«…я кормлю с рук свиристелей, и галок, и воронов,

ты, говорят, мчишься ветром, чтоб снять мою голову»

Хан не переживал о том, что рыжеволосая сочтет его сумасшедшим. Сложно переживать за подобное, когда знаешь, что исчезнешь из чужой жизни так же резко, как появился. И одновременно с этим осознанием приходит и горечь. Если у него получится, Хан вернет богиню, вернет солнце миру, погрязшему во тьме, пусть даже тот не заслужил. Но что станет с тобой, стойкая разбойница? Мозгом он понимал, что не стоит воспринимать её так же, как Аврору, но сердце упрямо тянулось к ней, родной и непостижимой одновременно. Тянулось в сладкий плен, как сирены заманивают своей песней моряков, так и он терял рассудок, видя Эос. Она ведь словно её отражение, быть может чуть искаженное, как искажает зеркало (в целом, логично), но...в этих речах он слышал её, в этих голубых глазах видел её же. И только по этой причине Хан не мог вести себя с ней по-другому. Не мог просто обратиться в свою лучину, стать беспощадным, грубым и беспристрастным. Потому что у Авроры, Эос и всех её ипостасей был пред ним значительный хайграунд – он любил её. И даже понимая, что быстрее было бы сразиться или отобрать осколок ради своей богини, всё нутро его отвергало этот путь и откладывало на «запасной случай».

Её слова отозвались в нём шумом леса и ветра, коснулись чего-то глубокого, спрятанного так далеко, что он и сам забыл о том. Он уже слышал что-то подобное, и это наваждение уводило на столетия назад. Что ж, Аврора, что-то в тебе не меняется, как бы мир не пытался тебя прогнуть. Супротив воли его по венам растекается теплота, и теперь, в этом теле это было стократ ощутимо и ново. Хан был так рад услышать родной отклик, знакомые слова. Не то чтобы Иблис был согласен с этим: он был и созидателем, и разрушителем, каждую новую встречу с ней – а исход оставался один. Убивал ли её Хан, устраивая бури своей ревности и злости; или оставался в тени, наблюдая за юной богиней, оставаясь пеплом в её тепле и нежности, – как бы то ни было, он всегда терял её. Неприкаянный одинокий бог смерти. Не понимающий, отчего нет радости в его любви, не знающий, как остановить колесо, как сдержать смерть вокруг. Была ли проблема в нём? Даже боги не смогут понести ответы на его вопросы. Богиня любви предупреждала его, что его призвание убивает всё живое вокруг, даже самые прекрасные цветы. Может он любил неправильно; или не умел любить вовсе; может его любовь цвела и пахла тьмой, ночью и смертью. Все, что юной хранительнице рассвета было противоестественным.

 Хан посмотрел на неё…ему едва удалось сохранить беспристрастный вид и сдержать удивление. В этих искрящихся глазах он пытался найти ответ, но она осталась слепа к этой просьбе. Ему было жаль, что всё сложилось так, что ей пришлось пережить столько несчастий и борьбы, она стала осторожной, где-то грубой и черствой, но блеск этих голубых глаз был ему знаком – он хорошо знал его, изучал годами, и тот с потрохами выдавал её начало. Мужчина пожал плечами, – пожалуй, – согласился он. Он не знал о любви ничего, и не дорожил никем до встречи с ней, так что вероятность, что бог смерти делал всё неправильно – огромна. Он, не испытывающий влечения раньше, сделанный из всего, любви противоестественного, на этом поле ступал на ощупь, шагами в темноте. Ему может и хотелось бы сказать: да что ты знаешь обо мне и о любви? Но он и сам не знал, – разве есть ответ: как правильно? – спросил темноволосый спокойно. Инструкцию дураку никто не дал.

