– Я, в целом так и понял, – кивает Мельхиор, когда Шарлотта сообщает ему причину, по которой обратилась к нему за помощью.

Совершенно глупо было бы предположить, что у Шарлотты нет рипера, который бы следил за исправностью стольких имплантов, наполняющих её тело. Но загвоздка заключалась в слежке и контроле. Куда же без этого. Чтобы сохранить конфиденциальность в кругах элиты в большинстве случаев приходилось отдавать баснословные деньги за чужое молчание или технологии, которые ограждали хоть от чего-то, даже при условии взлома. Сложно в таких условиях было не остаться параноиком.

Мельхиор привычно пожимает руку Джею, криво усмехаясь.

– Можно подумать, ты оборвал мне телефон с приглашениями на встречу, – раньше они, конечно, пересекались чаще по тому или иному делу, но у каждого из них была своя жизнь и своя работа. Да и, если уж честно, то ни один из них не был особо компанейским человеком, вращаясь сугубо в зоне собственных интересов.

Мельхиор не вмешивается в разговор Шарлотты и Джея, примостившись на стуле. Риперские дела его не касаются. И в душе он рад, что услугами Джея ему пользоваться не нужно. Всё-таки он был из тех, кто хотел максимально сохранить свою биологическую оболочку. Пусть, он уже не смог, но бионическая рука была необходимостью, а не прихотью. Впрочем, он совершенно спокойно относился к тому, что кто-либо хотел себя усовершенствовать. Для этого были разные причины.

– Мы не спим, – повторяет вслед за Шарлоттой Мельхиор. Стоит Джею оседлать свою любимую тему, и глаза Кэдогана начинают закатываться чуть ли не без перерыва.

Вмешательство в личную жизнь его раздражало. Вот какая разница, спит он с кем-то или нет? Особенно, если хочется приплести ко всему этому деньги...

Мельхиор кивает, когда Шарлотта просит его отвернуться, но не отворачивается. Впрочем, и не смотрит особо пристально на неё. Обнажённые тела не вызывают у него какой-то ажиотаж, кому бы они не принадлежали. К тому же, ей не нужно раздеваться полностью, а обнажённой спиной особо никого не удивишь. Да и Мельхиора больше интересуют следы от имплантов. Вряд ли это было больно, но всё же...

Пока длится процедура, он погружается в свои мысли. Ему не особенно хочется наблюдать за тем, что Джей делает с Шарлоттой. Это не вызывает в нём страха или отвращения, впрочем как и не вызывает живого интереса. Впрочем, как и любая подобная процедура или операция. В сети давно можно найти подробные видео операций по вживлению имплантов или пересадке кишечника (операции на любой вкус и цвет), но Мельхиор не относится к ценителям подобного рода кино. Да и, в целом, таких найдётся не так уж и много даже среди разного рода извращенцев.

– Твоё остроумие всё такое же тупое, – бурчит Мельхиор на очередную скабрезность Джея. Это очень тупо, когда взрослого мужика интересует только то, кто с кем спит. Можно подумать, что весь мир только на этом и строится.

Мельхиор, однако, не ввязывается в полемику с Джеем и вообще никак не пробует объяснить ему настоящее положение дел. А зачем? Когда он был моложе, то взрывался каждый раз, когда Джей пытался выкинуть что-нибудь подобное. С пеной у рта объяснял, что тот не прав, но раз не добился ничего и тогда, то не стоит и полагать, что что-то получится сейчас.

Бросив недовольный взгляд на Джея, Мельхиор садится рядом с Шарлоттой и берёт её за руку, слегка поглаживая пальцем кожу. Вскоре она открывает глаза, но взгляд её выглядит расфокусированным.

– Куда я уйду? – интересуется Мельхиор, но почти сразу понимает, что ответа он не получит. Да и ему самому отвечать бесполезно. Препарат, использованный Джеем, схож чем-то с наркозом, и некоторые люди под его воздействием могут ловить галлюцинации или нести что-то не особенно связное. Ему уже приходилось сталкиваться с подобным, когда он очнулся от наркоза в реанимации. Он пытался высвободить из оков оставшуюся руку, пока кто-то справа от него довольно громко, но при этом бессвязно вёл с кем-то воображаемым диалог и жаловался, что ему не дают использовать крылья.

