8`

Спасибо)

спасибо

Потрачено!

_{“— мертвецы не рассказывают сказки.} 

_{— ты невнимательно слушал.”} 

Лесная чернота уплотнялась, замкнулась причудливым кругом с рваными краями за его голой спиной. Серая завеса дождя не мешала ему разглядеть огни на втором этаже похоронного бюро. «Ты», — из измученной глотки вырывалось утробное рычание. Почему ты все еще здесь? Предательское тело не слушалось приказов, шло вперед, упрямо следуя за тихим зовом, что раскатистым громом отзывался в висках. «Все еще», — каждый шаг сопровождался отвратительным хлюпаньем. Мокрые пальцы крепко сжимали черный воротник непромокаемой куртки неизвестного, горло которого он меньше чем за секунду вспорол острыми когтями. Густая темнота сомкнула когтистые пальцы вокруг его звериной шеи, возникла из ниоткуда, словно заклинание, прочитанное ведьмой, окутала хвойным запахом изумрудных елей и седых сосен, и запутала сладковатыми запахами съестной дичи. “Здесь?”, — хочу тебя съесть. Стылый воздух шептал ему имя — “то самое” — запрещенное, которое он не хотел слышать. Отвернув голову в сторону и, спрятав золото глаз от коварного леса, он внимательно прислушался к потустороннему шепоту. Аннибале, — втянув носом холодный воздух, Вольфганг усмехнулся, — я проигрывал тебе так много раз. Зачем ты снова взываешь ко мне? Лес игрался с ним: дразнил неправильным произношением имени, предлагал сыграть в прятки, запутывал и смывал оставленные незнакомцем следы, заманивал лживыми образами, упуская из виду заветный запах, который приведет его к своему хозяину. Он не обманет. 

Каждый день новая пытка. Вольфганг открывал глаза, чтобы прослушать еще одно сообщение матери, говорящей ему держать себя в руках. Отец велел выбирать жертву себе под стать. Никого важного и значимого, чтобы — не дай бог — другие не подняли этот чертов говнистый мир на дыбы. И он прислушался. Нет смысла убивать кого-то повыше, когда они все на вкус как отборное дерьмо. Лишь мясо, пропитанное страхом, отчаянием и болью. Адреналин, что растекается по венам, гонит вперед, вынуждая продолжать искать новых жертв. Клятва — оберегать и защищать — тускнеет на фоне кровавой луны. Ее огонь тлеет на кончике его сигареты.  

«Ты знаешь, я видел твой звериный лик во сне вчера, — сказал ему голос за матовым стеклом. — Ты — сын Создателя, являющий собой гнев Божий. Предназначением твоим является кара грешников, неспособных покаяться. Сущность твоя пряталась в хрупком сосуде, что обманывала любой людской глаз. Глаза твои полны ярости и злобы. Ты находился среди древних богов, с удовольствием осушал серебряный кубок, прося еще вина. Тебя окружили одобрительные возгласы, которым ты с наслаждением внимал. Подпитывался ими, словно завтра никогда не наступит. Пил их энергию, взмахивая рукой, требовательно кричал: — “еще!” Люди в серых балахонах и обезличенных масках преклоняли перед тобой колени и опускали головы вниз, вытягивая золотые подносы с изысканными яствами, привезенными со всех уголков мира, к твоим беспощадным рукам и суровым глазам. Рабские браслеты блестели в лучах заходящего солнца. Боги благоволили тебе, как никому до тебя. Ты обезглавил их любимого сына, неся величие бога в своем окровавленном мече. Голова побежденного сияла священным светом в твоих руках, озаряя тернистый путь до храма, сокрытого за высокими и недоступными облаками. Ты обрушил весь мир на их головы своим очередным триумфом. Нарушив благословенный покой, ты бросил к их ногам окровавленный трофей. Веля им любить и боготворить тебя. Считаться с твоей обезображенной сущностью, что пряталась в теле благородного воина. 

Запятнана его репутация, и род обратился в прах. Теперь ты носитель боли.  

Тебе суждено нести этот крест. 

Скажи мне: ты насытился?» 

