хрипло выдыхает исаак в самое ухо, ощущая, как она задыхается у него на руках - так и надо, девочка, я хочу тебя слышать - он чуть прикусывает ей шею, оставляя на ней горячий, влажный след, и в этот момент его пальцы ускоряют ритм, безжалостно подталкивая кармель всё ближе к краю. каждое движение выверено, надавливание, скользящий рывок, лёгкое круговое трение. и снова. и снова. и снова без остановки, пока бедра кармы не начинают дрожать сильнее, пока её ногти не вонзаются ему в кожу глубже, а стоны не становятся почти умоляющими. исаак чувствует, как

поджимается живот, предвещая скорую разрядку. он наклоняется ближе к кармель, проводит носом по её щеке, жадно вдыхая запах её кожи и возбуждения, а затем шепчет - кончи для меня, кармель. я хочу, чтобы ты сделала это на моих пальцах. хочу слышать, как ты зовёшь меня, когда теряешь себя - его голос глухой, пропитанный владычеством, а его пальцы неумолимы, пока не добьются своего, чтобы она вновь разлетелась под ним на тысячи дрожащих осколков.

карма теряется. не может думать. все её тело будто перестает принадлежать ей, становится послушным его пальцам, его голосу, его требовательному дыханию у её уха. все, что остается от нее - это чистое, ослепляющее ощущение. она дрожит в его руках, разгораясь изнутри, как будто каждое нервное окончание вспыхивает огнем от каждого скользящего движение. все её тело вибрирует в руках иссака - податливое, дрожащее, потерянное. его пальцы выбивает её из равновесия, заставляя выгибаться сильнее, теряться в тихих, жалобных, умоляющих стонах, вперемешку с его именем, - иса... - она цепляется за него изо всех сил, как за якорь в безумном шторме, ногтями оставляя следы, но не в силах остановиться. его запах, его кожа, его голос, его пальцы - всё в нём тянет её к краю, безжалостно, не давая шанса спрятаться или притвориться. его властный тон - последняя капля. её охватывает волна пронзительного, почти болезненного трепета. она повинуется этому приказу, чувствуя как живот поджимается, ногти вонзаются глубже в запястье, и она, задыхаясь, срывается на неровный всхлип, тело срывается в дрожь, словно слишком натянутая струна, и она кончает, захлебнувшись его именем, срывающимся с губ в хриплом, дрожащем шепоте, разлетается на кусочки под его руками. карма тяжело дышит, дрожа всем телом, будто пронзенная током, не в силах вернуть себе контроль. всё внутри словно залито горячим, сладким туманом, и каждый нерв трепещет от слишком сильных ощущений. она утыкается лбом в его шею, судорожно хватая ртом воздух, ощущая, как сильно бьётся его сердце прямо под кожей. её пальцы слабо цепляются за него, как будто боясь, что если отпустит - он исчезнет. и только когда дыхание начинает выравниваться, карма вдруг остро ощущает - его возбуждение. её бедро чувствует всю тяжесть и твёрдость, сквозь ткань, явно, болезненно ощутимую. это открытие обжигает её изнутри новой, пугающей волной желания. её пальцы, ещё слабые, ещё дрожащие, опускаются ниже по его животу, осторожно, будто на грани между страхом и решимостью. карма прижимается крепче, проводя ладонью по напряжённой линии его бедра, нащупывая через одежду его возбуждение, ощущая как её щеки начинают краснеть. её прикосновение сперва неуверенное, но жадное, полное неуклюжести. она поднимает взгляд, ищет его глаза - просит в них, спрашивает молча, нужно ли ей продолжать.

исаак чувствует, как тело кармель обострённо дрожит в его руках, и в следующую секунду она срывается, захлебнувшись его именем в хриплом, теряющемся шёпоте. он не отводит взгляда, не прерывая движения, наблюдая, как она рассыпается прямо на его руках. нет ничего прекраснее вида её оргазма. исаак глухо выдыхает, а его пальцы ласкают её ещё несколько томительных секунд, помогая ей прожить каждую секунду наслаждения до конца, прежде чем он медленно освобождает свою руку, давая время кармель отдышаться - умница, девочка - шепчет он хрипло, почти нежно, чувствуя, как она утыкается ему в шею, дрожа всем телом, и проводит пальцами вдоль её спины успокаивающим движением. и именно тогда, когда её дыхание начинает приходить в норму, он чувствует как чужая ладонь, ещё дрожащая от недавнего оргазма, осторожно скользит вниз, нащупывая через ткань его болезненно затвердевший член. он тихо шипит сквозь зубы, его рука возвращается к волосам кармы. исаак смотрит на неё сверху вниз, ловит её смущенный взгляд, наполненный неуверенного желания и готовности, а потому глухо усмехнувшись, он склоняется ближе к ней, почти касается её губ своими - давай - шепчет он, покусывая её за аккуратный подбородок - веди себя так, как хочешь. для меня. - свободной рукой он направляет её ладонь точнее, накрывая своей, ведя её движения, приучая к тому, как он хочет. он чувствует, как пальцы кармель всё смелее сжимают его сквозь ткань, как дрожит её рука, и это сводит его с ума медленно и сладко. исаак не торопит её, полностью наслаждаясь этим моментом.

карма облизывает свои внезапно пересохшие губы, когда лицо иссака слишком близко, его губы дразнят, почти касаются её. она тонет в этом моменте, в его голосе, в его разрешение. карма ловит его взгляд, и чувствует, как где-то глубоко внутри что-то взрывается, заставляя её с трудом глотать воздух. она боится сделать неправильно, боится разочаровать его… но сильнее всего сейчас она боится остановиться. её пальцы всё ещё дрожат, но в этой дрожи теперь не только стеснение и остаток пережитого оргазма, в ней странное, пугающее сладкое желание быть для него правильной, быть для него хорошей. когда исаак накрывает её ладонь своей, карма подчиняется без сопротивления, позволяя ему вести. это уже знакомая территория, она знает как ощущается его член на её ладони. и как он звучит. и это придает ей уверенности. её пальцы, ещё дрожащие после пережитого наслаждения, неуверенно скользят вниз, нащупывают край его брюк. сердце грохочет в ушах так, что всё вокруг тонет в этом бешеном ритме. она медлит всего долю секунды, ловит в последний раз молчаливое, одобряющее движение исаака, и аккуратно, неловко расстёгивает застёжку. её руки дрожат так сильно, что кажется, пальцы её не слушаются, путаются, задевают ткань, кожу, но она не отступает. она хочет этого. когда она наконец справляется, карма чувствует, как ткань чуть ослабевает, открывая ей доступ к его телу. она опускает ладонь глубже, на обнажённую, горячую кожу, и замирает на секунду, чувствуя, насколько он твёрдый, насколько живой под её рукой. она вспоминает его предыдущие указания, обхватывает ладонью, поворачивает запястье, проводит пальцами по всей длине. её дыхание снова сбивается, в груди рождается тихий, прерывистый стон, от волнения, от ощущения его горячего возбуждённого тела под её ладонью. она поднимает на него взгляд, смущённый, горящий, полный желания угодить, а затем, не выдержав жара в его глазах, опускает голову, пряча лицо в изгибе его шеи. касается губами кожи, повторяя его действие. её дыхание обжигает кожу исаака, он пульсирует у неё в руках, тяжёлый, горячий, живой, и это ощущение сводит её с ума так же сильно, как его слышать его дыхание. она собирает смазку на головке, пальцем растирает и задерживается на уздечке, проводит по всей длине. её ладонь обхватывает его увереннее, движения становятся чуть смелее, то скользящие, то обхватывающие, то снова медленно поглаживающие вверх-вниз. - я хорошо справляюсь? - шепчет она ему в шею. карма жмурится, опаляя его кожу поцелуями через дыхание, и продолжает — смелее, крепче — до тех пор, пока не почувствует, как его мышцы напрягаются под её ладонями в преддверии разрядки.

исаак смотрит на кармель сверху вниз, не отрываясь, и в этом взгляде тонет всё - одобрение, восхищение и голод, который невозможно скрыть. он чувствует, как под её робкими, но старательными движениями член напрягается всё сильнее, пульс срывается в безумный ритм, горячая кровь стучит в висках, отзываясь в каждой клетке тела. она так старается... и когда её палец касается чувствительной уздечки, айк выдыхает так резко, что почти задыхается, кармель в ответ лишь собирает смазку и растирает её, массируя головку. исаак сжимает челюсти, не в силах сдерживать ни один звук - очень хорошо, девочка..- соглашается он с ней и низко стонет, почти рыча, когда снова чувствует её пальцы на своей обнажённой, чувствительной плоти. каждый раз, когда она сжимает, когда проводит по всей длине, его дыхание срывается, становится глубже, неровнее, а тело невольно подаётся навстречу её руке. он наклоняется ближе, губами касается её уха, шепчет между стоном и выдохом - такая внимательная, такая нежная - его голос становится хриплым, почти болезненным от напряжения - ещё... не останавливайся. веди ладонь чуть плотнее, да... вот так. сожми сильнее у основания и скользи вверх, медленно. теперь снова вниз, до самого конца... не торопись - каждая подсказка обрамлена вздрагивающим телом и дрожащими пальцами, сжимающими её затылок. исаак чувствует, как карма впитывает каждое слово, как следует каждой просьбе, стараясь быть идеальной - и от этого возбуждение превращается в пульсирующую пытку. его бедра двигаются навстречу, едва заметно, инстинктивно, как будто тело само подчиняется её руке. его живот подрагивает от напряжения, мышцы живота напрягаются в предчувствии конца, дыхание срывается, сердце грохочет в груди. исаак чувствует, как он больше не может держаться, как разгорается пламя внизу живота, как оно поднимается, затопляя всё - чуть крепче, да. не останавливайся. ты такая умница... господи, кармель - и когда она снова сжимает его, проводит по всей длине, в самый уязвимый миг - он резко вжимается в неё и коротко, сдавленно стонет, почти с мучением. он кончает горячо и мощно, а бедра подаются к её руке, пальцы в волосах сжимаются сильнее, в голосе слышится нечто почти звериное - стон, сдавленный на её шее, дрожащий, не сдержанный. исаак буквально ломается у неё в руках. ещё несколько толчков, и он замирает, тяжело дыша, уткнувшись лицом в её шею. его сердце всё ещё бьётся с бешеной силой, ладонь слабеет, сползает с её головы на плечо, он нежно прижимает её к себе. дыхание тяжёлое, грудная клетка ходит вверх-вниз и исаак не сразу может что-то сказать - чёрт - выдыхает он ей на кожу, с хриплой, почти ласковой интонацией. он опускает подбородок ей на макушку, проводит рукой вдоль позвоночника - от шеи до поясницы, а потом наклоняется к уху, чуть прикусывает мочку, и его голос всё такой же низкий и глухой, но с новыми нотками собственника - ты опасно быстро учишься, карма… это было дико хорошо..и я надеюсь все вокруг это услышали.

