Наверное, худшее — это осознание неспособности помочь самой себе. Осознание сильнейшей пассивности, граничащей с бессилием, при острой экзистенциальной нужде. Это — явное понимание того, что более нет сил жить так как живешь сейчас, что даже продолжение существования в этом контрасте нужды и невозможности ее покрыть, не несет в себе никакой логики. Тогда, душа, лишенная опоры, стремится ее найти в чем-нибудь другом: в сладком дурмане чужих мыслей, концептов, миров, в мечтах, либо в фигуре близкого человека. Но и первый и второй путь впоследствии оказывается лишь простым избеганием, в котором после невозможно найти ни капли утешительного достоинства. Эти пути обвалятся под ногами после первой же бури, вымывая остатки гордости в пропасть оползнем: там где заканчивается греза начинается реальность, такая же как вчера, обернувшаяся пустым циклом, а другой человек может и отказаться от насильно возложенной на него отвественности (и будет прав). Единственный путь, который я вижу для себя — дисциплина, дающая очертания бесформенному куску металла. Я хочу, чтобы моя душа уподобилась мечу в руках гладиатора, гордой и несгибаемой, закаленной кровью и песней борьбы. Я хочу чтобы волны, обрушившись на меня, не смогли ни согнуть, ни вырвать с корнем. Ведь страх искоренить невозможно, но ему можно противопоставить твердость. Личность, мужество. Хочу, чтобы мне хватило мужества на счастье.

Я знаю, от чего убегаю. И убегаю я от страха.

_{1000mods — Vidage}

______________

_{Photo: Marc Laroche}

_{Source: larochemarc.com}

______________

Беглянка.

Я произношу слово. Сначала даю ему прозвучать в голове, мысленным полу-вздохом, давая ему превратиться в призрак мысли, скользнувшем в сознании лишь касанием вуали, дуновением полураскрытых губ вблизи уха, и холодящим осознанием смысла. Потом, произношу вслух, шепча, сама того не понимая.

Беглянкой называю я себя, и понимаю, что проснулась. Как будто, сквозь сон, мне приказали открыть глаза, и до меня дошел смысл происходящего.

Побег мне всегда казался лучшим решением. Мой побег от неудобств происходил под знамением поиска лучшего, поиска удобства и комфорта. Когда я обрела уединение, когда окружила себя тишиной, и теплым вечерним спокойствием в пятне тусклой лампы, то ощутила, что счастье проявляется в самых простых вещах. Мой побег от проблем проявлялся в их скором решении, в стремлении превратить их в мимолетное воспоминание, пока они не найдут союзников в лице моей лени и ипохондрии. Мой побег от болезненных отношений обернулся в необходимость уединения, где тишина становится абсолютной вершиной, началом и концом, причиной и следствием, материей и антиматерией. И я, как ведьма, живущая на забытом всеми болоте, обрела свободу когда погрузилась в тишину. Когда ночь оседает на город, и последний разум засыпает, правила назначает тот кто бодрствует. Бежать недостаточно - цель не всегда бывает ясна, порой она лишена настойчивости и желания. Есть смысл лишь убегать.

И она стала беглянкой.

______________

_{Alcest - Untouched}

_{Alcest - Kodama}

_{______________}

_{Frame: Rossano Brazzi (1969), Psychout for murder.}

_{Actress: Adrienne Larussa}

_{—— untouchable ——}

_{Frames: David Lunch (1997), The Lost Highway.}

_{Actress: Patricia Arquette}

Девственно-белый лист, пустая страница. Он впитал темную терпкость мускуса и пьянящую свободу лимона, с легкой каплей кислинки. Он зажимал между страницами весенние цветы, пока те не иссыхали и рассыпались в пепел. Он вдыхал запах моря, и чувствовал холодное касание утренней травы. Он мог бы вместить наспех сочиненный стих, или фрагмент романа, который никогда не будет опубликован. Он оставался пустым, когда многим хотелось бы согреть его смыслом чернил. Ее кожа была такой — чистым листом, впитавшим в себя истории, как земля впитывает влагу. На ней нет ни шрамов, ни осмысленных слов, не отпечатались на ней чужие поцелуи, или касания рук. Ее кожа не увидит чернил, стихов Болдера или отрывков из евангелия от Луки. Безмолвные метры кожи, которые так красиво пели, когда она танцевала в темноте, под испанскую гитару. В полной тишине — только в полной тишине. Эта свобода в тишине раскрывалась так же, как расцветают ароматы духов на коже, обнажая молчаливую страсть из-под строгих линий одежды. Она может говорить много, часто, ее лицо будет сиять и смеяться, ее неловкие некрасивые руки очертят в воздухе узоры, как на зеркальных рамах Версаля, она будет расточать слова — то грубые, то нежные, ругательства, распевать стихи, улыбаться, улыбаться, улыбаться... И будут так о ней говорить: она улыбается так легкомысленно, так беспечно, и улыбка эта пустая, пустая...

Но кожа ее ... кожа будет оставаться безмолвной. 

_{Picture: Lara Gasparotto}

_{Смогла найти только автора второй фотографии.}

_{Цвет настроения: Yann Tiersen - Porz Goret}