Мельхиор вслушивается в слова Шарлотты, но не хочет в них вдумываться. Раз сейчас ему всё равно не нужно на них отвечать, он позволит себе эту роскошь, не думать об этом сейчас.

– Ты проснулась? Давай я помогу тебе встать, пора уже идти отсюда.

Мысли, подобно птицам, сбиваются в стаю: врезаются друг в друга и опадают мертвым грузом на землю. В полудреме трудно объяснить себе где сон, а где реальность. Проходит не так много времени, но препарат заставляет чувствовать всё несколько иначе: достигая головы, он заставляет её ныть, вызывая легкий приступ мигрени. Шарлотта жмурится, ещё находясь во власти наркоза, но двигает пальцами ладоней, пытаясь вернуть себе трезвость ума. Неспешно открывая глаза, она щурится от яркого света лампы, и негромко стонет от легкой боли в висках. Расфокусированная, она немного поворачивает голову, сквозь пелену слыша знакомый голос и слабо кивая в согласии. Согласии на что? Кажется, ей предложили помочь подняться с места. Точно, они приезжали, чтобы решить проблему с её имплантом, а знакомый голос принадлежал Мельхиору, доставившему её точно по адресу рипера. Протягивая руку к голове, Лотти смазанным жестом стягивает с рыжих волос резинку, заставляя кудри распасться каскадом по своим плечам и спине. Медь волос ярко контрастирует с бледной кожей, подсвечивая веснушки и родинки, звездными созвездиями рассыпанными по плечам и спине. Шарлотта с трудом приподнимается на локтях и вцепляется в руки Кэдогана, с его помощью садясь на кушетке лицом к нему. Ещё полусонная, Лотти потирает шею, а после потягивается, запрокидывая назад голову и протягивая к потолку ладони, вытягиваясь каждой клеточкой своего тела. Её веки прикрыты и грудь неспешно вздымается в спокойствии, пока рыжеволосая бестия отходит от сонного действия препарата. Опуская руки и касаясь ими кушетки, её пальцы вдруг сожмут её край и она резко откроет свои глаза, будто вспомнившая что-то важное - безумно важное. Порывисто возвращая голове прежнее положение, она столкнется взглядом с Мельхиором и во взгляде её смешаются между собой испуг и смятение, когда Шарлотта наконец прикроет руками обнаженную грудь. 

- Отвернись! - взволнованно протораторит Лотти, хватая с тумбы свою майку. Отворачиваясь, она натянет её на своё тело, после надевая и безразмерную толстовку, служащею ей своеобразным щитом от излишних комментариев этого мира. Чем же было вызвано её смущение? Они оба были достаточно взрослыми людьми, чтобы удивляться обнаженным телам людей и это было правдой. Однако, истерзанная постоянными комментариями мужа психика ждала очередного удара или оскорбления, укора в сторону её тела. Она не любила свои импланты, вставленные в её организм по прихоти Вильяма, но повернуть время вспять было невозможно. Также, она не понимала, достаточно ли красива она, может ли она заслуживать теплых взглядов или взглядов искреннего желания, не испорченного извращенной похотью. Ей было стыдно за своё тело и за его изъяны: от этих установок было весьма проблематично избавиться, имея под боком агрессора и тирана. Потому она теряется: молча спрыгивает с кушетки и приобнимает себя за плечи, желая спрятаться от внешнего мира. 

Когда в квартиру возвращается Джей, она спешно благодарит его и перечисляет ему деньги, после слишком быстро выходя из помещения. Оказываясь в коридоре, она быстрым шагом направляется к лифту, нажимая на кнопку вызова. Её сердце бешено колотится, пока в голове путаются мысли. Ей стыдно, но почему-то в голове таится ещё одна мысль. Мысль, что в ней произошедшее не вызывает отвращения, скорее напротив - ей было бы интересно узнать, о чем Мельхиор подумал в тот момент. Ей хотелось бы проследить за его взглядом и спросить, нравится ли ему. Это вызывало больше волнения, нежели те первые мысли. 

Дожидаясь Кэдогана, Лотти заходит с ним в лифт и в молчании спускается на первый этаж, после выходя из здания. Подходя к мотоциклу, она, словно загнанное в угол животное, начинает бродить возле него из стороны в сторону. Наконец, она останавливается, набираясь храбрости взглянуть на Мельхиора. 