Но уже через секунду он меняется в лице, в чем-то перенимая её поднявшийся настрой, в чем-то весело поражаясь такому повороту. Легкая ухмылка скользит по его лицу от её слов, – Эос значит...ты даже не представляешь, как идеально оно тебе подходит, однажды ты возьмешь свои слова обратно, – оспаривает мужчина. Если бы знала ты, как много иронии здесь, как ловко с нами играет это зеркало, ты бы поразилась. Это имя всегда будет твоим, кем бы ты ни стала _{(горячая как солнце, прекрасная как заря, ахах)}. Он кивает набок в знак почтительности, мол будем знакомы, – моё имя – Хан, – добавляет мужчина. Едва ощутимо касается губами фаланги тонких пальчиков, задерживая её руку в вежливом жесте. Но мы с тобой уже и так знакомы. Мы с тобой проходили это так много раз. Так много, родная, что я сбился со счета. У каждого из них своё бремя – его пробуждать её ото сна снова и снова, искать и находить, и снова терять.

Хан остается спокойным, но очень внимательно наблюдает за изменением её настроения, за интонацией, за мимикой. Аврора, породившая у него интерес наблюдать за суетными людьми и подмечать разное, сейчас бы посмеялась. Он помнил Карла, хотя жизнь королей так же быстротечна, как цикл бабочки для богов. И все они, будь то великие правители или сыновья прачки, заканчивали у его ног. Равнодушный к чужим мольбам и горестям, бог смерти коллекционировал их лица в своей голове, как извечное напоминание «помни о смерти». Но с его именем пришло и огорчение. На короля мужчине было плевать. Он, скорее, разочаровался своим ироничным попаданием во времени. В голове жила какая-то искра надежды, когда он увидел лес...он и сам не знал, на что надеялся, если честно. Поразмыслить времени не было, он и ответить не успел, как по округе раздался гул королевской стражи, их рога; лес тут же зашумел, земля завибрировала, птицы слетели с крон, гаркая, конь Эос беспокойно заржал. Без лишних разговоров он хватает за руку девушку, заскакивая на лошадь. Причин бежать у него может и нет, а вот причин быть рядом с Эос предостаточно. Его эта авантюрная выходка слегка даже веселит. От Эос действительно пахнет так же, как от Авроры, это одновременно пугает и успокаивает. Он не знает, как много их роднит и отличает, и есть ли оно вообще. Необычное чувство…темное и неисследованное. Одно он знал точно – Аврора не сидела прежде так ловко в седле.

Эос решила сбить след, отправившись вплавь, и Хан, невольно опутавший себя сетями, засмотревшийся на то, как старая шерстяная рубаха скользит с бледного плеча. Зрелище забытое и притягательное заставляет его замереть. Она улыбалась ему через плечо, и бог смерти тут же оказывался рядом, развязывая тугие ленты корсета, целуя её в шею, плечо. Воспоминания вызывают лёгкую оторопь, и он не сразу соображает, когда разбойница успевает отпустить свою лошадь. Хан прежде никогда не был рассеянным, – _{нет, нет, нет, черт тебя дери}, – в шепоте выругался бог, – ты что творишь? Ох уж эта безрассудная девчонка, открутить ей голову. И откуда у него эти дурацкие выражения про чертей, уж кто-кто, а он точно знает, что никаких чертей не существует. Все человеческое, что в него проникло, в момент лёгкой вспышки раздражения, ему стало противно. Вместе с лошадью исчезла и сумка, в которой, как предполагал брюнет, должен быть осколок. Блять. Хан выдохнул, стабилизируясь как-то слишком легко и просто, возвращая свой режим беспристрастного насмешливого бога смерти. Любой хороший солдат определит по глубине отпечатка, с наездником лошадь или нет, но Эос, видимо, отпустила её не для того чтобы запутать след. Иначе бы она не оставляла бы свою одежку у старого дерева. Впрочем, если их и станут искать, то легко найдут и без одежды, хотя бы по следам. Надо было оставить её в седельных сумках: взять с собой они не могли, а просто сбросить с дерева для отвода глаз – не для острого нюха собак. Стало так много мыслей, словно он решал головоломку.