Под босыми ногами горит земля. Аннибале не спит этой ночью, смотрит на него своими невозможными голубыми глазами — напоминающими ему родное озеро у дома, и молчит. Лицо Вольфганга в брызгах крови. Взирая на него с привычным спокойствием и сытым удовлетворением, он кинул растерзанный труп к его ногам, произнеся: — избавься от него. Его голос — глухой и хриплый, словно он не говорил уже очень давно. На самом деле прошло два дня с тех пор, как он ушел в лес. Прикоснувшись окровавленными пальцами к теплой щеке, он ласково погладил мужчину, как щенка, что дождался своего хозяина. Славный Аннибале, — шептали его пальцы. Он мешает мне. Волк внутри тихо рокочет, смотрит в голубые глаза с пугающим предвкушением, с опасным отблеском ненасытного голода. Его всегда останавливал лишь сам Аннибале, что, кажется, знал каждый потаенный уголок его черной души. Вольфганг оставляет свой маленький подарочек на крыльце, а сам проходит дальше, в глубь дома, в ванную. Ему необходимо смыть смрад смерти. Он никогда не пах хорошо после охоты. Другой волк оставил на его спине три глубоких следа, которые уже успели немного затянуться. Не помешало бы их обработать. Смыв с лица кровь, он крикнул Аннибале поставить чайник — хоть чем-то промочить сухую глотку. Вытащив пачку сигарет из нижнего ящика — он хранил их там на такие случаи, — Вольфганг присел на край ванны, прикусил фильтр зубами и, чиркнув зажигалкой, поджег. Травянистый и сладковатый запах табака ударил в нос, он с мрачным упоением вдыхал его, пока не закружилась голова. Мир снова встал на свои поганые места. 

День выдался пасмурным и очень холодным, заставив Аннибале оставаться в постели до самого вечера. От мелкого, барабанящего по крыше дождя у некроманта разыгралась мигрень, поэтому мужчина был вынужден посвятить себя отдыху и изучению доставленных из Венеции книг. Старейшины, с ранних лет усмотревшие в мальчишке юное дарование, потворствовали росту его могущества и рассчитывали использовать его, чтобы закрепиться на родине оскорблений.

Америка манила итальянцев возможностями, но конкурировать с чернокожими мамбо и потомками ацтеков были способны не все. На этой земле они носили клеймо чужаков и были вынуждены еженощно отстаивать свое право на превосходство. Звонившая с утра мачеха, которую он привык называть madre, выражала свое беспокойство относительно заинтересовавших мужчину детских останков, но явно не располагала ресурсами, чтобы на него повлиять. Скелет был выставлен на торги еврейской общиной, поэтому семья опасалась, что владеющий лотом раввин подсунет некроманту мешанину из животных костей. Самые дерзкие подделки создавались из того, что мясники называли обглодками. Более изысканные вытачивались из останков шимпанзе и других обезьян. Отношения итальянцев и иудеев в штатах всегда считались довольно натянутыми: пока их сферы влияния соприкасались, причин доверять друг другу у сторон вовсе не было, и всё, что оставалось Аннибале — ждать.

Посылка задерживалась.

Обеспокоенный состоянием своего патрона Самсон слонялся по дому как не нашедший покоя мертвец. Привыкший называть Аннибале хозяином он ощущал любые перемены в его настроении ноющей болью и демонстрировал исключительную, сравнимую с безумием верность. Для усмирителей плоти Самсон воплощал произведение искусства: его приспособленное к тяжёлому труду тело осталось нетленным, а восприятие и навыки по-прежнему отличались точностью и быстротой. Аннибале одарил его прикосновением вечности в возрасте тринадцати лет. В те дни семейство видело в этом невинную шалость, и лишь старейшие из семьи, понимали к чему, всё это идёт. Уродливые шрамы и швы Самсона скрывала одежда, поэтому он без особо труда мог затеряться среди суетливых живых. Проведав хозяина в тысячный раз, он подал ему тёплого молока и сообщил, что гостей не предвидится. Его интуиция, определенно, не самая сильная сторона.

Аннибале чувствовал его приближение кожей. Привязанные к стенам бюро души зашевелились как тонущие в канализации крысы. Они вгрызались друг в глотки, ломали гниющие ногти о перекрытия и пронзительно выли, стараясь оповестить своего тюремщика о приближении чего-то голодного и пахнущего недавно пролитой кровью. Томящиеся в неволе призраки старались обступить оборотня со всех сторон и, если им это позволят, попытаться разорвать его на куски. Аннибале привык держать остающиеся после смерти тени в узде, но знал, что те искали лишь разрушений и боли. В этом проклятом мире каждый искал способа поделиться отчаянием.