- Прости. Это просто тело, но Вильям.. - Шарлотта шумно выдыхает, поднося к лицу ладонь и обхватывая пальцами переносицу, прикрывая глаза, - Он всегда недоволен моим телом: он постоянно оскорбляет и смотрит с отвращением, поэтому я теряюсь, пусть в этом и нет ничего странного. Мне пока сложно, - Лотти отстраняет ладонь от лица и, открывая глаза, уводит взгляд в сторону, отчего-то смущаясь, - Но мне не было противно, когда ты смотрел на меня. Наверное даже напротив, - она волнуется, натягивая на ладони рукава толстовки, а после поджимает губы не зная, что ещё сказать и как сформулировать свою мысль, - Скорее, я испытываю интерес, - чуть хмурится и тяжело вздыхает, возвращая взгляд Кэдогану, - Ты не хочешь прогуляться?

Вряд ли Мельхиор выглядит так же по-детски восторженным как его спутница, однако чувствует не меньше. Выпускать наружу так много он не привык, да и будто бы его лицо не предназначалось для этого. Куда проще было примерять к нему спокойствие, строгость, хмурость, может быть даже хитрость. А вот лёгкости и непосредственности его лицу не хватало и сейчас, ощущая безмятежность и невероятную лёгкость внутри, он наверняка выглядит необычно и чужеродно по отношению к себе привычному и повседневному. Но не всегда же ему быть обычным, привычным и знакомым. Он способен и удивлять, не в последнюю очередь себя самого. И, пожалуй, это только благодаря Шарлотте. которая будто вдохнула в него новую жизнь. Стала стремительным потоком в его застоявшемся болотце.

Кэдоган смотрит на город, который простирается перед ним точно на ладони. Вроде бы не такой уж маленький и при этом уютный, вопреки или благодаря морским водам, облизывающим берега городка. Впрочем, даже если бы здесь было мрачно и неприветливо едва ли Мельхиор бы это запомнил. Рядом с Шарлоттой, с которой они впервые откинули условности своего положения, он не смог бы запомнить эту поездку в тёмных тонах, даже если бы на то были основания. Но сам город и всё вокруг будто потворствовали их желаниям и их любви, наполняя всё одухотворяющей атмосферой.

– Прямо здесь? – уточняет Мельхиор, обводя взглядом смотровую площадку маяка. – Кое-что, пожалуй, я могу тебе рассказать, – Кэдоган возвращает возлюбленной лукавую улыбку и перехватывает её ладонь. прижатую к его щеке. Несколько мгновений он удерживает её на месте, а потом отводит в сторону, чтобы приблизится к Шарлотте. Может быть, он бы и хотел сообщить и совей любви во все услышания, особенно теперь, когда он может выражать своё чувство свободно. Однако, слова любви тем ценнее, чем тише и ближе сказаны. Словно по секрету. Он заправляет пряди выбивающихся от ветра рыжих волос за ухо и приближается губами чуть ли не вплотную к уху. – Je t'aime, – начинает он с французского, который считают языком любви и который он знает хуже всего. Но на этом языке признание в любви звучит довольно нежно и благозвучно. – Я тебя люблю, – следующим для признания он выбирает русский язык, звучащий более грубо, но при этом как будто немного загадочно. Одной рукой он поглаживает спину Шарлотты и вскоре останавливается на талии. Мельхиору хочется опуститься ниже, но на маяке есть и другие посетители. По большому счёту, ему плевать на их мнение, но если кто-то решит возмутиться и сделать им замечание, вся атмосфера будет убита, поэтому остаётся держать себя в рамках приличия. Чуть подумав, вспоминая фразу из далёкого детства он нараспев произносит, – dw i'n dy garu di, – признание любви на валлийском, родном языке отца. Пусть в его семье не всё было гладко, но он всегда верил в чувства отца по отношению к матери, когда тот приходил домой с букетом полевых цветов, подымал её на руки, произносил эти слова, а потом затягивал песню, слов которой Мельхиор так никогда и не понял. Жаль, что с возрастом подобных случаев становилось всё меньше, и улыбка отца не показывалась даже на секунду. Оставалось лишь верить, что в самые трудные времена воспоминания о подобных мгновениях грели материнское сердце. И наконец Мельхиор перешёл к языку, который знал на уровне с английским. – Ich liebe dich, – произносит он вкрадчиво на немецком, звучащем менее мелодично, чем французский, но отчего-то более любимым. Но в этот раз он не ограничивается лишь простым "Я тебя люблю". – In deiner Gegenwart fühle ich mich vollkommen. Ich kann mir keine Zukunft ohne dich vorstellen. In deinen Augen sehe ich meine Zukunft. – "В твоём присутствии я чувствую себя целым. Я не могу представить своего будущего без тебя. Его я вижу в твоих глазах". – Я расскажу тебе о переводе последних фраз позже, – немного отстраняясь, чтобы видеть лицо Шарлотты, произносит Мельхиор. Он произносит это мягко, но не улыбается. Пусть и на чужом языке, но он сказал очень важные слова, которые таились всё это время где-то в глубине его души.