карма дрожит от того, как её имя звучит в его голосе. от того как он стонет, подается навстречу, то, как он ее хвалит. от этого в груди разгорается тепло, и ей хочется потвердеть его слова. она старательно выполняет его указания, ощущая то, как внутри нее все пульсирует от его слов. её ладонь повинуется ему безупречно: сжимает, скользит, ведёт, медленно, послушно. внутри у неё всё сжимается, отзывается вибрацией внизу живота, она впервые осознает, что это ее рук дело - что она может довести его до такого, что может быть причиной хриплого дыхания, то как его бедра двигаются в такт, и то как его пальцы сжимают ее волосы. то как исаак рассыпается в удовольствие из-за нее. по коже пробегает дрожь страшно и... восхитительно. и когда он кончает со сдавленным стоном, она ощущает горячее дыхание на своей шее. это отпечатывается у неё под кожей - как будто он в ней тонет. она не хочет быть идеальной, она хочет быть настоящей. он утыкается в нее, пряча в своих объятиях, не отталкивая, и она вцепляется в ответ, - ты был...такой красивый сейчас, - шепчет она откровения, и отгоняет забирающее чувство стыда, и его следующее слова, что она быстро учится, заставляют ее застенчиво улыбнуться, почти нагло, избавляясь от навязчивых мыслей, - я думаю, что они слышали только тебя.

не сдерживайся

обычно, когда они целуются, тео накрывает её своим телом. или они лежат, лицом к лицу, уткнувшись носами, пряча улыбки между поцелуями. но сегодня иначе. сегодня элли сидит у него на коленях, ноги по обе стороны от него, и он откинут к изголовью кровати, спиной к подушке. тео тянется, целует её, не спеша. его ладонь на её талии, большой палец касается обнаженной кожи, футболка чуть задралась. он проводит большим пальцем по открытому участку, почти не думая, просто хочет чувствовать. но элли ерзает. и он чувствует это, будто ток прошёл по позвоночнику. он отрывается от её губ, тяжело дышит, прячет лицо у неё в шее. его голос шёпот, почти мольба:

- элли…не ерзай… пожалуйста..., - он чувствует, как его возбуждённый член упирается в неё сквозь ткань. элли чуть смещается и тео тихо едва заметно выдыхает, судорожно. его пальцы крепче сжимают её талию, скользят ниже, обхватывают бёдра. он прижимает её к себе, сильнее. чтобы не двигалась. тео почти дрожит от сдерживания. - иначе я не выдержу,- выдыхает ей в ухо, губами едва касаясь кожи. он правда старается быть джентельменом, не давить на элли, но она потрясающая, так идеально сидит на нем, ее запах сводит с ума, ее губы заставляют кровь кипеть и как бы тео не хотел не торопиться, он не уверен, что выдержит ее, ерзающую, на его бедрах.

- и что в этом такого, если ты не выдержишь? - спокойно парирует элли, откидывая мешающие волосы за плечо, но в её голосе, несмотря на ровность, таится едва уловимая дрожь. волнение от небольших шагов на ещё неизведанную территорию. элли смотрит прямо в глаза теодора, замирая на миг, словно прислушивается не только к его дыханию, но и к собственному сердцу, что сбивчиво забилось в груди от вкрадчивого шепота теодора в её ухо - может…- она облизывает губы, прежде чем продолжить, не отводя взгляда - может быть, нам уже можно, тео? - элли несмотря на просьбы тео не двигаться, всё же садится плотнее, чуть ближе, будто примеряется. и это движение вызывает в ней одновременно и волну смущения, и стаю мурашек вдоль позвоночника. элли отводит взгляд всего на секунду, тяжело выдыхает и шепчет, касаясь губами подбородка любимого - я хочу..

теодор будто замирает. в груди сердце сбивается с ритма, прежде чем ударить вновь, резко, болезненно. -элли…- он волнуется. блядь, он волнуется. он, который никогда не волновался, волнуется когда элли сидит на нём, такая настоящая, доверчивая, с глазами, полными ласки, он чувствует, как дрожат пальцы. и это совсем не от возбуждения. это что-то глубже. сильнее. он проводит ладонью по её бедру медленно, с осторожностью, будто боится, что всё это исчезнет, если дотронется слишком резко. его взгляд растерянная, жгучая нежность, от которой он не может нормально дышать. просто смотрит. впитывает её, каждую черту, каждое касание.- ты уверена?..- голос хриплый, едва слышный. его ладонь ложится на затылок элли, нежно, ведь она самое хрупкое, что когда-либо было в его руках. он тянет её ближе, соприкасается лбом, вбирает тепло кожи, тепло присутствия. - всё в твоих руках. одно твоё слово и я остановлюсь, милая… но губы элли уже касаются его. приникают к щеке, к линии челюсти, и он сдаётся. всё. больше не остаётся ничего, кроме неё. её дыхания. её прикосновений. её доверия. он подтягивает её ближе, крепче прижимает к себе. его возбуждение упирается в ткань её шорт. чувствует, как жар между ними пульсирует, как тонкая ткань больше не спасает, а только усиливает каждое движение. он двигает бёдрами навстречу, чуть, мягко, но ощутимо. чувствует, как ткань трётся между ними. как её тело отзывается дрожью. - ты сводишь меня с ума, - шепчет тео. голос срывается на вдохе. его ладони скользят по её ногам, осторожно, словно благоговейно. пальцы прячутся под футболку, гладят её живот, нежно, замедленно, не поднимаясь выше. не пересекая черту. его губы снова находят её. целуют в том же ритме, что и их тела, в унисон, в трепетном движение. он чувствует всё, как сбивается её дыхание, как горячо и влажно между её ног. это сводит его с ума. он дрожит, и чувствует как она дрожит вместе с ним. всё, что он не может сказать словами, он передаёт прикосновениями. его ладони ласкают, согревают, молят. - ты так прекрасна, - шепчет он, смотря в ее глаза.

элоди слышит, как теодор произносит её имя… и глаза прикрываются сами собой - всю жизнь стоило положить лишь на то, чтобы слушать, как он её зовёт тихо, с этой надтреснутой интонацией, полной волнения, и её сердце болезненно сжимается, потому что именно в этом голосе, полном нежности и смятения, она чувствует, что да, уверена - тео - она шепчет ему в губы - ты…это всегда будешь только ты, так что…- и она целует его, прижимаясь ближе. от ощущения твердого и возбужденного теодора, вжимающегося в нее, элли бросает в жар. волны новых приятных ощущений тянутся снизу прям вдоль позвоночника, и она порывисто двигается им навстречу, пробует и примеряется. ей нравится это новое, обжигающее чувство между ног. от появившейся влажности почему-то становится неловко и хочется зажмуриться. но слова теодора не дают ей это сделать. ему нравится, нравится, нравится также сильно, как и ей!! элоди чуть прикусывает губу, пытаясь сдержать стон, который всё равно вырывается полувсхлипом и тонет в еще одном торопливом поцелуе. будто бы он случился впервые, хотя они уже целовались сотни раз, но этот поцелуй уже совершенно другой, в нём всё гораздо глубже, интимнее. там - признание «я хочухочухочу». но теодор осторожен, безмолвно просит позволения в каждом движении, и эта его сдержанность вперемешку с нежностью сводят с ума сильнее любых торопливых жестов. элли кажется, что если он где-нибудь коснётся её сильнее, она не выдержит, взорвётся от напряжения, которое пульсирует внутри, как огонь, заключённый в слишком хрупкую оболочку. а от того бёдра движутся сами в каком-то нескладном ритме, и элли чувствует, что ткань между ними уже намокла насквозь. это её влага - унизительно и восхитительно одновременно. лицо горит, но элли решительно скользит ладонями по груди и животу теодора, находя краешек его футболки. она медленно тянет ткань вверх, пальцы дрожат от страха перед тем, что она вот-вот коснётся чего-то совершенно нового. и когда теодор приподнимается, помогая, ладони элли, наконец, скользят по его голой, горячей коже. она чувствует, как напряглись мышцы у нее под руками, как пульсирует возбуждение между их тел, и её тело откликается на это. она продолжает двигаться плавно и неумело, опираясь на оголенный торс теодора, всем телом, вжимаясь в поисках правильного угла, сдерживая тихие, едва слышные стоны, сгорая от неизученной раскованности и давления члена под ней, что пульсирует всё настойчивей - тео… - выдыхает она - мне хорошо…

теодор будто тонет в ее голосе. в ее искреннем, смелом шепоте, ты...это всегда будешь только ты... и он не знает как дышать. тео ловит ее губы, жадно, будто только этот поцелуй спасет его. он чувствует, как она прижимается, как ее движение становятся смелее, пробуют, ищут точку соприкосновения - и каждый ее порыв, каждый изгиб ее тела на нем срывают с него остатки самообладания. обе руки скользят на ее бедра, крепче сжимают, напрягает челюсть, тео замирает от удовольствия, которое слишком живо, слишком остро. её влага тёплая, ощутимая сквозь шорты, его сводит с ума, что это из-за него. его разум перегорает в огне стыда и обожания одновременно. она хочет его. по-настоящему. и когда её пальцы добираются до его кожи, скользят под ткань, когда он приподнимается и помогает, он будто открывает себя. весь. без защиты. смотрит на неё снизу вверх. в его глазах ни тени бравады. только дрожь, только искренность. он слышит, как она дышит. как сдерживает стон, и всё внутри него стонет в ответ. он целует ее, его язык скользит внутрь ее рта, лаская, а большие пальцы забирают чуть-чуть под ткань шорт, но не двигаются дальше, лишь нежно гладят кожу. они двигаются навстречу друг другу, будто медленно, но неотвратимо притягиваемые чем-то большим, чем просто желание. он приподнимается навстречу, отвечает, двигается медленно, будто каждое её движение проходит через его позвоночник током. помогает ей, поддерживает бедра, двигается в унисон. а когда слышит свое имя, то срывается, - вот так, милая, тебе должно быть хорошо, - его шепот дрожит, тео будто не знает, как выдержать это. потому что он, в этот миг, чувствует не возбуждение, не просто желание. он чувствует любовь. голую, открытую, разрывающую изнутри. - элли… - выдыхает он. голос почти не звучит. он подаётся вперёд, уткнувшись лбом в её плечо, сдерживает дрожь, движение, себя. но это нереально, слишком хорошо, в груди громыхает. в бёдрах напряжение, пульсация, невозможность больше терпеть. теодор зажмуривается. один удар бедрами вверх будто инстинкт. будто ответ на её голос, её дрожащий выдох, на то, как она движется, неуверенно, сладко, жадно. - боже, элли, - хрипит он, прижимает к себе ближе, ему нужно больше. хочется раствориться в ней. целует губы. щёку. висок. и двигается в унисон с ней, позволяя телу говорить вместо слов: я здесь. я с тобой. я твой.