Поднявшись на ноги грузно и неуклюже, он гулко ударил тростью о пол, и роящиеся вокруг мертвецы расползлись по углам. Созданная из бедренной кости безделушка заставляла их испытывать ни с чем не сравнимую боль. Блондин никогда не отказывал себе в азарте напомнить окружающим, что будет рад пустить её в ход. Спустившись по лестнице в тяжелом халате, он распахнул дверь так резко, словно от этого зависела чья-то жизнь и уставился на Вольфа в немом изумлении. Тяжёлое сердце ударилось о рёбра как хищная птица, заставив некроманта почувствовать себя молодым, рассеянным и беспомощным. Он долго кричал что-то на итальянском, наблюдая за тем, как Самсон заворачивает труп в волокно, а после поковылял за ворвавшегося как стихийное бедствие Вольфгангом.

— Ах, amore, неужели мы снова через это пройдём, — слова звучали на удивление бесцветно, со стороны напоминая попытку утешить себя самого. Дешёвые сигареты блондин ненавидел. Они напоминали о худшей жизни и горе, которое хотелось сохранить за чертой.  Устроившись на бортике ванной, аккурат позади, он мягко поцеловал мужчину в загривок и позволил себе тяжело и шумно вздохнуть. Само естество кричало «я рядом», напоминая о готовности в любой момент подставить плечо. Аннибале целовал его скулы, шею и плечи с отчаянием и любовью, которые было до невозможного трудно описать человеческим языком. Смерть въелась в их души настолько, что разгуливала само по себе.

— Я позабочусь о твоих ранах, они почти затянулись поэтому потерпи, — мужчина орудовал пинцетом и антисептиком с азартом заправского мясника. Профессия не оставила в нём ни жалости, ни тоски. От запаха табака и медицинского спирта саднило гортань, а за стеной слышалось, как Самсон разбирается с трупом. — Я рядом, слышишь? Рядом.

Любой оказавшийся на месте Купера наверняка бы счел озвученный вопрос слишком странным, но детектива всегда отличало терпение. Переступив с ноги на ногу и убедившись в том, что его собеседник в полном порядке, мужчина задумчиво потёр переносицу и заговорил. Для достижения полноты эффекта руки пришлось опустить и выстроить диалог невозмутимо и медленно.

 — Везде. Нигде, — устроившийся в ветвях исполинского дуба сорокопут невольно заставил вендиго отвлечься и проследить за цепочкой движений в колышущейся в такт дыханию ветра листве. — Великий Дух присматривает за тобой и потому помог мне нагнать тебя раньше идущего по твоим следам волка. Христиане обычно зовут его Всеотцом, но он не следствие, а причина, — момент для небольшой лекции выдался самый что ни на есть подходящий, и Гвендолин надеялся, что его слова возымеют эффект. Воспитывать чужого ребёнка он не собирался, но по заветам духов осознавал обязательство донести свой урок. Расположившийся напротив мальчишка и сам напоминал агенту лису. Наивный, любопытный и рыжий. По молодости такие всегда собирали капканы и становились сырьём для шапок и шуб. Воспитанный в традициях простоты и умеренности браконьеров он не любил и потому делал всё, чтобы изгнать их с принадлежащей ему по праву крови земли. Всегда найдётся рыба опаснее и покрупней.

— Отличный кадр! — в сопровождающих изучение снимка словах читаются неподдельный восторг и искреннее в своей простоте удивление. Заснять лисицу в движении — задача не из простых. — Самка. Чуть больше года. Когда я проходил здесь с утра, то видел следы. Похоже, что мы не далеко от норы, — на безмятежном от природы лице застывает выражение задумчивости. Выслеживая петляющего в километре оленя, он даже не задумывался о пристанище обосновавшейся в этой части леса лисы и уж тем более не предполагал, что ей посчастливиться стать объектом фотоохоты.

Серое небо не обещает просветов, но почему-то не торопиться разразиться дождём. Погода в этой части штата никогда не была ни предсказуемой, ни дружелюбной, поэтому Гвендолин просто не успевал заскучать.  Похоже, что сегодня обедать им с Салли придётся тем, что сможет предложить супермаркет. Рыжеволосый нуждался в помощи и сориентировать его по звёздам или скрывшемуся за тучами солнцу мужчина не мог. Происходящее напоминало о бывшей работе как шрам, который зарубцевался, но не отболел. — Когда в следующий раз отправишься в лес, надень что-нибудь яркое. Это поможет полицейским не разворачивать масштабные поиски, — мягкая, располагающая к себе улыбка и ни намёка на свойственную большинству спасателей проповедь. Читать морали агент не любил. Мальчишка ему не представился, но почему-то напоминал приемную дочь. Малышка Салли передвигалась на четвереньках, но выглядела такой же беспомощной. Своих детей у Купера не было, но иногда он ощущал ответственность за чужих.