- Я прошу тебя рассказать, а не показать, - с мягким смехом произносит Лотти, свободной ладонью мягко ударяя Мельхиора в грудь. Полностью погруженная в свои чувства, она с нежностью смотрит на Кэдогана, перехватившего пальцы её ладони, прижимая их к своему лицу. Некогда казавшийся неприступным, он был теперь заботлив и тепл, делясь с ней частью своего сердца. И отчего-то ей хотелось сказать ему, что она останется с ним: навсегда, навечно. Только он и целый мир у их ног: оставалось только сбежать и никогда не возвращаться в Йорк, не погружаться в тяжесть обычной жизни. У них были они и их любовь, наполняющая души, заставляющая улыбаться и рваться вперед, несмотря на любые преграды. 

Мельхиор склоняется к ней ближе и Шарлотта чувствует, будто её сердце замирает и как разочарованно оно пропускает удар, когда Кэдоган касается её уха, но не губ. Она расплывается в широкой улыбке и прикрывает глаза, когда его дыхание опаляет кожу уха - так сокровенно и близко, слишком интимно, отчего она чувствует напряжение во всём теле. Шепот растекается мурашками по телу и Лотти, с улыбкой, пытается повторить фразу следом за Мельхиором. Французский дается ей не так тяжело, но она не понимает всех нюансов произношения, потому едва слышимый, её собственный, шепот кажется острее и не таким изящным, как у Мельхиора. Следующий вариант более четкий и жесткий на слух и Лотти рассыпается в тихом смехе, потому что у неё совершенно не получается повторить мягкое звучание слога “лю”. Её пальцы ложатся на грудь к Кэдогану, чуть стискивая ткань его рубашки, - ей совершенно плевать на общество и на окружающих, на всё то, что они могут сказать или как могут посмотреть на них. У них не было того счастья в моменте, которым обладали эти двое, и Лотти могла лишь посочувствовать им, отдаваясь этой близости и вкрадчивому шепоту у своего уха. 

- Повтори, пожалуйста, - снова смеётся, не умея четко распознать звучание фразы на валлийском. Она пытается повторить её, но путается в слове и недовольно фыркает, ведь искренне хочет понять и разучить произношение. Последняя фраза кажется ей наиболее знакомой и потому её получается сказать лучше всего, что вызывает в ней радость и теплоту, растекающеюся внутри души. 

Как только Мельхиор отстраняется, Шарлотта чувствует легкий холодок. Она поднимает свои глаза к его лицу, всматриваясь в его серьезность: он продолжает свою фразу и по взгляду его она понимает, что он говорит что-то очень важное для него. Она не может отвести своего взгляда, зачарованная блеском горных вод его глаз. Мельхиор не улыбается и это заставляет сердце вновь сжаться, а разум замереть в волнении перед истиной сказанной фразы. Что скрывалось в ней, отчего он был столь сконцентрирован? Лотти оставалось лишь догадываться или ждать момента, когда Кэдоган приоткроет перед ней завесу тайны. 

- Is breá liom tú, - произносит Лотти в ответ, растягивая губы в улыбке, - Это по-ирландски, - ей хотелось подарить и от себя что-то сокровенное, привезенное с далеких берегов Ирландии, - Я буду ждать, - с нежностью отзывается она на заверение Мельхиора, что он расскажет ей перевод этой фразы позже. Когда должно было наступить это позже? Сегодня? Или по приезде в Йорк? Впрочем, это было неважно: она точно знала, что дождется. 