пальцы элли всё ещё скользят по животу теодора, и она чувствует как под ними всё пульсирует, как его горячее тело движется под ней. когда он скользит большими пальцами под край её шорт, элли неосознанно задерживает дыхание, потому что это всё новое и неизведанное, а оттого пугающее. но тео не идёт дальше, и в этом жесте больше заботы, чем она когда-либо получала от кого-то, и так много доверия друг к другу. элли прижимается ближе, насколько это возможно, откидывает голову назад, потому что жар между ног уже невыносим и влажность стала почти липкой, и от этого стыда её трясёт, но тело двигается само, как будто принадлежит уже не ей. а ему. - тео - шепчет она в ответ, прижимаясь бедрами на его встречные толчки, чувствуя, как напряжение в его теле откликается в ней, как если бы они были настроены на одну волну - мне нужно… нужно ещё…немножко - она не знает можно ли это говорить, но говорит, потому что если не скажет, то сгорит изнутри. пальцы элли перебираются на шею теодора ласково и нежно. она так отчетливо чувствует его член под собой, как будто еще немного и он окажется внутри, хотя между ними слои одежды, и в этой иллюзии есть что-то невероятно возбуждающее, пугающее, сводящее с ума. тео движется чуть быстрее, чуть смелее, отчего элли не может сдержать всхлип, ведь она ощущает, как её клитор на грани, так сладко трётся о влажную ткань, и когда теодор вдруг чуть сильнее и плотнее подаётся вверх, углубляется, то внезапно угол становится идеальным…элли не выдерживает. не сдерживается, потому что ей вдруг невыносимо жарко становится во всём теле, лицо вспыхивает, бедра двигаются судорожно, бессвязно, потому что больше нет ни мыслей, ни контроля. и в следующий момент её срывает - внутри всё разрывается, как будто тысячи нитей рвутся одновременно, первый в жизни оргазм волна за волной накрывает её изнутри. пальцы беспорядочно зарываются в его волосы, элли дрожит, замирает и снова двигается, не зная, не понимая, чего хочет больше - остановиться или продолжить. каждая капля удовольствия превращается в электричество, что бьёт по позвоночнику вверх и вниз. она тихо и сдавленно выстанывает - тео… - как будто удивляется сама себе, не веря, что это случается - тео… я… это…- элли прячется в его шею, и ей хочется поцеловать его, но вместо этого она опускает свою руку вниз робко и неуверенно, касаясь сквозь ткань его штанов осторожно, словно спрашивая разрешения. и когда он не отстраняется, а наоборот, чуть подаётся навстречу её ладони, элли тут же обхватывает пульсирующий, все еще требующий разрядки член сквозь одежду. внутри все снова сжимается от того, насколько он твёрдый, как пульсирует под её пальцами, как откликается на малейшее движение. её ладошка скользит чуть увереннее, но неровно и медленно, будто учится, примеряется, и по дыханию теодора, по глухому стону, что вырывается из его груди, она понимает, что действует правильно.

теодор не может оторвать от нее взгляда. щеки элли раскраснелись: от смущения, жара, волнения, он чувствует как тяжело поднимается ее грудь, видит как губы прикушены, как глаза блестя, ее бедра хаотично двигаются - словно она нуждается в нем, и его имя на ее губах, то как она произносит, заставляет чувствовать как внутри тео что-то плавится, - давай милая, - ласково шепчет он, в такт ее движениям, поощряет, его большие ладони скользят по её спине, пока тело элли гонится за оргазмом, он и сам уже близко, но когда тео чувствует, как ее бьет дрожь, он прижимает ее ближе, ощущая мурашки по коже от ее дыхания на шее, - ты молодец, все хорошо, я здесь, - шепчет он, мягко, поддерживая её, оберегая её первый оргазм, как что-то хрупкое и важное. он чувствует прилив удовлетворения, который только усиливает его возбуждение, от того, что она сейчас на нем, его рука мягко зарывается в ее волосы, гладит затылок, - потрясающая...- но мысль обрывается, когда ее рука робко опускается вниз и касается его через ткань. не смело, проверяя границы, тео не отстраняется, наоборот бедра сами двигаются ей навстречу, неосознанно, потому что его тело больше не слушается, только тянется к ней. принадлежит ей. он судорожно выдыхает, звук кажется слишком громким в темноте комнаты. тео прикусывает губу, чтобы не застонать, но всё внутри напрягается до предела, его глаза почти закатились от этого мягкого прикосновения, тео чувствует её ладонь - маленькую, тёплую, искреннюю - и этого достаточно, чтобы его контроль начал трещать. он двигается чуть сильнее, чуть быстрее, сдерживает себя до последнего, но с каждым её движением становится ясно: он близко. слишком близко. и он теряет контроль. бедра поддаются в последний раз — чуть резче, чуть сильнее, и он стонет, глухо, уткнувшись лицом в её шею. всё тело выгибается, руки сжимают её крепко, будто боится отпустить. - элли, - он кончает, прямо в штаны, сквозь всю ткань, не в силах остановиться. жар волной накрывает, дыхание сбивается, и он замирает, прижавшись к ней всем телом. его пробивает дрожь, он тяжело дышит, а после одним движение переворачивает их, подминая элли под себя, и завлекая ее в нежный, трепетный, но страстный поцелуй. его тело накрывает ее - защищает, прячет, утешает, пока обоих пробивает дрожь. он чувствует как его дрожащие пальцы вжимаются в элли, пытаясь прижать ближе. еще ближе. так крепко, как будто боится, что она исчезнет.

кристофер не знал, как реагировать. его тело словно оцепенело от этой бурной реакции флетчера, взгляд сверлил синяки на ребрах, и он чувствовал, как внутри всё сжимается. янг знал, как выглядят ушибы, и свежие, и застарелые, он давно в спорте. и было ясно: синяки не новые. тогда почему, черт возьми, флетчер врёт? и имя аркури, которое не прозвучало вслух, висело в воздухе, кристофер не дурак, он знает только одного пса, который постоянно травмирует других. были там. каждый, кто играл в лакросс за последний год, знаком с аркури и его репутацией. и, конечно, весь ураган, который он вывалил на криса, завершился поцелуем. он позволил. не потому, что хотел. не потому, что простил. а потому, что сердце сжалось так сильно, что дышать стало невозможно. потому, что флетчер дрожал. потому, что тело было горячим, а губы отчаянными. потому, что у него, сука, трещина в рёбре. и он лжёт. и он целует. одновременно.

поцелуй обрушился как шторм, без предупреждения, как всё, что делает флетчер. крис замер: внутри было слишком много: паника, тревога, вина, злость, страх, тоска. всё сливалось в один ком, и казалось, если он сейчас вдохнёт, всё прорвётся. он не отвечал. сначала. стоял, как окаменевший, с кулаками по швам, сжав челюсть, сжимая себя изнутри. сердце билось слишком громко, слишком близко. и всё же, он дрогнул. слабак.

пальцы чуть сдвинулись. губы в ответ. неуверенно. словно тянулись к тому, что давно пытался забыть. и вдруг флетчер выдохнул: «я правда скучал по тебе».

и всё.

крис сдался. руки двинулись вперёд, не нежно, не мягко, а отчаянно. он схватил его за лицо, за подбородок, хотел прижать к стене, прижать к себе, но лишь вцепился в плечо. пытался стереть расстояние, отвечая на поцелуй так, будто хотел вырвать всё враньё, всю боль, всю эту ебаную ложь из его рта. внутри что-то выло. вместо этого он целовал жёстко, срываясь на дыхании, глухо всхлипывая в его рот, только так можно было быть с флетчером: через ярость, через боль. флетчер был слишком настоящий, слишком живой. тепло губ, дрожь в пальцах, то, как он вцепился в плечи, будто боялся, что крис исчезнет. и это чувство… будто флетчер целовал не врага, а единственное место, где всё ещё было хоть немного воздуха. и в кристофере что-то содрогнулось. он ведь злился. до этого момента, просто кипел от ярости. от ревности. от бессилия. он пришёл сюда с мыслями о том, чтобы выгнать его, но когда губы флетчера коснулись его, всё оборвалось. гнев исчез, оставив пустоту, в которую ввалилось нечто гораздо хуже - нежность. и это было пиздец.

поэтому он резко отстранился. один шаг назад. взгляд падает на ребра.

— ты не должен был это говорить, — выдохнул, почти шепча. — ты не имеешь права. — крис делает вдох. глубокий, слишком медленный, пытается не кричать. — ты даже не дал мне быть злым по-настоящему, понимаешь? — голос дрожал. — ты выбил из меня весь гнев этим своим поцелуем, как будто… как будто это ты имел на это право. как будто мы… — он сжал зубы, глотнул, прикусил губу, но не выдержал и выпалил: — ты не должен был так целовать меня.

он развернулся, прошёл пару шагов, упёрся руками в стену? будто искал опору в этом ебаном, качающемся, бессмысленном мире, где флетчер врёт, дрожит, целует, скучает, а он, кристофер янг, сходит с ума. рукам некуда деваться, он хватается за волосы, будто пытается вытащить из черепа то, что там сейчас творится. он разворачивается.

— ты думаешь, можно так, соврать мне в лицо, сбиться, нацарапать дешёвую историю, и потом заткнуть всё поцелуем? — голос почти ровный, но глаза выдают: он на пределе. там всё пылает: бессилие, злость, паника. — у тебя старая трещина в рёбре, и ты врёшь. ты стоишь передо мной, как будто тебя переехало, и врёшь. — молчание. он делает шаг ближе. — не заставляй меня выбирать — верить тебе или вырвать это из тебя.

крис медленно, почти с отвращением, опускает взгляд на губы. и отводит глаза.

— не делай так больше. не целуй, когда лжёшь, — он берёт его за лицо, не нежно, но крепко. как будто хочет что-то вытянуть глазами. что-то, что нельзя произнести. — я тоже, — звучит как признание под пыткой. он этого не планировал. и, может, не хотел говорить. но сказал. потому что поверил. на секунду.

внутри всё ещё крис дрожал, зубы были крепко стиснуты. не от холода, а от всего, что накопилось. от рваного дыхания флетчера, от чужого признания, от проклятого «я скучал», которое разбило его изнутри, как стекло под сапогом. от поцелуя, в котором было столько искренности, что крису захотелось заорать. или снова толкнуть его. или вывернуть себя наизнанку.

но он не сделал ничего. просто остался стоять, весь взведённый, с трясущимися руками и дыханием где-то в горле.

и не придумал ничего лучше, чем вернуть повязку. крис двигался осторожно, словно через тонкое стекло, боясь причинить флетчеру ещё больше боли. трещина в ребре была живой раной, и каждый неверный жест мог её распороть. но внутри всё кипело, противоречивые эмоции, ревность, ненависть к себе за то, что позволял флетчеру так ранить, что крису не все равно, почему-то блять, и одновременно: отчаянная потребность быть рядом, коснуться, доказать, что именно он здесь главный. что он нужен ему, а не наоборот. пиздеж.

он возвращал повязку на больное ребро флетчеру, пальцы чуть дрожали, не от слабости, а от напряжения, от внутренней бури, которая нарастала с каждой секундой. злость постепенно растворялась, уступая место жадному желанию, почти голодному. бинт ложился ровными витками, слегка сдавливая, но не причиняя боли, крис следил за дыханием флетчера, за тем, как его живот напрягается и расслабляется, как кожа под тонкой тканью покрывается мурашками, когда его пальцы случайно скользят по ней.

— не дёргайся, — прошептал он, наклоняясь так близко, что его дыхание обожгло губы флетчера, прежде чем он прижался к ним своим ртом.

поцелуй был медленным, почти нежным, если бы не пальцы, вцепившиеся в волосы у самого затылка — крис дёрнул резко, но не сильно, ровно настолько, чтобы флетчер почувствовал, кто здесь решает, как глубоко может быть этот поцелуй, как долго он продлится, когда закончится. вернуть контроль себе.