 Мужчина внезапно так резко усмехнулся, подняв бровь, что даже сам от себя не ожидал, – попроси поласковее, –  с вызывающим смешком ответил он, не ждавший ни подобного тона, ни смелости. Чертовски разные все же они были с Авророй, но разве мог он винить её в этом? Брюнет спокойно выдерживает её взгляд, продолжая краем глаза наблюдать, как воровка избавляется от одежды. Признаться, она была в чем-то очаровательна или в нём говорили чувства к её альтр-эго? Кто знает. Он кивает, когда она призывает поверить ей, хоть у него и не было ни единой на то причины. Было глупо предположить, что он оставит её. Хан разулся, бросив ботинки у воды, после наземь тяжелой тенью упал и его плащ. Он сбросил жилет, перевесив пояс с ножнами на рубаху, в которой вместе со штанами и остался. Войдя в воду следом, он легко улыбнулся своим мыслям, касаясь её пальцев. Де-жа-вю. Но когда снова стал слышен вой трубы, она нырнула в озеро, и Иблис нырнул следом, «сверкнув пятками». Вода обдала приятной прохладой, и чем глубже они опускались, тем холоднее и темнее она становилась. Под ним вода высекла целые развилки в камнях. Когда легкие начало жечь от отсутствия кислорода, они вынырнули. Хан смахнул воду с лица, подтягиваясь на руках на камни, забираясь в лаз. Выдохнув он выпрямился, стряхивая воду с отяжелевшей рубахи. В пещере было темно, но её силуэт он отличил без усилий. Светлокожая в белой рубашке, брюнет делает пару влажных шагов навстречу, сокращая между ними расстояние, словно страшась потерять. Когда она зажигает факел и огонь прыгает на каменные стены, они оказываются слишком близкой. Но Хан не отходит, его взгляд скользит сверху вниз от её мокрых волос, по влажному лицу. Тени и яркий свет танцуют по её лицу, шее, спускаясь в рубашку крупными каплями, впитываясь и в без того мокрую ткань. Она влажно льнёт к её ключицам и ниже, подчеркивая выступающую грудь и соски, прижимается к плоскому животику, облепливая бедро. От этого на некоторое мгновение даже воздух между ними становится тягучим и тяжелым, от того и дыхание становится громче. От воздуха ли? Голубые глаза сверкают напротив, когда она в чём-то даже игриво задает свой вопрос. Мужчина поднимает взгляд, кивая коротко, – _{куда ты ведешь меня?} – последовал вопрос, произнесенный почти шепотом. Она чуть отстранилась, и свет между ними сбежал дальше, в пещере даже стало тускло, впрочем, тьма ему по вкусу. Он огляделся, подойдя к краю, и изредка посматривая на разбойницу. Каждый раз, когда она чувствовала его взгляд и поворачивалась, экс-бог отворачивался, и скоро это стало похоже на игру. Стянув рубашку, чтобы выжать, он как-то внезапно спросил:

– у тебя проблемы с королем, лихая разбойница?

Он даже не насмехался, оставшись совершенно серьёзным в своей попытке понять и изучить происходящее, хотя её прозвище и прозвучало озорно. Натянув рубаху обратно, он поднял свой пояс, легко встряхнув. И на секунду замер. Ему понадобилось в разы меньше секунды, что именно «не так». И впервые за долгие-долгие годы бог смерти запаниковал. Хан быстро обернулся, рассматривая камни под ногами. Нет, нет, нет. Ни одна угроза человечества не могла встревожить его так, как эта потеря. Без неё рукоятка будто стала голой. Но это имело для него какой-то другой, сакральный, личный смысл. Будто с лентой ускользала из его жизни и сама Аврора. Он носил её с собой столетиями, и каждый новый день ему казалось, что она пахнет ей. И сейчас ему казалось, что он лишился не только нюха, но и всех органов чувств. Вообще всего. Только не сейчас, когда у него и без того не осталось надежды. Не готовый смириться с потерей, бог смерти, преисполненный глупым упрямством, решил вернуться на дно озера. Лишь голос его спутницы остановил его от легкого безрассудства.