В любви время летит незаметно: часы становятся минутами, когда ты окрылен и находишься во власти сильного чувства. Находясь здесь рядом с Мельхиором, она не обращала внимания на редкие взгляды в их сторону или перешептывание за спиной. Единственное, чего ей так отчаянно хотелось, - это остаться в этом мгновении, рядом с Кэдоганом. Остановить время и никогда больше его не пускать, чтобы всё осталось так, как было именно сейчас, в этот самый момент. И она улыбалась, рассказывая о чем-то Мельхиору, накрывая его ладонь своей или в шутку слабо толкая его плечом в плечо в ответ на какую-то шутку. Солнечный диск неспешно катился к горизонту, начиная погружать город в сумерки. Постепенно с площадки уходили люди, оставляя самых стойких для созерцания заката. Шарлотта сжимала ладонь Мельхиора в своей, смотря, как солнце утопает в морских водах, и её сердце щемило от переполняющей её радости. Она могла бы говорить без умолку, но в тишине ощущения были ярче: перекаты морских волн, крики чаек над головой, стоящий рядом любимый человек и бесконечность впереди. Разве нужно было что-то ещё для счастья? 

Когда солнце скрывается за горизонтом, люди расходятся, оставляя на смотровой площадке их одних. 

- Один твой шепот вызвал толпы мурашек на моей коже. Что ты делаешь со мной, мой дорогой Мельхиор? - улыбаясь, шепчет Лотти, прижимаясь ближе к Кэдогану, - Весь мир у наших ног: мы можем отправиться на танцы или пробежаться по вечернему пляжу, - Шарлотта поворачивается к Мельхиору всем телом, ладонью перехватывая его ладонь и притягивая её ближе к своей шее, позволяя ему очертить линии на своей бледной шее. Она судорожно выдыхает из-за прикосновений и прикрывает глаза, дозволяя спуститься пальцами к ключицам, - Или вернуться в номер, чтобы принять вместе горячую ванну после долгого дня, - сбивчиво и торопливо произносит, рисуя в своей голове животрепещущую картину продолжения вечера. Открывая глаза, она с хитрой полуулыбкой взглянет в чужие глаза, - Чего бы тебе сейчас хотелось?

Стоило ожидать того, что Шарлотта отступит. Мельхиор не может представить себя на её месте, но вполне понимает, что дело не в нём, а в травмах, нанесённых ей мужем, а может и не только им. Можно только гадать, с чем ещё она успела столкнуться, всю жизнь пересекаясь с сильными мира сего. Впрочем, это не его дело и, честно говоря, копаться ему в этом бы не хотелось.

Мельхиор видит, что на лице его работодательницы отражаются какие-то сложные эмоции, в которых он не в силах сходу разобраться, а потому и он сам отходит чуть поодаль и отводит взгляд. Лично его нервирует, когда кто-то стоит у него над душой, а потому и он сам не сверлит взглядом, ожидая немедленного решения. Ещё немного погладив сонного Клайда он спускает его вниз и со всей возможной аккуратностью укладывает его в переноску. Не стоит усложнять коту жизнь хотя бы в первые дни после операции. Оказавшись в переноске, кот издаёт короткий мявк и сворачивается клубочком.

Теперь только и остаётся, что неловко существовать в пространстве. Сесть не хочется, а чтобы подпереть стенку нужно ещё к ней подойти, и смотреться это будет крайне неестественно. Впрочем, он и просто стоит как-то принуждённо. Сложные чувства в последние годы редко его посещали, а если такое случалось, то он предпочитал топить их в алкоголе до тех пор, пока они не становились проще и не тонули в потребляемой жидкости. Сейчас, правда, пить ему не хочется, а хочется спать. Но, если он прямо сейчас пойдёт в свою комнату и ляжет в постель, укрывшись тёплым одеялком, сон к нему едва ли придёт. Сложные чувства тем и сложны, что не отпускают так просто, по щелчку пальцев.