крис оторвался от губ, крепче сжал волосы флетчера, заставляя взглянуть в глаза, - а теперь скажи правду.

майло стоял посреди комнаты, словно громом поражённый, с полуоткрытым ртом и широкими глазами, в которых отражался целый ураган недоумения и растерянности, потому что кристофер ликвидировал поцелуй ровно с таким же рвением, с которым майло в него их втянул. и теперь пальцы, только что цеплявшиеся за плечи криса с такой силой, будто тот был его якорем в бушующем море, безвольно повисли в воздухе, когда как внутри что-то ворочалось от того, что кристофер с ним говорил. (?!?!?) голосом, в котором явно чувствовался упрёк – блять не просто колкость, завёрнутая в презрение, и даже былого ледяного безразличия как не бывало. и майло честно говоря не знал, как на это реагировать. но больше всего что флетчер никак не ожидал услышать от янга – честность, которая выбила воздух из лёгких сильнее, чем поцелуй. до этого всё, что он знал о крисе – это то, что он может быть резким, яростным, отстранённым, и куда более молчаливым. таким, от которого не ждёшь ни объяснений, ни желания что-то обсуждать. максимум - раздражённое замечание сквозь стиснутые зубы, взгляд, прожигающий насквозь, как сигарета ткань футболки. и всё, что раньше вылетало из этого рта укладывалось в короткие, колкие слова, которые, как иглы, впивались под кожу и отравляли, не жалея. и майло со всем этим было н о р м а л ь н о. всё это было привычно, похоже на то, что ему приходилось переносить и раньше, а значит подвергалось адаптации. но блять сейчас… сейчас перед ним стояла не ледяная крепость, не стена из сарказма и злобы, а кто-то, кто говорил с ним, как будто они…они что? имеют значение друг для друга? как будто настало время начать устанавливать правила между ними? словно майло можно урегулировать, а у криса есть право решать, как майло может с ним поступать, а как нет? в этом всём было невыносимо много, сука больше, чем флетчер мог выдержать. это начинало походить на какие-то близкие отношения. он пёс, он не имеет права на близкие отношения. и мэл попытался чуть улыбнуться в ответ уголками губ, пытаясь привычно отступить назад в свою шелуху, туда, где всё легко, где можно отшутиться, где всё не по-настоящему. но у него блять не вышло. челюсть дрогнула, лицо подёрнулось чем-то неуверенным, и по глазам скользнуло замешательство. он открыл рот и закрыл. снова открыл  и снова не нашёл, что сказать, кроме жалкого – я…- потому что как можно спорить и оправдываться, когда кристофер увидел его насквозь, и знал наверняка, что майло лжёт, и всё равно…не оттолкнул? а потом всего два слова – я тоже – от которых подкосились колени. потому что это то, чего он никогда не ожидал услышать от кристофера янга, который всегда был неприступной и холодной крепостью. и его острожные пальцы, возвращающие бинт на место, прикосновения, которые обжигали сильнее, чем сама боль. майло не дёрнулся, не пошутил, не сделал ничего из того, что обычно помогало ему скрываться за маской. он просто стоял, подавшись вперёд, с полуоткрытыми губами и тенью чего-то беззащитного в глазах, пока крис затягивал повязку, будто пытался заново собрать его по кусочкам, а затем поцеловал. майлз зажмурился, когда губы криса накрыли его с почти настоящей нежностью, и он поддался автоматически, машинально, разрешая кристоферу держать его как тому хочется, и делать, что хочется, впуская язык, подчиняясь. но потом крис дёрнул его за волосы, заставил встретиться взглядом, и майло почувствовал, как земля уходит из-под ног. дыхание криса ещё ощущалось на губах, но сам поцелуй уже нет. флетчер моргнул, и дыхание у него сбилось не от поцелуя, а от того, как крис смотрел. сука видя насквозь. будто ждал, что флетчер сдастся и в этом, но он, к сожалению, не мог - предполагалось, что эту байку я скормлю тому, кто в травмах не сильно разбирается, ну… дейзи, например. если б она вообще заметила - майло чуть повёл плечом - не думал, что тебе будет до этого дело. какая, к чёрту, разница? я тут. я цел. здоров - он знал, что этого мало, но больше он сказать не мог. не потому что не доверял, дело было в том, что правда из него просто не могла вырваться. она сидела в нём, зашитая под кожу, чужим приказом, клятвой, на которой держалась вся его стая. он - пёс. он капитан. он мог бы говорить о чём угодно, но стоило только дотронуться до сути псов внутри всё сжималось в бетон, и ни одно слово не вылетало. это не было его решением, это было тем, как его научили ещё на первом курсе, и воспротивиться этому он просто так не мог.

кристофер сжал зубы, его пальцы еще сильнее впились в волосы флетчера, - но ты решил проверить, пойму я что ты пиздишь или нет, - его взгляд пристальный, впился в него, - я просто не могу понять, как ты, сука, с такой травмой играл на поле? жить надоело? - майло вздохнул, и этот выдох вышел с хрипотцой от того, как отчаянно ему сейчас хотелось, чтобы крис не задавал этот вопрос. сукасукасукаблять. флетчер закрыл глаза на секунду, как будто это могло дать ему хоть какую-то передышку, но пальцы криса крепко держали его, не отпуская, и даже если бы он хотел спрятаться, уже было слишком поздно - я не проверял - выговорил он наконец с трудом - я надеялся, что пронесёт - мэл чуть дернулся на этих словах, но не вырывался, просто сдвинулся, как будто тело просило хотя бы сантиметр свободы - я капитан, крис - сказал флетчер так будто это могло объяснить всё на этом ёбаном свете - если бы у меня был выбор, я бы всё равно вышел на поле. и я не жду, что "охотник" сможет это понять.

крис молчал, молчал дольше, чем следовало, не потому что не знал, что сказать, а потому что это расползалось в нем, не злостью, а чем-то другим. тягучим, вязким, болезненным, но тёплым. флетчер дёрнулся, попытался создать хоть каплю дистанции, но крис не отпустил. он продолжал держать его за волосы, не жестоко, нет, скорее, как якорь, как будто если ослабить хватку, тот снова исчезнет. - не проверял, - выдохнул он, его голос звучал глухо, как будто боялся другой интонацией испортить, спугнуть, - пронесет, - крис злился, но на этот раз это чувство ушло куда-то глубже, под пласт заботы и чего-то, что он сам не до конца понимал. его пальцы ослабли, медленно скользнули по шее флетчера, потом вдоль ключиц, замирая там, где под кожей пульсировала тонкая жизнь, - ты совсем жизнь свою не ценишь, да? - он посмотрел на него с каким-то странным выражением, в котором ещё теплилось что-то живое, настоящее, но это было на грани, - да, ты капитан, но твоя жизнь дороже, чем капитанство, флетчер, один неудачный удар и тебя бы не стало. великого капитана бы не стала, и тебя бы запомнили как того, кто умер от игры из-за безрассудства, - он провёл ладонью по его боку, чуть ниже бинта, аккуратно, болезненно нежно, и выдохнул, будто что-то внутри него надломилось и в то же время собрало воедино. потому что в тот момент, когда флетчер это сказал, он был не высокомерным, не отстранённым, не защищающимся, он был сломленным. и в этой трещине, что сквозила между словами, крис вдруг увидел нечто гораздо большее, чем ложь, чем скрытность, чем упрямство. он увидел в нём ту самую уродливую часть, которую не показывают никому ту, что дрожит где-то под ребрами, ту, что сжимает челюсть до боли, лишь бы не просить о помощи. ту, что учат глотать страх, не показывать слабость, выбирать долг даже тогда, когда ты истекаешь кровью. он увидел это и не отвернулся. не испугался. потому что это уродливое внутри флетчера… не пугало. оно тянуло еще больше к этому ебанному майлзу флетчеру. оно было родное. узнаваемое. и, возможно, именно поэтому в этот момент ему захотелось не выговаривать, не добивать, не вытягивать из него больше. а просто быть рядом. он снова коснулся губ флетчера, втягивая его в поцелуй не с жадностью, как раньше, не с гневом. а с пугающей, бережной осторожностью. как целуют того, кто стоит на краю. и аккуратно поднял на руки, ноги флетчера обхватили его талию. крис медленно уложил его на спину на свою кровать, поправил бинт, чуть придавил, проверяя, не больно ли. все его движения были выверенными. мягкими. почти интимными в своей точности. потому что ему не было всё равно. потому что, чёрт возьми, сердце дрогнуло.

сердце флетчера вдруг на секунду сбилось с ритма, когда крис перестал давить, а просто… посмотрел на него. так, как будто увидел что-то за его словами, разглядел скрытую угрозу. и от этого, чёрт побери, ему стало по-настоящему страшно. он очень быстро пролистал весь разговор в своей голове и прикусил себе язык. опять сказал что-то не то блять или то? он не хотел продолжать разговаривать на эту тему, оказавшись в такой ситуации впервые, когда кто-то со стороны вдруг смотрит на тебя и видит всё, что было не так. а потому он вздрогнул от неожиданности стоило пальцам кристофера скользнуть по шее. и, прикусив себе язык, лишь соглашался и кивал в такт всем словам криса. да, его могли унести с поля. да, всё могло закончиться. да, безрассудство. и хуже всего было то, что смерть была бы охуительным вариантом в сравнении с тем, что сделал б с ним хозяин, если майло хоть на секундочку бы позволил себе оступиться в этих трёх играх - я просто очень люблю лакросс и у меня шикарная линия защиты, между прочим - не удержавшись, ляпнул майло, расслабившись и расплываясь в улыбке от ощущения ладоней на своих боках прежде чем он успел подумать, что это было бы неуместно. сука просто ну как приятно это чувствовать в такт словам криса, прозвучавшими голосом, от которого внутри всё потеплело!! и когда губы криса снова мягко коснулись его, флетчер сдался, и телом, и душой. ноги сами обвились вокруг его талии, руки сжались на плечах криса, пальцы зацепились за ткань. и в этом всём сквозила такая отчаянная нужна, такая откровенная, что это стало очевидно обоим в этой комнате и майло захотелось зажмуриться и не дышать. и лёжа на кровати, смотря на криса снизу вверх, майло глаза не прятал, хоть там плескалась благодарность, через которую сочилась усталость - мне показалось или ты сказал, что я великий капитан? - прошептал он едва слышно почти по-детски искренне.