– что это? – спросила Эос, и когда он развернулся, от облегчения и радости у него даже во рту пересохло. Она держала в руке мокрую ленту, и Хан вдруг разозлился, почувствовав себя словно человек, с которого сдирают кожу. Почувствовав, что она не имеет права касаться его реликвии. Хотя кто, если не она? В два шага преодолев между ними расстояние, он выдернул из чужих рук ткань, некогда украшавшую прическу фрейлины и грозно сверкнул глазами в сторону разбойницы. Они замолчали в неловкости, и мужчина громко выдохнул, не способный объяснить свою выходку, поскольку нет ни шанса, что она поймет и поверит. Но всё же она нашла её, и он был неоправданно груб, – прости, – нарушил молчание брюнет, неохотно признавая свою ошибку, – это мне очень дорого. Он говорил сухо, но искренне. Старая лента держалась не ясно какой силой, время потрепало её, окропило и кровью, и потом, и грязью, но она упрямо продолжала жить и хранить воспоминания. Хан поднёс её к лицу, но от запаха весны, который преследовал богиню, словно не осталось почти ничего. Воды озера смыли остатки магии. Она снова от него ускользает. Но в этот раз он сделает все, чтобы это остановить. Вернув ленту на законное место, он выпрямился, – так куда мы направляемся?

Рассматривая отражение в зеркале, можно увидеть много знакомых нот, сыгранных наоборот. И все же. . . Сама суть картины вряд ли изменится. Быть может, общий вид покажется немного иным, непривычным. Но правда в том, что зеркало никогда не сможет отразить то, чего нет. Мир не ведает как возможна ночь без дня, свет без тьмы, жизнь без смерти. Разве мир не всегда смотрел на эти противоположности, как на единое целое? Немыслимо. Невообразимо. Так с чего вы решили, что Аврора, и любая из её ипостасей, сможет жить без Хана? Вам стоит приглядеться, мой друг. Посмотрите в это зеркало внимательнее, чтобы суметь узреть все детали. И лучше сделать это прежде, чем станет слишком поздно. Главный враг в этой картине всегда был один. Время. И оно всегда играло против этих двоих. Да-да, сложное, неподконтрольное время всему виной. Или же, и за этим стоит ждать подвоха, как за тенью тысячелетних скитаний этих двоих в поисках друг друга по кругу?

— Ты прав, — отзывается девушка. На её лице отражается озорная улыбка. Куда более теплая и приветливая, чем предполагал её внешний вид, да и статус, в целом.  — В этом и смысл, чудак, — Эос неосознанно тянется к незнакомцу, протягивая к нему свою руку. Она касается его груди, области сердца. Она отчетливо ощущает его ритм. И он кажется таким безумно знакомым, как если бы вместо пения птиц по утрам, она всегда слышала только этот стук. Она могла бы одернуть руку, потому что это ощущение неимоверно пугало. Но вместо этого, она лишь легко похлопывает мужчину, лишь после отстраняясь. — В любви нет прописных правил. Никто не даст тебе блаженный манускрипт с перечислением того, что нужно делать, — девушка пожимает плечами. Вероятно, её слова звучат чрезмерно неуместно ситуации и тому, кто она, но. . . Их диалог изначально не был похож на что-то обыкновенное, подходящее под рамки “обычного”. — _{И все же. . .} — чуть тише проговорила Эос, — Только играя по правилам, можно постичь её и сохранить. . . И эти правила известны лишь двоим, — девушка пожимает плечами, мимолетно улыбнувшись, словно специально пряча от мужчины её самые мягкие черты, которые вышли её боком когда-то.