Остаётся только ждать, что же сделает Шарлотта: выйдет из его кабинета или всё-таки вновь подойдёт к нему. И в конечном итоге она подходит, не смотря на него, утыкаясь лбом ему в грудь. Жест уязвимый и трогательный, от которого сердце ощутимо сжимается. Мельхиор протягивает руки ближе к Шарлотте, но мешкается, решая, как сделать лучше. В это время она поднимает на него взгляд, наполненный, как ему кажется, испугом и чем-то ещё. И в это мгновение она кажется младше своих лет.

– Ничего страшного не происходит, – говорит он мягким тоном и кладёт руки на её спину и талию, при этом не прижимая к себе.

Мельхиору кажется, что она от него чего-то ждёт. Скорее всего чего-то конкретного. И кому-то он это давал, кому-то отказывал. И сейчас ему не хочется углубляться в причинно-следственные связи, решать что-то с помощью разума, как он обычно и делает. В этот раз он выбирает отдаться чувствам и передать контроль сердцу. Мельхиор наклоняется к лицу Шарлотты довольно медленно, давая последний шанс передумать, но, не встречая сопротивления, он касается своими губами её. Почти невесомо, а затем ещё один раз, но более ощутимо. При этом он всё ещё не прижимает её к себе, наоборот, отпускает, когда отстраняется от её лица. Кровь начинает бежать по телу быстрее, загораясь, но при этом усталость никуда не делась. И вообще, всё это довольно странно аж до лёгкого головокружения. Но он не жалеет о своём поступке.

– Можешь не предавать этому значения. Пока что, – говорит он и поворачивается к выходу из мастерской.

Шарлотта давно не задумывалась о том, что чувствовала. Она позабыла, какой у неё любимый цвет или аромат, какие цветы она любит или какую еду предпочитает. Тем более она не углублялась в вопрос чувств и эмоций, ведь это было куда сложнее пресловутого вопроса о своих предпочтениях. Жизнь среди элиты постепенно отделяет разум от чувств, уничтожая последние. В случае Лотти, эти чувства и эмоции не были окончательно разбиты, только спрятаны под толстым слоем страха, ведь если кто-то заметит их, то съест тебя подобно самому кровожадному хищнику. Слов любви она тоже не знала, как не знала проявлений той самой любви по отношению к себе. Она была причиной смерти матери, которая умерла при родах, потому её ненавидели отец и брат, используя как разменную монету в делах бизнеса. Вечно одинокая, запертая в четырех стенах, ей дали образование, а после передали в руки мужу тирану. Она была запертой в золотой клетке пташкой, которая не знала, что значит парить на свободе. Все её попытки бунтов рушились из-за непрекращающегося прессинга со стороны мужа, желающего сделать из неё полностью послушную куклу. И теперь, самый последний, как она решила для себя, бунт, грозился стать фатальным из-за множества факторов. 

Мельхиор Кэдоган был олицетворением свободы: совсем иной, будто с другой планеты, он вел себя совсем не так, как было принято в элите. Он был настоящим. Он не пытался склонить её к чему-либо, как-то по-своему проявлял внимание и заботу, был внимателен к её словам и личным границам. Она совсем не заметила, как эмоции, которые она испытывала рядом с ним, стали другими: более чувственными, глубокими, яркими. Он заставлял её улыбаться и что-то, в районе солнечного сплетения, предательски сжималось при взгляде на него. Шарлотта боялась этих ощущений - она не совсем понимала, к чему они могут привести. Однако, она ясно понимала, что этот человек не причинит ей боли и зла, потому она подошла к нему ближе в этот вечер. 

Смотря на Мельхиора, Лотти не знала, что ей делать дальше. Его слова успокаивали и возвращали в периоды детства и юности, когда ещё можно было проявлять хоть какую-то часть эмоций. Когда он мягко приобнимает её, Лотти неосознанно сжимается, но почти тут же расслабляется. Её пальцы стискивают ткань футболки Кэдогана и ей хочется остаться здесь если не навсегда, то хотя бы на подольше. Она почему-то знает, что здесь ей ничего не угрожает - он не причинит ей зла. Внутри будто образуются странные вспышки, неописуемые словами ощущения, растекающиеся по венам приятной негой. Она испытывает.. трепет? Стоит Мельхиору приблизиться, она, кажется, забывает как дышать, переводя взгляд к его губам. Проходит не больше минуты, прежде чем его губы коснутся её, заставляя толпы мурашек пробежать по коже. Лотти прикрывает глаза, едва приоткрывая губы, желая поддаться чуть вперед, но Мельхиор отстраняется от неё, выпуская из объятий. Открывая глаза, она словно снова оказывается во враждебном мире из холода и непринятия. Она вслушивается в слова мужчины, поднимая к нему взгляд. “Пока что?” - проносится в мыслях, пока Шарлотта пытается унять часто бьющееся сердце. 