 — Я помогу тебе найти путь домой. Надеюсь, что твои родители еще не начали беспокоиться и нам не придётся отпаивать их кофе и молоком. Кофе… единственный плюс цивилизации, — мечтательно тянет он, рассматривая упавшую шишку. От голода крутит готовые завязаться в узел кишки. Желудок внутри окончательно слипся и время от времени напоминал о себе горечью и тоской. Когда он был голоден, то всегда ощущал себя так, словно внутри выли дикие звери. Зияющая в районе желудка дыра жила своей жизнью и временами казалась детективу бездонной. На счастье Ригеля, он прекрасно себя контролировал и не смотря на кажущее бедственным положение не позволял даже мысли о том, чтобы воспользоваться чужой бедой. Грань, что отделяла его от чудовища, когда-то начиналась с тоненькой корочки, но со временем стала стеной. 

Великий Дух? Уберёг его от волка? Ригель не знал как реагировать на подобную информацию. Для себя он даже не решил верит ли в астрологию. Что уж говорить о Боге, духах и других сверхъестественных явлениях. В один день ему хотелось верить, в другой же подобное казалось полной чушью. Пока он решил принять информацию к сведению и подумать об этом на досуге, а мысли записать. Просто отмахнуться от неё он не мог, хотя бы из-за того, как мужчина с ним говорил. Убеждённо и при этом осторожно, чтобы не вспугнуть. Как будто Риг сам, пугливая лесная зверушка. В этом было что-то умилительное, как и в том, как незнакомец восхитился снимком. Дальнейшие же слова о лисе и вовсе заставили Рига уставиться на мужчину во все глаза. Как он смог это понять? В теории-то ясно, просто прочитал обстановку. А вот на деле! Нужно быть классным охотником или следопытом. Флинн в детстве хотел уметь нечто подобное, но как-то забылось и не сложилось.

– Можете взять фотокарточку себе, – предлагает Ригель, подходя поближе. Он проникся к нему уважением за его навыки, и это кажется ему уместным жестом. Для него же достаточно было видеть лису, поймать её в моменте. Свои воспоминания он позже оставит на бумаге.

– А красный цвет недостаточно яркий? – удивляется Риг, глядя на свою рубашку. – Впрочем, теряться в лесу я больше не планирую. Это просто случайность. И незнакомый лес, сегодня мы встретились с ним впервые.

И впервые он заблудился в лесу. Даже толком не успел испугаться по этому поводу, рычание произвело на него большее впечатление. Если бы мужчина не пришёл, то нужно было бы что-то думать. Но вот он здесь, и сослагательные наклонения излишни.

Родители и беспокойство – вещи, совместимые причудливым образом. Они беспокоятся, когда замечают. Но замечают не всегда, потому что очень заняты. Да и ему давно не шестнадцать, он официально может позволить себе не появляться дома несколько дней.

– С ними всё будет в порядке, ещё даже не вечер, – спешит заверить Флинн, не вдаваясь в подробности. И усмехается, слыша мечтательные нотки в голосе лесного мужчины при упоминании кофе. И не может не продолжать улыбаться. – Вам повезло! Кофе у меня есть и даже с собой, – он спешит достать термос из сумки и демонстрирует его мужчине. Оглядевшись вокруг, Риг отходит чуть в сторону и садится прямо на землю. Он не из брезгливых, да и ничего не взял с собой, чтобы подстелить. Следом из сумки вынимается контейнер с сэндвичами. – Прошу к столу, – обводит он рукой скромное угощение. – Будем считать, что это моя благодарность. да и давно пора перекусить. И, о, да! – Ригель легонько стукает себя пальцем по лбу, чуть хмурясь. – Я, Ригель, как одна из ярчайших звёзд в созвездии Ориона, – он редко представляется, не давая пояснения к имени. Ему нравится его необычность, звучание, а потому он не упускает шанса это подчеркнуть.