Кроме усмешки на то, как этот, все еще незнакомец, оценивает её имя, ожидать ничего не приходится. И как она вообще похожа на греческую богиню? А самое нелепое, что это имя выбивалось из антуража этой чертовой Франции настолько, насколько возможно. Словно самой такой вечно никуда не вписывающейся девушки с её причудами было недостаточно. Богиня зари? Нет. . . О, нет, злость на мир в её душе порой переполняли её настолько, что она бы предпочла быть богиней заката. Если уж рассуждать о том, как легко само имя должно ложиться на характер и жизненный путь человека. Кажется, Эос растеряла всю веру в людей, освещать чей-то новый день казалось для неё чрезмерным. На её пути словно все только гаснет. Так почему она должна. . . Что-то освещать? Это все лирика, конечно. Эос не была богиней. Но носила это имя, словно чьи-то возложенные на её плечи ожидания.

— Хан. . . — медленно произносит девушка произнесенное мужчиной имя, словно пробуя на вкус каждый звук, будто бы пытаясь уловить в нем что-то, хотя она и не понимала, что именно. Словно забыла нечто важное. Какие-то ниточки словно спускаются к ней, чтобы она смогла ухватиться за столь ненадежное чувство де жа вю, но. . . Касание горячих губ к её коже отдергивает её, возвращая в мир реальный. В этот лес, где нет ничего, кроме этой странной встречи. — Это твое единственное имя или же под ним ты скрываешь другие? — выдает Эос, заглядывая прямиком в глаза Хана, но вскоре опускает свой взгляд, отрицательно качая головой. Все больше их разговор становился неведом ей самой. Словно она перестает владеть собой и выдает все, что хочет кто-то за неё. И это было странно. Слишком.

Если бы Эос знала о том, какие мысли крутятся в голове этого мужчины. . . Схватила бы она его за руку? Потащила бы так беспечно с собой? Или же бежала бы без оглядки одна, как делала это множество раз до этого момента? Вопросы, на которые не стоит ждать ответа. Выбор сделан. И за последствия своих решений каждый ответит по-своему. На самом деле, при всех не самых благополучных обстоятельствах и раскладе дел, этот мужчина вел себя. . . Еще более непредсказуемо, чем могло показаться. Она и правда решила тащить за собой этого сумасшедшего? Эос была непонятна его злость и ярость от того, что она отпустила лошадь. Вызывали вопросы и его дерзкие выпады с тем, чтобы она просила его ласковее. — Перестань быть барышней, Хан, иначе я сама сниму с тебя эти портки, — выдает она словно с вызовом и шуткой одновременно. Уж что-то, а просить ласковее в данную минуту Эос не собиралась точно. Сумасшедший бродяга. Может, он и костюм свой украл у какого-то бедолаги? — Не время и не место показывать свои игры сейчас. Дождись, когда стихнет буря, — говорит она уже серьезнее, после чего просит ей довериться. Девушка знает, что у него нет на это причин. Ровно как и на то, чтобы также отчаянно убегать отсюда. Впрочем, может, она ему жизнь спасает. Никогда нельзя знать, в каком расположении духа и здравии рассудка находится король. Ведь однажды он уже убивал свою собственную свиту в этом лесу. Если однажды король сожжет людей на одном из своих балов среди языческих костров, Эос совсем этому не удивится. 

Быть может, весь план девушки казался этому мужчине не меньшим безумием, но. . . Похоже, у них обоих были секреты. И эти секреты и делали их такими странными в глазах друг друга. И все же. . . В этом безумии на двоих было что-то, что не отпускало. Манило. И это должно было страшить. Потому что не имело объяснений или четкой аргументации. Это просто было. И, если это чувствовала только она, то. . . Пусть. Тогда это лишь её сумасшествие. Поворачиваясь с факелом в руках, она. . . Она правда не ожидала увидеть Хана так близко. Кажется, она замерла от этой близости под его взглядом, опасаясь дышать, чтобы  не нарушить это нечто необъяснимое. И все же, на его вопрос, она не отвечает сразу. Ему придется немного побыть в неведении, быть запутанным или даже обманутым её речами. — _{Судьбу никогда не спрашивают, куда она нас ведет,} — лишь шепчет она, становясь в миг серьезной, словно отражающей саму себя, маскируя свет за тенью. — _{Впрочем. . .} Я украла тебя. Разве ты не понял? — проговорила она, не то насмехаясь, не то угрожая этому мужчине.