крис усмехнулся, смотря на флетчера сверху вниз, склонившись так близко, что ощущал чужое дыхание. и в этот момент в глазах криса не было ни злости, ни упрёка, ни того невыносимого напряжения, с которым он вошёл в эту комнату. только тёплая, тяжёлая, почти физическая тень заботы, странной, неловкой, но настоящей. о которой, конечно, он потом будет жалеть. и ненавидеть себя. но в этот момент, все это отошло на второй план. - никто тебе не поверит, флетчер, - он провел ладонью по ребру, осторожно, почти благоговейно, как будто прикасался к трещине не в кости, а в самом флетчере. там, где хранилось всё то, что он не сказал. что не мог сказать, - но ты еще и человек, и забываешь о том, что человек смертен. - кристофер двинулся вниз, оставляя мягкие укусы на шее, пока руки расстегивали джинсы и стягивали вниз вместе с боксерами. стянув их и отправив подальше, кристофер оставил мягкий отпечаток своих губ на нижней линии живота, - не двигайся, - крис ощущал вкус флетчера на языке задолго до того, как губы действительно коснулись кожи. губы касались сначала только самых безопасных зон: сгиб колена, где кожа была тонкой и прозрачной, словно пергамент, внутренняя сторона бедра, низ живота, где напряжённые мышцы формировали твердый рельеф под пальцами. каждый поцелуй оставлял невидимый след. когда он наконец приблизился к центру, его дыхание стало глубже, горячее, он чувствовал, как воздух выходит через ноздри и обжигает влажную кожу, как флетчер реагирует на это мгновенное изменение температуры мелкой дрожью. первое прикосновение языка было намеренно легким, просто плоская поверхность, скользящая снизу вверх, от основания к головке, собирая каплю влаги, которая уже успела выступить. он обхватил губами только головку, не принимая глубже, и начал играть языком именно с этой зоной: круговые движения вокруг, легкое посасывание, когда чувствительная кожа натягивалась чуть сильнее, кончик языка, скользящий по узкой щели. одна рука властно легла на бедра майлза, не давая тому двинуться и изменить темп.

майло не шевельнулся, когда крис усмехнулся и склонился ближе, настолько, что его дыхание смешалось с его собственным. он смотрел вверх в глаза, в которых больше не было злости, не было острого света допроса, только невыразимая, медленно нарастающая тяжесть чего-то большего. взгляд янга больше не жёг как прежде, не пробивал до костей и не разрушал до основания. в нём не было ничего из того, что мог наблюдать флетчер ранее за все их прошедшие встречи. теперь там плескалось что-то неожиданное, почти невыносимо заботливое, и от этого майло захотелось отвести глаза, пошутить, разрушить всё это. потому что было странно непривычно, но он не мог, потому что от этого кристофера от просто таял и плавился.он просто лежал, позволяя этому взгляду быть. и всему остальному просто случиться. майлзу смутно подумалось, что если бы он знал, что ради такого нужно всего лишь потерять одно ребро, он бы интереса ради отдал бы даже два. и в подтверждение этому, ощутив движение ладоней в этой области, флетчер едва заметно сжал челюсть от того, как сильно внутри всё среагировало. эта осторожность была его другим слабым местом, что мог позволить себе лишь один человек. и крис только что нагло нарушил все правила. двигаясь изнуряюще бережно. приказ не двигаться прошёл сквозь него не звуком, а интонацией, и флетчер замер, чувствуя, как его собственное дыхание сбивается. оно сплетается с тем, что горячими порциями срывается с губ криса, касаясь тех мест, прикосновение в которых отзываются дрожью в затылке и подрагивающих ногах. это всё было слишком. происходило так нежно, так не в стиле их обычных боёв, перепалок, поцелуев на срыве, что майло сразу понял, что пропал, когда начал дышать чаще и тяжелее, когда начал ощущать, как тело выходит из подчинения, отвечает, хочет остаться так навсегда. и янг блять только начал... первое прикосновение языка вызвало у майло судорожный всхлип как будто лёгкие не справились с неожиданностью. флетчер откинул голову назад, затылком вжимаясь в подушку, а шея вытянулась, обнажая линию, по которой всё ещё горели следы зубов. он чувствовал, как тёплая влага собирается в уголках глаз от непривычного и пугающего чувства, необъяснимого по своей природе, что лилось из криса вместе с каждым движением. язык скользил намеренно плоско и медленно, от основания вверх, и майло еле слышно постанывал, сжав бёдра, но вдруг натолкнулся на твердую, властную ладонь, не позволившую ему изменить темп. ему оставалось лишь сгорать в этих круговых, щекочущих, влажных движений, медленно сходя с ума от возбуждения и наслаждения - …крис - только и смог выдохнуть он, и в этом прозвучало слишком много мольбы и нужды, перемешанных с растерянностью.

кристофер ощущал, как под его ладонями тело флетчера постепенно расслабляется, мышцы живота, еще минуту назад напряженные в готовности к отпору, теперь подрагивали под пальцами. крис поднял взгляд, медленно, с той же ленивой тщательностью, с какой до этого проводил языком по самой сердцевине его нужды, и остановился, с вниманием, которое обрушилось на флетчера в один миг, сосредоточенно и неотвратимо, как солнце, решившее испепелить только одно лицо среди тысяч. - не шуми, сможешь быть тихим? - и как бы крис не скучал по звукам, которые издавал флетчер, сейчас они были в доме с родителями, а не у него в квартире. крис ощущал, как флетчер плавился от этих медленных, дразнящих движениях, и крис сменил тактику, одной рукой зафиксировал бедра, предотвращая непроизвольные толчки, а губы наконец приняли его полностью, медленно погружаясь вниз, пока нос не уперся в лобок. особое внимание он уделил основанию - его губы сжимались там с легким давлением, в то время как язык играл с чувствительной уздечкой слюна стекала по коже, смешиваясь с естественной смазкой, создавая влажные, неприличные звуки. его собственное тело реагировало странным образом – где-то глубоко в животе загоралось тепло, но это было не просто возбуждение, а нечто более сложное, к тому, как далеко он может зайти. он не знал, что с ним происходит. это должно было быть как обычно: жёстче, быстрее, как всегда, с этим знакомым послевкусием власти, злости, ярости, чего-то понятного, привычного, с чем можно справиться, крис просто смотрел на флетчера, раскрасневшегося, дрожащего под ним, и в нём, будто из ниоткуда, поднималось какое-то тяжёлое, медленное чувство, не имеющее названия. крис разработал ритм – три медленных, глубоких движения, затем резкий подъем до головки с одновременным круговым движением языка. его свободная рука тем временем опустилась ниже, пальцы скользнули между ягодиц, нащупывая, подготавливая, но не проникая – просто давление, намек на то, что могло бы быть. когда он почувствовал приближение кульминации, то не замедлился – напротив, усилил темп, одной рукой фиксируя бедра, другой продолжая стимуляцию у основания. в последний момент он полностью принял его, касаясь носом лобка, чувствуя как член упирается в горло и наполняет его. кристофер принял все, до последней капли, чувствуя, как пульсация передается его собственному телу, как горячая горечь заполняет рот. с влажным, грязным звуком он отстранился, вытер подбородок, - вот и все, - он смотрел на раскрасневшегося, потерянного флетчера и его сердце билось слишком быстро для него, - ты хорошо справился, - навис над ним, его ладонь сама потянулась к щеке флетчера, пальцы впились в волосы у виска, не столько удерживая, сколько фиксируя, словно боясь, что если он отпустит, все это рассыплется как мираж. губы коснулись губ флетчера, поцелуй получился каким-то неуклюже честным. не страстным, не яростным, он был медленным ровно в том темпе, в каком жаждало тело. он позволил себе лечь рядом, не отстраняясь, не уходя. под ним всё ещё горело напряжение, внутри ком из страха, из желания, из бессильного «почему, блядь, именно он», но он остался. крис положил ладонь на живот флетчера, под самый край, чувствуя, как кожа под ней подрагивает от дыхания. он закрыл глаза и просто лежал.

майло лежал, наконец позволив себе расслабиться, но всё ещё слегка дрожа, с размытым взглядом, устремлённым в потолок, когда крис приказал ему быть тихим. он лишь едва пискнул, соглашаясь и прикусив нижнюю губу до боли, потому что любая попытка сейчас открыть рот грозила обернуться громким стоном, криком или чем-то ещё более постыдным. он чувствовал, как пальцы криса впиваются в его бёдра, удерживая на месте, и это было одновременно и мучительно, и божественно. снова ощущать, что контроль полностью в чужих руках, что ему не нужно ничего решать, просто отдаться и позволить крису вести. но стоило лишь тёплым чужим губам наконец принять его член в себя полностью, майло зажмуривается так сильно, что перед глазами вспыхивают звёзды, а пальцы вцепляются в простыни, рванув их с тихим шуршанием. он полностью растворяется в ощущениях горячего влажного тепла обволакивающего его, и языка (чёрт, этот проклятый язык) играющего с уздечкой, то кружа вокруг, то слегка поддевая. майло слышал эти тихие, мокрые звуки, от которых в висках пульсировало, и хотел бы блятьоченьсильнохотел бы вторить им в такт, но пришлось лишь прикусить собственную ладонь. он не понимал, что происходит. обычно между ними было жёстко, быстро, с оскалами и укусами, с борьбой за власть. но сейчас... сейчас крис делал всё так медленно, так осознанно, будто разгадывал его по кусочкам. и самое страшное было то, как его тело отзывалось на каждое движение с такой готовностью, будто ждало этого годами. и флетчер не хотел признаваться себе в том, что, возможно так оно и было. пальцы криса скользнули ниже, между его ягодиц, майло резко вдохнул через нос, но не дёрнулся. он не боялся, он оченьоченьочень сильно...хотел. боже, он хотел. он летел, он бежал, он пришёл сюда лишь за этим, и даже этот лёгкий намёк на давление, на возможность большего, заставил его спину выгнуться. ритм, который задал кристофер, сводил его с ума, и майло чувствовал, как напряжение нарастает где-то внизу живота, как мышцы сжимаются в предвкушении, и он не мог сдержать дрожь, пробежавшую по всему телу. он не мог долго выдерживать это великолепие, слишком долго он этого ждал, мечтал, представлял, чтобы продержаться долго, поэтому в самый крайний момент, что крис принял член на всю длину полностью, до самого основания, майло закинув голову назад, кончил. и мир на секунду пропал, сконцентрировавшись лишь на пульсирующем органе, изливающемся в горячее и плотное горло. майло не успел даже предупредить, не успел ничего сказать, просто сжал зубы, чтобы не закричать, пережидая эту волну накрывшую его с такой силой, что в глазах потемнело. голос янга прозвучал хрипло, и майло приоткрыл глаза, увидев, как тот вытирает подбородок. но прежде чем он успел что-то сказать (а он и не знал, что тут можно сказать), ладонь криса прикоснулась к его щеке, пальцы вплелись в волосы у виска, и майло... замер. этот жест снова был нежным и интимным, таким, к которому флетчер мог уже начать привыкать, а потому он чуть подался навстречу, будто хотел сказать спасибо, но не словами, губами, что осторожно распахнулись навстречу. и мэл честно боялся сломать, испортить этот момент. его ладони поднялись, коснулись лица янга, в первый раз не цепляясь, не требуя, а просто держась, как будто боялся, что тот исчезнет. в этом поцелуе флетчер был не флетчером. не тем, кто шумный, дерзкий, лживый и вечно на подъёме. в нём сейчас не было ни дерзости, ни позы. только что-то растерянное, слишком мягкое для того, кем он привык быть. он чуть сдавленно выдохнул в губы криса. ему не хотелось, чтобы это кончалось, не хотелось выпускать кристофера из виду даже на секунду - не прогоняй меня - прошептал он так тихо, что даже сам едва услышал - я потом сам уйду, хорошо? - но крис услышал, лёг рядом, а майло придвинулся чуть теснее, чувствуя, как ладонь янга лежит у него на животе, под самым краем рёбер, и как его собственная кожа подрагивает под этим прикосновением. и что-то внутри него твёрдое и  колючее, годами копившееся  вдруг разжалось…

-

утро выдалось туманным и неживым, как будто даже солнце не решалось подняться слишком высоко. майло проснулся и какое-то время не мог понять, где он находится. тело было ватным, усталым, будто его накануне прокрутили в центрифуге, а потом выбросили обратно в постель. простыня сбилась на бок, рядом было слишком тепло, и подушка пахла чужим. пахла крисом. блять, крис. майло перевёл взгляд и увидел распластанное рядом с ним тело, чужое и своё одновременно, с приоткрытыми губами и непозволительно мирным выражением лица. и флетчер с силой заставил себя отвернуться, прикусив внутреннюю сторону щеки, потому сердце застучало сначала еле слышно, но потом всё громче, чётче, отчётливее. он подскочил и обхватил себя руками за рёбра, как будто надеялся уничтожить это тупое желание изнутри. он знал, как это всё зарождается, как пробирается под кожу, становится больше него самого. и он всегда знал, что ему это нельзя. слишком поздно, майло. он выскользнул из комнаты, как вор, пока ещё розоватый свет не окрасил комнату окончательно, а на завтрак спустился последним. и сразу заметил, как крис поднял на него резкий, острый, как лезвие взгляд, который не оставлял места ни утру, ни нежности. в этом взгляде не было ни следа вчерашнего поцелуя, ни едва слышного «я тоже», ни бинтов, ни рук, дрожащих от заботы. флетчер снова увидел в его взгляде ту самую волчью сталь, от которой внутри всё съёжилось. он замер, пытаясь сообразить - что тогда вчера ночью было? маска? момент? ошибка? всё вокруг вдруг стало… зыбким и недостоверным, существующим словно только в его голове, и не больше. он не сказал ни слова, уселся рядом с отцом криса, и даже не стал извиняться за опоздание, только вяло пробормотал что-то дейзи. флетчер опустил глаза в тарелку и вяло ковырял в еде, потому что один только взгляд криса уничтожил в нём былое самодовольство, задор, и бесконечную, пронзительную живость, с которой он вчера скакал по дому, будто здесь вырос. он не был готов вернуться к войне настолько быстро. дейзи хлопотала возле плиты, но её радостные реплики об утре и сырниках проходили мимо, не задевая, как будто у майло внутри выросла перегородка. он только кивал, да, да, спасибо, очень вкусно, не хуже, чем в университете. и всё это звучало издалека, будто говорил не он. уильям, в отличие от всех, просто спокойно за ними смотрел, но так пристально, казалось, что внутри него работал очень тихий, но очень чёткий прибор, что-то вроде компаса или рентгена. майло вновь почувствовал себя под этим взглядом неуютно, он пытался отвести глаза, но всё же как только прозвучало - вы не забыли, мы же сегодня на матч едем - флетчер вскинулся, будто его кольнули - чур, я на первом! -выдал он слишком быстро и радостно, чтобы потом встретившись взглядом с крисом и, изогнув бровь, буркнуть - такие правила. кто успел, тот и съел, да? - и тут же обернулся к родителям, словно ища в них союзников.

поездка началась спокойно. крис сидел на заднем, глядя в окно с видом смертельной сосредоточенности, и даже не пытался втянуться в разговор. майло, напротив, болтал. сначала о погоде, потом про матч, потом про прошлую игру «псов». уильям то поддакивал, то подкидывал что-то о стратегии, и майло почувствовал, как в груди что-то шевелится от этого разговора. потому что уильям слушал, ну, правда слушал, и это было приятно. но что-то всё равно было странно, потому что машина вдруг свернула, и гладкий асфальт сменился рыхлой проселочной дорогой, отчего колёса загрохотали по гравию - сокращённый маршрут до города - сухо бросил уильям, не оборачиваясь. и они поехали, правда чуть быстрее, чем позволяла такая трасса, и майло обернулся к крису, хотел что-то сказать, но тот даже на него не взглянул. спустя минут двадцать машина замерла. уильям вышел, обойдя багажник, достал какой-то огромный, судя по всему походный рюкзак и поставил его на землю. в его движениях скользила абсолютная уверенность, а тон был не терпящим возражений - вылезайте. я приеду за вами завтра - он расправил плечи, чуть приподнял подбородок и посмотрел на обоих - поговорите. я жду от вас того, что вы помиритесь и перестанете устраивать дома бедлам - гравий взвился пылью, когда янг старший ударил по газам, и флетчер мог только провожать машину взглядом, слыша как мотор затихает вдали. крис на эту выходку лишь выругался, развернулся и пошёл быстрым, резким шагом в ту сторону, где скрылся его собственный отец. но майло  за ним не пошёл, просто сел под ближайшее дерево, вытянул ноги и запрокинул голову к небу.

тео не может пошевелится, грудь сдавило, в ушах звенит, тонко, ровно, беспощадно. он ощущает себя как на грани чего-то окончательного, будто его жизнь изменилась кардинально и ничего нельзя будет исправить. он не дышит, просто сидит, как будто в нем не осталась воздуха. не двигается, как будто любое движение развалит его на части. аркури не понимает, как вся его жизнь – оказалось ложью, фальшью. как все его действия оказались напрасными. все ночи, когда он писал песни, репетировал на шоу и конкурсах, как прогибался под франческу – лишь бы получить слова отца «молодец. я вернусь за тобой». а все это оказалось пиздежом такого размера, что страшно представить. цель к которой он ушел – исчезла.

вся его жизнь – ложь.

каждая мысль возвращается к тому – он стоил пять сранных тысяч. он ощущает себя грязно, использовано, отвратительно. ничтожно. он стоял за ним, верил, ждал, молчал, на всё шёл. соглашался на все, что предложит ему франческа, стиснув зубы, не сказав ей слов. все было просто зря. и теперь в груди только пустота. страшная. как будто там был дом, а теперь выжженное поле. и он стоит на этом поле босиком, обнажённый, дрожащий, и больше не знает, кто он. зачем. для чего. голос элли вернул из ярости, но теперь он бессильно сидит, как будто его тело устало бороться. тео не плачет, не умеет, хоть глаза и жгут. горло сжимается так, будто в нем остался только крик, но и крик не выходит. лишь скрипучий голос полный боли. он бы предпочел злость, ярость, гнев, хоть что-то острое, цепляющееся за живое. но внутри – тишина, мертвая, вязкая, как будто все выгорело и ничего не осталось.

он не сразу замечает, как кто-то опускается рядом с ним. та, кто за последний год стала ближе, чем другие, пока элли не прикасается. легкое, почти невесомое. элли касается его запястья, как будто спрашивая «можно?» он не отвечает, слова застряли в горле, и он не думает, что у него есть силы. но руку не отдергивает, просто…остается.

и в этом – целая вселенная.

она здесь. она не боится. она касается, будто я чего-то стою. будто я важен.

и ее слова вместе с ее прикосновениями – у тео сжимается сердце. он не смотрит, не шевелится. но он чувствует её, как натянутую нить, вибрирующую от напряжения. тео не может посмотреть на нее, у него не хватает духа, боится, что если она взглянет в его глаза – то увидит то, что он сам не хочет видеть. он слышит ее, каждую ее фразу, которая бьет прямо в цель. но ее тонкие пальцы поднимаются к его вискам, он чувствует сердце содрогается от трепета, болезненно, будто там под пеплом что-то еще тлеет.

ты не вещь, тео…

слова падают на него как дождь, как то, во что он не может поверить, но хочет. элли говорит, будто знает, что он сломан, но все равно остается.

ты бесценен. ты не один.

он зажмуривается на мгновение – слезы подступают сами, не от слабости, а от того, что кто-то, элли, сказал это вслух. что-то, чего он никогда не слышал, и даже боялся подумать. она держит его лицо, так нежно и осторожно, будто он – не испорченный, не сломанный, не ненужный, а что-то драгоценное, хрупкое и ценное. тео даже не знал, что к нему можно так прикасаться: бережно, мягко. её ладони заключают его лицо, и он встречается с ее глазами. яркие, голубые, как небо, но не солнечное, а то, что перед бурей, когда кажется или спасет, или накроет. в этих глазах смелость, честность и что-то, что тео не может назвать. его челюсть сжимается, но он не может теперь отвести взгляд. он прикован к элли. внутри него медленно, едва слышно, щелкают защёлки, размыкаются ржавые цепи и он это почти слышит: как в нём что-то открывается. пару слезинок скатываются по его щекам, пока он неподвижно сидит в ее ладонях, застыв между болью и облегчением.

я не хочу, чтобы она видела меня таким.

я не хочу, чтобы она отпускала.

но элли не двигается. просто остается, держит его так, будто если он треснет – она не даст рассыпаться. слишком близко, слишком настоящая. он не знает, как жить с этим, как принимать, но ее руки на его лице единственное, что удерживает его. он смотрит на нее и понимает, снова, насколько она взрослая, не по возрасту, а по тому, как она держит и говорит, а ей всего пятнадцать, но ее взгляд взрослее, чем у всех, кого он знал. сильнее, честнее. аркури не знает сколько проходит времени. секунда. минута. вечность. ее пальцы все еще на его коже, греют, заземляют, она не убегает, не давит. просто остается, ждет. ее теплое дыхание ощущается на его губах. и он чувствует, как что-то в груди зарождается.

она прекрасна.

теодор ощущает, как покалывают его губы, от чего-то что он раньше не испытывал. чувствует, как она дышит. не громко, не резко, ровно с ним. и это дыхание становится его якорем. она смотрит в самую суть. не отворачивается. в её глазах нет ни страха, ни жалости. только свет. только сила. и тео вдруг понимает, он хочет её коснуться. не потому что должен. не чтобы доказать что-то. не чтобы спрятаться. а потому что не может не тянуться к ней. потому что то, что он чувствует сейчас новое, чистое, настоящее. и живое. он хочет… очень медленно, осторожно, как будто боится спугнуть. потому что это первый раз. и он боится всё испортить. он хочет почувствовать её губы. не как вознаграждение. не как цель. а как дом. потому что элоди в данный момент ощущается именно так. и как прикосновение, которое скажет всё то, чего он сам не умеет сказать.

«спасибо, что нашла меня.

спасибо, что осталась.

спасибо, что веришь.

спасибо, что держишь».

в этом желании только тихая, отчаянная, чистая потребность:

быть рядом. быть нужным. быть с ней.

он осторожно, с замиранием в груди, опускает взгляд на её губы и поддается вперед. его губы легко, почти невесомо касаются ее. и когда она не отстраняется, не отталкивает, не уходит, тео тянется еще ближе, смелее, их губы встречаются, нежно, трепетно и все внутри у теодора вздрагивает: мир становится живым. она отвечает. поцелуй становится глубже, тео сжимает ладони в кулаки, потому что не знает куда их деть, но куда деть всю эту нарастающую нежность. он дрожит. он будто тонет. мир вокруг перестаёт существовать. тео не чувствует пола, не слышит собственного дыхания. только её дыхание. её губы. её руки на его лице. так значит, это оно? вот так это бывает? это не похоже на то, что он когда-то представлял. нет ничего от фантазий.

здесь только реальность. мягкая, тёплая, нежная. и что-то болезненно-чистое, обжигающее до костей.