Вопрос про короля немного смешил Эос. Но совсем не в веселом плане. Просто он был очевидным. И ответ на него крылся в её поведении, статусе, да и самом вопросе Хана. Она в очередной раз посмотрела на него, уже зная, что он будет делать вид, что совсем не рассматривает её. — А ты наблюдателен, мой друг, — иронично произносит девушка, — Что меня выдало? Побег или вид разбойницы? — парирует Эос, с ухмылкой на лице. Она вставляет факел в предназначенный для него разъем. Затем начинает выжимать свои волосы от лишней воды и поворачивается к Хану всем телом. Она наблюдает за тем, как изменилось его выражение лица. Это можно было заметить даже при таком тусклом свете. Что произошло? На этот вопрос у неё не было ответа. Но и задать его она не успевает. Перед глазами, на земле оказывается лента. Невыразимо знакомая. Практически родная. Что-то, что было с ней в прошлой жизни. Или все же, она сошла с ума. Эос молча поднимает эту ленту, рассматривая её. Через какие войны пронесли эту ленту? Что стало с хозяйкой? Девушка спрашивает Хана о том, что же это. Но ответ ей уже не требуется. И то, как вероломно он отбирает у неё эту вещь уже ничего не изменит. — _{Дорого. . .} — шепчет она в некоторой растерянности. Могло ли ей показаться? Или же?. . . Нет. . . Не могло. Ни одна из фрейлин не делала подобного. Только она. . . Только она вышивала на своих атласных лентах знак солнца. И этот символ, бесконечно грязный, скрытый словно тысячами событий. . . Он все еще красовался на этой ленте. Ленте, которая была в руках этого мужчины. 

Вопросов стало только больше. Кто он? Он знает, что она была фрейлиной? Быть может, он все же убьет её. . . Убьет, верно? Растерзает, как те псы, что остались вдали от них. Но. . . Почему же это все “дорого”? Почему лента красуется не его поясе? Как давно. . . Нет. Эос даже не могла подобрать подходящего вопроса. Не могла выстроить стройной теории происходящего. Она забыла о чем-то. Выпустила что-то из головы. Иначе и быть не может. Девушка отчаянно пытается собрать свои мысли и услышать правильно мужчину. Сосредотачивается на том, что он говорит, а не на том, какие мысли заполоняют её разум. Друг. Враг. Наемник. Спаситель. Все эти роли играли свои ноты в её подсознании, но ни одна не вырисовывалась в нужную мелодию. 

— Идем, — спокойно говорит девушка, словно давая понять, что не будет объяснять, куда они идут. У них обоих есть секреты, и каждый из них стоило подать вовремя. Теперь это и правда выглядело именно так. Вновь взяв факел в свои руки, девушка продвинулась вглубь одного прохода пещеры. Он был немного узкий и низкий, но от него веяло некой свежестью, легкий ветерок выдавал грядущий скорый выход. Но куда? Это знала лишь Эос. И, возможно, именно это сохраняло ей жизнь, пока Хан шел за её спиной. Кто знает, верно? 

Наконец, они выходят. После темноты пещеры, яркий свет врезается в глаза, смешивая и смазывая картинку. Кажется, словно они вновь в лесу, но. . . Рассмотрев подробнее, можно найти нечто странное в этом месте. Этот “лес” был ограничен тем же самым камнем, который можно было наблюдать в пещере, в которой эти двое оказались изначально. И эти природные “стены” были невероятно высоки. Свет поступал исключительно сверху, открывая вид на небо, словно намекая, что за пределами этого скального “оазиса” еще целый мир. Благодаря странной образовавшейся экосистеме этого места, на траве можно было заметить самое простое и прекрасное: росу. Эос спокойно проходит вперед, погасив факел. Она осторожно, словно даже как-то бережно ступает своими босыми ногами по этой росе. Выходит немного вперед прежде, чем повернуться к Хану. Её взгляд буквально пронзает его в тот момент, когда она поворачивается к нему лицом.  Если он думает, что на этом сюрпризы Эос окончены, то он невероятно ошибается. Зеркало показывает точно то, что мы видим на картине. Но если оно сломано. . . Разве не логично увидеть в осколках искажения?