при первом мимолётном взгляде на губы теодора элоди почувствовала, как сердце, дрожа, медленно подбирается к горлу, пробираясь сквозь вязкий страх и бесконечную нежность одновременно. необычное и пока ещё неизведанное чувство, а потому элоди не знала уместно ли испытывать такое вообще сейчас. всё в груди сжалось в тугой узел, когда она увидела дрожащий взгляд тео в ответ, его предательски вздрагивающие плечи. он выглядел как одна сплошная рана, залитая светом. а потому элоди решает ничего не предпринимать, не двигаться, не шевелиться, потому что даже самое лёгкое её движение может нарушить это хрупкое равновесие между ними, на котором, казалось, сейчас держится их неустойчивая реальность. теодор поднимает свой взгляд и смотрит на неё впервые по-настоящему. не сквозь призму боли с отчаянием, не мимо, а будто впервые видит, как она есть, и от этого взгляда по позвоночнику элли бежит дрожь. возможно, она сказала ему правильные слова, которые заставили на мгновение его вернуться к ней откуда-то из самых болезненных своих воспоминаний. элли боится, что он может снова уйти в себя от любого её лишнего слова, закрыться, стать тем непробиваемым, каким был в самые страшные свои моменты. но теодор остаётся и бесконечно на неё смотрит, словно решает что-то внутри самого себя. и от этого волнение в груди элли снова подскакивает, потому что невозможно просто смотреть друг на друга в бесконечном молчании, когда её взгляд почему-то снова и снова соскальзывает на его чуть приоткрыты губы. она знает, что за этим казалось бы невинным жестом скрывается нечто большее, страшное по силе своей, словно землетрясение внутри сердца, как будто что-то в ней перестраивается, меняется навсегда. к тому же её пальцы всё ещё на его лице, и в какой-то момент элоди чувствует, как тео медленно и робко отпускает свои страхи, конечно же, не все сразу, нет, но один за другим, как будто каждое её слово и прикосновение достигли своей цели с небольшим опозданием, но всё же сработали как ключ к засовам, что держали его сердце в клетке. всё между ними становится общим - боль, разделённая напополам и напряжение, от которого перехватывает горло. кажется, что любое движение может разрушить эту воцарившуюся хрупкую магию, которая вдруг возникла между ними, такую невидимую и необъяснимую, как утренний туман, который рассеивается от первого луча, но в который можно провалиться всем телом, если просто остаться.

и в этом безмолвии элли замечает, как взгляд теодора тоже опускается на её губы, и это не похоже ни на что. она даже подумала, что ей показалось, но нет…каждый миллиметр между ними буквально превращается в поле напряжения. всё сжимается внутри, мир перестаёт быть объёмным. перед глазами остались только эти несколько сантиметров, глаза тео, его губы, её дыхание, и это невозможное, ужасающее, прекрасное ожидание. у элли никогда раньше не было настоящих поцелуев. и оттого всё внутри неё тонет в волне переживаний, слишком ярких, чтобы выразить словами. она боится, но не потому что не хочет, а потому что хочет. потому что впервые за всё время чувствует, что это действительно имеет значение. и этот полувопросительный взгляд теодора запускает по всему телу тревожный звонок, заранее предупреждая, что сейчас будет что-то важное и настоящее. и когда он наклоняется чуть ближе, чтобы осторожно поцеловать её, у элли по позвоночнику пробегает волна чего-то похожего на электричество. всё внутри сразу переворачивается. это не было внезапным, хотя вроде как произошло именно внезапно. но если честно, не было никакой настоящей неожиданности. это было что-то, что копилось давно и практически незаметно. как вода в сосуде, капля за каплей. просто вот сейчас он стал полным до краёв.

тео всегда был для элли особенным. он - самый близкий её человек в этом доме ужасов, более понятный, чем остальные и безусловно самый живой. с ним никогда не нужно ничего объяснять, в особенности то, почему она всегда молчит. он и так знает всё без лишних пояснений. с ним не страшно быть самой собой, и это само по себе уже означает слишком много. но до этого момента всё, что между ними было оставалось в пределах осторожной, выстраданной дружбы, почти настоящего родства. и их договорённость оставаться близкими друг другу, но не слишком, оставаться на расстоянии - всё ещё действовала, в этом доме под взглядом франчески любое тёплое чувство ощущалось как угроза. позволить себе близость было равноценно тому, чтобы рискнуть быть раздавленными. и всё же, несмотря на все её попытки выстроить барьеры, тео оказался тем человеком, которого элли впустила дальше всех. и, может быть, именно поэтому сейчас у неё внутри всё мандражировало так, будто она на экзамене, к которому не готовилась.

его губы коснулись её сначала почти неуверенно, на секунду, как будто он проверял, точно ли можно. и элоди, затаив дыхание, ответила ему тем же. ей не нужно было думать, анализировать, решать, так как тело, кожа и взгляд уже сказали своё «да» раньше неё. и да, это на все сто процентов страшно, но не в то смысле что «сблизиться», больше как «почувствовать, что это по-настоящему». потому что именно так и было. они оба не знали, как это делать. не знали, как правильно двигаться, как дышать, как не сбиться. но именно в этой неловкости и была подлинность. она чувствовала, как дрожат её пальцы у него на щеке, как он весь натянут, как струна, будто боится ошибиться. и от этого становится только теплее, потому что это значило, что он чувствует так же, как она. и в этом уже таилась вся взаимность и абсолютное доверие. элоди позволила себе податься чуть ближе, чтобы это прикосновение стало не только ответом, но и шагом вперёд. она не думала в этот момент о том, что будет дальше - не думала о франческе, не думала о том, что кто-то может войти, или что за этим жестом могут последовать какие-то последствия. в этой секунде ничего из этого не существовало. был только он. теодор. только она. и их поцелуй.

разговор с харви закончился, но особого результата не принёс. харви спектр - один из лучших адвокатов в мире, и он клялся, что утечки про ту историю, из-за которой у фреда седина, не могла нигде появиться. что она так глубоко похоронена, что если та девушка откроет рот, её засудят в мгновение ока. и хоть харви успокоил его, но рыдающий беньи, в его объятиях, пока фред гладил его по кудрям, мягко, нежно, успокаивающе, всё равно это не успокоило фреда. не полностью.

- всё будет хорошо, я с тобой, - шепчет фред, уверенно, будто это правда. он обнимает беньи, прижимая его к себе, и сам удивляется, как уверенно звучит это слово. потому что он действительно верит. пока он здесь, никто не тронет беньи. каждое его слёзы, как удар по сердцу, каждое рыдание как нож, разрезающий его изнутри. и он не станет просить его успокоиться. он просто будет рядом. держать, пока не начнёт дышать ровно, пока не поверит, что сейчас безопасно.

и когда беньи засыпает, так и не проронив ни слова, джонсон осторожно укутывает его в одеяло, проверяет дыхание - это уже привычка, автоматизм. оставляет невесомый поцелуй на лбу и уходит искать решение. правда, сначала он смотрит на беньи, как заворожённый, и в этот момент он не узнаёт себя. то, что он чувствует, когда смотрит на него - это любовь. он никогда не чувствовал такого с беллой. не так, не до самозабвения. не до того, чтобы забыть о страхе, только ярость и желание защитить. я люблю тебя. он не говорит это вслух, но каждая его клетка сейчас шепчет об этом. он любит беньи так, будто без него не будет фреда. и он не позволит миру снова сломать его.

в пустой комнате - целое детективное агентство, разложенное по полкам: планы, нити, фамилии, вырезки из постов, каждая линия, каждая мысль  в попытке уберечь беньи. защитить. любой ценой. и когда глубокой ночью он засыпает сам, уже в другой комнате, он не чувствует усталости. он чувствует только одно: если кому-то и суждено стать его щитом, пусть это будет он.

попытка беньи отвлечься, и отвлечь фреда, отпраздновав рождество с большой компанией. словно притвориться, что у них все хорошо, фред рад подыграть. он отчаянно хочет вытравить влюбленность, чтобы сохранить дружбу и не потерять беньи. и когда с ним заводит диалог майлз флетчер из другой команды лакросса, которую беньи терпеть не может, фред не может оторвать взгляда от беньи. он слушает того в полуха, наблюдая как хмурится люсеро, поглядывая на них, а в голове крутится только сплетница. и когда складка на лбу беньи становится всё глубже, сильнее, он вдруг чувствует, как внутри всё сжалось от беспокойство. фред извиняется перед собеседником и подходит к беньи, мягко прикасаясь к складке, разглаживая ее, словно пытается стереть её тревогу. - что беспокоит? – спрашивает он, заглядывая в глаза, и то, что видит там джонсон заставляет его сердце наполнится надеждой. – пес, - сквозь зубы отвечат беньи, и фред никогда не видел такого выражения лица у люсеро. не видел его таким недовольным, и чтобы он цедил сквозь зубы. весь оставшийся вечер он не отходит от беньи. и возможно, возможно есть надежда, что может быть…. желание понять, что ещё осталось между ними, и, может быть, что-то большее, чем просто дружба.

и эта надежда рушится, когда беньи сует в руки ему кольцо. сердце сжимается, словно кто-то вырвал его из груди, и он чувствует, как всё внутри — трещит по швам. пока они едут в машине к родителям беньи, потому миссис люсеро фред никогда не может  отказать. после вечеринки сплетница снова дала о себе знать, но опубликовав новость о том, что они женаты. этот пост конечно разрушает ту атмосферу оставшуюся после вечеринки, но фреду уже плевать, что она пишет про него. главное, чтобы беньи не трогала. фред применяет свою излюбленные тактики уговоров беньи на поездку, любимая еда, и свой уговаривающий взгляд. и сейчас сидя в машине, крутя обручальное кольцо беньи, он думает, что лучше бы они остались дома. чтобы его надежда не разрушилась на тысяча осколков, впиваясь в сердце. он не подает вида, когда кольцо ложится в его ладонь. просто сжимает пальцы, ровно, точно, как будто это кнопка выключения чего-то внутри. фред не говорит сразу, боится что голос предаст. он же думал… что кольцо не просто символ, что беньи носил его не из привычки, а с тем же намерением, что носил и фред. а теперь кольцо беньи на его ладони, и это больно. надежда вот что было самым страшным, он, черт возьми, думал...хватит. он бережно берет кольцо, будто боится сломать, прячет в карман, молчит, потому что если скажет сейчас, вырвется не то, что надо. - хорошо, -говорит он ровно, только на вдохе дрогнул голос, - придержу. все, на этом точка, он не будет умолять, не будет просить. он просто остается, отворачивается к окну и вся поездка до дома люсеро проходит в тяжелой тишине. в груди пустота, как после глухого удара в солнечное сплетение. фреду срочно нужно покончить с влюбленностью беньи, ради их дружбы и ради него самого, чтобы не было больно.

семейство люсеро встречает их шумно и с любовью. фред безумно скучал по этой атмосфере, пусть и сердце всё ещё сжималось от боли, когда он вспоминал свою семью. но изабелла люсеро словно магнит, притягивает его в материнские объятия, и он крепко обнимает её в ответ, словно пытаясь вернуть часть того тепла, которое давно потерял. он жмет руку мистеру люсеро, чувствует его тепло и уверенность, и с сестрами беньи - нежно, как с родными, которых давно не видел. хотя они и есть родные. никто не замечает, как между двумя друзьями повисает неловкое, напряженное молчание, словно невидимая стена разделяет их. они оказываются в столовой, где накрыт стол, и тут всё меняется. запах свежего хлеба, аромат горячих блюд и в воздухе появляется ощущение привычной домашней теплоты. фред включается в разговор, стараясь скрыть тревогу, пока миссис люсеро не замечает кольцо на его пальце. - о, вы с беллой решились на этот важный шаг? поздравляю! - все тут же начинают поздравлять его, искренне, с улыбками и добрыми словами. он же, словно вдруг проснувшись, прерывает их, - это не белла, она мне изменила, - и все тут же переводят взгляд на беньи, который, словно в замешательстве, набивает рот картошкой, чтобы не говорить. пусть беньи никогда не раскроет свою ориентацию, пусть его семья не узнает правду для фреда его кольцо значит всё.  

беньи засовывает себе в рот такой огромный кусок мяса, что давится, и что-то там бормочет, но ничего не разобрать. фред заботливо поворачивается, бьет по спине, рука задерживается чуть дольше, успокаивающе гладя, - аккуратнее, хосеанхель, - и продолжает есть как ни в чем не бывало, будто не обронил бомбу за ужином. мистер люсеро переводит тему разговора и когда ужин заканчивается, фред говорит беньи, что ему нужно прогуляться в торговый центр, беньи составляет ему компанию, чтобы сбежать от назойливых расспросов.

и так, они оказываются в торговом центре, фред выбирает подарки для семейства люсеро, а когда они выходят из него, то встречаются с самым главным врагом фредерика и самым страшным сном беньи – джейсоном, бывшим беньи. фред машинально встает перед беньи, чтобы защитить его, его тело напрягается, пряча его за своей спиной, словно пытается защитить его от этого зла. 

машина неслась по трассе, рассекая мягкий сумрак, в котором свет едва пробивался сквозь туман, словно сам день ещё не был уверен, стоит ли ему наступать. беньи сидел за рулём, не отрывая взгляда от дороги, хотя видел её лишь условно, потому что глаза застилал внутренний мрак, более густой и безысходный, чем любой внешний. фред молчал на пассажирском сиденье, и беньи чувствовал каждой клеткой, как тот сканирует его боковым зрением, как хочет что-то сказать, но не может. и кольцо, лежащее в кармане у фреда, жгло его не меньше, чем если бы оно всё ещё было на пальце, и оттого тишина становилась всё более удушающей. беньи думал, и мысли его были вязкими, как патока, противными, тяжёлыми, но неумолимо реальными. о родителях. о том, как изабелла люсеро смотрела на него с той самой безусловной, неистребимой любовью, которую он так боялся потерять. о том, как хавьер, отец, у которого до сих пор в движениях осталась армейская выправка, в голосе сталь, а в душе железная, требовательная вера учил его сжимать кулаки, не ныть, быть мужчиной в самом отвратительном, тяжёлом, искривлённом значении этого слова - не имеющим права быть иным. беньи знал, что они любят его. знал это настолько отчаянно, что именно из-за этой любви и не мог выйти из шкафа. как, скажите, можно признаться в чём-то, что потенциально может уничтожить самое дорогое тебе? ведь чем дольше он молчал, тем больше отдалялся от этой правды, пока та не стала чем-то вроде второй кожи. и вот сейчас, спустя годы, когда всё только-только пошло на лад, сплетница вытащила на поверхность то, что он столько лет хранил от них. и он сидит в машине рядом с человеком, которого он любит больше всех на этом чёртовом свете, и не может выдохнуть. и, может быть, самое страшное - это то, что он по-настоящему не верил, что его примут. не сейчас, не тогда когда отгремело рождество и не в доме, где на стенах висят иконы, а мать каждый вечер читает молитвы о здравии всей семьи. не в доме, где они никогда, ни разу, даже в шутку, не произнесли слова «гей» без того, чтобы не перекреститься. и это кольцо... господи, как же оно весило. не в граммах, а в смыслах. он сочетался с фредом, потому что хотел спасти его и показать всему миру, что не позволит никому и ничему забрать у него того, кто так бессознательно стал его домом. и тогда, когда они вдвоём стояли, смеясь и подписывая бумагу, это казалось бунтом. вызовом. а сейчас - это была реальность. он хотел, чтобы всё это подождало. чтобы мир постоял. чтобы сплетница закрыла рот. чтобы у него было время. чтобы фред... не косился сейчас на него с такой болью, в которой был то ли упрёк или обида. всё это сейчас - ебучий клубок, невозможный для распутывания. и он живёт в его горле, позвоночнике, пальцах, в кольце, которое он снял. и всё, что он может - это тупо молчать и вести машину.

когда их охренительно красивая машина, засыпанная пылью трассы, наконец въехала на гравийную дорожку, ведущую к дому люсеро, беньи поймал себя на том, что руки на руле были напряжены до побелевших костяшек. впереди на пороге уже собралась вся семья, и в следующую же секунду стоило захлопнуть за собой переднюю дверь феррари, как чикита, самая младшая и самая громкая из сестёр, с криком - беньииии! - рванула к нему, в прыжке повисая на шее, будто те месяцы, что они не виделись, растянулись на годы. за ней, как по команде, вылетела хесуса, уже более сдержанно, но с не меньшей теплотой, а анхелика радостно закричала откуда-то со ступенек - вот он, наш звездный мальчик! - и беньи, не сдержавшись, искренне рассмеялся, потому что супер-крошки всегда были его слабостью, и потому что этот дом, как бы он его ни боялся, всё равно пахнет детством и любовью. мама крепко обняла его, прижав к себе так, что он едва не задохнулся в запахе её духов, неизменных с детства, а отец пожал руку сухо, но крепко, с тем особым взглядом, где на дне, под слоями строгости, всё равно теплилось то, что можно было считывать только сыновьими глазами. фред, конечно, был встречен также как и он сам, как часть этой семьи. и беньи, стоя посреди коридора, почти поверил, что может выдохнуть. почти. а потом был большой и шумный ужин, наполненный теплом и едой, которую беньи не ел с лета, и которой, кажется, так жаждала каждая клеточка его тела. он сидел между анхеликой и фредом, чикита передавала ему салфетки, хесуса рассказывала о последнем танцевальном турнире, а изабелла, сияя, добавляла в его тарелку то картошку, то мясо, будто он снова был тем самым подростком, вечно голодным после тренировок. и именно тогда, среди этого домашнего счастья фред спокойно, почти равнодушно проговаривает, как бы между делом про измену беллы, и вся комната будто бы взрывается а молчанием. вся семья резко поворачивает голову в сторону беньи, но только взгляд анхелики заливается лукавым блеском, что так подозрительно похож на его собственный, когда он делится с фредом самыми последними сплетнями. беньи сука знает этот взгляд. это не было удивлением, это было узнаванием. его сестра, которой всего шестнадцать, возможно, знала больше, чем он думал. он попытался переговариваться с ней глазами, посылая немые - не сейчас, не здесь, пожалуйста - но анхелика лишь чуть склонила голову, и в её полуулыбке читалось - ещё обсудим, братик – а он… он засовывает в рот самый большой кусок мяса, какой только удаётся, почти давится, лишь бы не ляпнуть чего-нибудь лишнего и не участвовать конкретно в этом обсуждении. всё было так не вовремя сукасукасукаблять. его кашель звучит слишком резко, и сразу же фред поворачивается к нему, укладывает ладонь ему на спину мягко, но уверенно, проводит успокаивающе, как делает это всегда, когда беньи задыхается не только воздухом, но и реальностью, и тихо, почти небрежно называет его хосеанхель.

и в этот самый миг время будто сбивается с ритма. имя, произнесённое так - не от родителей, не в зале суда, не на листах заявлений, не в медицинских карточках, а здесь, за этим столом, фредом, да ещё и с этой тёплой, домашней, родной интонацией вдруг с невероятной яркостью возвращает всё. как он сидел в тёмной комнате с дрожащими руками, когда за окном мерцал рассвет, а джейсон спал на соседней кровати, не подозревая, что его ноутбук в это мгновение - ключ к разгадке. как он, нарушая всё обещанное, всё, чего фред просил ради его безопасности, залез в аккаунт, открыл переписки, раскопал цифры и имена, холодея от страха и одновременно ощущая странное возбуждение, как будто делал что-то важное, даже великое. как потом бежал прочь, не оборачиваясь, с колотящимся сердцем, с рвущейся на куски совестью. и вот теперь он снова здесь с семьёй, которую предал своим бездействием, и с фредом, которого предал действием. всё в нём сжимается. тошнота от кусочка мяса в горле сменяется тошнотой от воспоминаний и вины. как он мог забыть об этом? как мог отпустить? как мог, со всеми этими тренировками, замужеством, сплетницей и страхами оставить фирму и свою семью без помощи? и поэтому, когда фред, чуть позже, предложил прогуляться в торговый центр, беньи, не колеблясь, согласился. не потому, что действительно хотел подарков и купить чиките новую пижаму с мультяшками, а потому, что не мог больше сидеть. не мог больше ощущать на плечах этот давящий вес. ему нужно было уйти, хоть ненадолго. сделать вид, что он не боится и что он не виноват.

торговый центр оказался не только спасением, но и почти странной иллюзией нормальности, в которую беньи позволил себе поверить. будто все тени, прицепившиеся к его плечам, внезапно отстали, оставив его в пространстве мягкого освещения, синтетических запахов парфюмерии, дешёвого поп-рока, шумного смеха и звона касс. он двигался между полками, как в детстве по рождественской ярмарке, на каждом углу хватая какие-то совершенно ненужные, но милые мелочи, что-то примеряя, что-то обсуждая с фредом, заглядывая друг другу в тележки и не замечая, как они уже переполнены подарками, безделушками и вещами. и беньи почувствовал себя хорошо. до тех пор, пока не ступил на бетон парковки. они уже катили тележки к машине, смеясь над тем, как анхелика точно отнимет у него весь парфюм, а хесуса заберёт оверсайз худи, как вдруг прямо из ниоткуда перед ними возник силуэт, от которого у беньи будто бы подогнулись колени - какой приятный сюрприз, хосеанхель беньямин люсеро!...и его поводырь – джейсон не изменился от слова совсем, голос был всё такой же  маслянистый, сочащийся ядом и мнимой лаской, словно его выдавливали из тёплого змеиного тела. тот же кривой оскал вместо улыбки, тот же взгляд, прожигающий насквозь, оценивающий, как будто он по-прежнему имеет право рассматривать – ну и ну, правда, ребята, кто бы мог подумать. супруги, да? настоящая семейка! – беньи блять не может вдохнуть, руки будто налились свинцом и он ощущает, как ногти врезаются в ладони, а кровь стучит в ушах. но он не может пошевелиться и даже попросить фреда не поддаваться на провокацию – надеюсь, ты хоть рассказал ему, малыш, что ты любишь в постели? как ты любишь.. - он делает шаг ближе лениво, как кошка, а потом смотрит на фреда – нет? о боже, я просто обязан тебя посвятить, так сказать, спасти брак! - продолжает джейсон, теперь уже нарочито интимно, как будто шепчет - он любит, когда его хватают за волосы. любит, когда его... - и он не успевает закончить.