Если Хан будет внимательным, то заметит, что рубашка на Эос стала вновь сухой. А рядом с ней стоит знакомое дерево со всеми их вещами. В твоей голове уже родились вопросы, Хан? Задавай их правильно. В этот момент сверху спускается бабочка. Такая невесомая и странная, как и все происходящее вокруг, собственно говоря. Эос протягивает руку. Бабочка, касаясь её кожи невероятным образом обращается в лошадь. Ту самую лошадь девушки. Вместе с подсумком и всеми остальными важными принадлежностями. — Тебе все равно никто не поверит, —  шепчет девушка, улыбаясь. — Зачем ты искал меня? — произносит она уже куда серьезнее. Затем указывает на пояс мужчины своим указательным пальцем. — Эта лента принадлежит мне, — поднимает взгляд, прямо смотря на Хана. Она требовала ответов. Ответов, которые не могла найти в своей голове. Вероятно, поэтому, ожидала их от мужчины. Но она раскрыла себя перед ним. Возможно, это её роковая ошибка.

в начале было слово

одинокие дни окружают тебя, хан. ты могущественен. никому не подчинен. в твоих руках силы ночи и дня. жизни и смерти. ты практически сам всеотец. ты мог бы им стать, если бы захотел. мог бы завоевать всех и стать всевластителем всего сущего. и все же, ничто не может обрадовать тебя. все мысли возвращаются к одной, которая пожертвовала собой во всем этом безобразии. и чем дольше длились дни, тем темнее они становились. в ночи нет тени. нет времени для сожалений. и все же, в одну из этих ночей ты слышишь последнее издыхание великой матери, что долгие века была заперта среди звезд. кто-то все же добрался до неё, забирая остатки сил. и в это же время ты слышишь её. слышишь голос. аврора. её образ существует только лишь в твоей голове, и ты это знаешь. но её голос звучит все отчетливее.

_{возьми, возьми этот осколок}

_{найди меня}

в руках хана оказывается осколок, по виду напоминающим обломок зеркала. но его свет и тепло выдавали его особенность. голос авроры в голове хана говорил ему, что с помощью этого осколка он сможет найти его разбросанную душу. что ему нужно собрать воедино все осколки, которые хранят разные её версии. их нельзя забрать силой. нельзя убить хранителя. но можно уговорить. доказать, что достоин. все осколки вместе вернут не только аврору, но и закончат искажения, а также разломы во вселенной.

мир бушует. люди готовятся к окончанию дней. боги все больше раскалываются и противостоят друг другу. еще немного, и все подойдет к краю. кровавому и непоправимому. хан мог бы остаться и помочь бога и людям обрести равновесие. хотя бы попытаться. или же он может бросить все это, окунувшись в поиски своей возлюбленной.

у помощи миру есть цена: ты станешь абсолютно всемогущим и единственным правителем всего сущего.

у спасения любимой цена иная: потеря силы бога в какой-то степени. ты не знаешь, что будет, когда, разрезав осколком время и пространство, ты окажешься совершенно в иной реальности.

ты можешь попытаться сделать два дела одновременно. но успеешь ли?

осколки

каждый осколок приводит к разным реальностям. к разным аврорам, словно прожившим абсолютно разные жизни. они будут по-разному реагировать на хана. будут склонять его к разным решениям.

хан не будет знать, будет ли он обладать какими-то способностями бога или нет прежде, чем окажется в новой реальности. но у него всегда будут его обычные способности, как у человека. а также с ним всегда будет голос авроры. он всегда сможет мысленно обратиться к ней, если вдруг зайдет в тупик или не будет знать, как поступить лучше.