- Я пойду к себе, - тараторит Шарлотта, выходя из оцепенения. Делая несколько шагов назад, она подходит к дивану, на котором сидела Бонни, и берет ту к себе на руки. Она поспешно направляется к выходу из мастерской, но резко останавливается на пороге. Шумно выдыхая, она поворачивается вполоборота, бросая на Кэдогана взгляд. 

- Для меня это имеет большое значение. Доброй ночи, - Шарлотта отворачивается и покидает мастерскую, слишком быстро исчезая в коридоре квартиры, а после и в своей комнате.

Это был совершенно обычным днем в их новой реальности, Эгберт прикрыв глаза, вслушивался в голос жены, которая устроившись рядом, читала ему книгу. Он поглаживал ее ноги, а сквозь окно проникало яркое зимнее солнце, отражаясь от белоснежного снега. Оно уже грело и сулило раннюю весну. Сегодня был их своего рода выходной, перед весьма насыщенной неделей. 

С тех пор как Эгберт снова вернулся к исполнению обязанностей хозяина дома и беременности Шарлотты они решили все делать вместе. Хотя на самом деле это Эгберт боялся оставлять свою жену хотя бы на минуту без присмотра. Так бы они спокойно коротали бы день, если бы не испуганная до смертельной бледноты служанка. 

Шарлотта сориентировалась быстрее, но Эгберт не отставал, положив книгу на кофейный столик, он не менее торопливо последовал за женой. На мгновение он почувствовал легкий холодок, но это быстро прошло. Он спускался по лестнице, когда увидел, как Лотти начала падать. Перескочив ступеньки, Эгберт успевает поймать ее почти у самого пола. 

- Лотти! Милая! – восклицает он, не обращая внимания на стоявшего в дверном проеме Эггарта. Он поднимает взгляд на стоявшую рядом служанку. Он хмурится и гневно смотрит на нее. 

- Габби! Принеси воды! – говорит он и подняв жену на руки, наконец, обращает внимание в сторону входной двери. Он замирает… Это лицо, он видел его каждый день в отражении зеркала. Но сейчас перед ним был тот смерть, которого он видел собственными глазами. Он бы тоже упал в обморок, если на его руках не было Шарлотты. Поэтому Эгберт хмурится, словно пытаясь совладать с наплывом эмоции. 

- Проходи в гостиную, - еле выдавливает он и уносит жену в гостиную, что бы уложить на диван. 

- ГАББИ! ГДЕ ВОДА? – кричит он, вставая на колени перед диваном, служанка приносит стакан с водой и тут же убегает. 

- Лотти… Лотти… Милая, очнись! Давай сделаем глоточек! – причитает он, поднося воду. 

- Открой окно! – командует он Эггарту, что бы слегка проветрит комнату. Вопросов естественно было очень много, но для Эгберта сейчас было важнее здоровье жены, чем внезапно оживший брат. 

Реакция на появление дома Эггарта говорило лишь о том, что все окружающие видимо, считали его погибшим. Не сложно было сложить два и два что бы это понять. Эггарт погиб! Но как же тогда он сейчас стоит в прихожей и почему все это вызывало в глубине души что – то прохожее на раздражение, нечто чужое и не привычное. 

Эггарт смотрит Шарлотте в глаза и видит в них страх, он невольно прослеживает за ее руками и каким - то шестым чувством понимает, что она беременна. Была ли это та самая долгожданная беременность или ему стоит ожидать, что пока его не было он, наконец - то стал дядей? Эггарт не знал. Как и того где же остальные братья? Перед вылетом в тот роковой день, пришло известие о том, что отряд, в котором служили Тедди и Том был взят в кольцо. Судьба старших близнецов была неизвестна.

Но мы снова возвращаемся в прихожую, где Лотти начала падать в обморок. Эггарт не успевает среагировать, как ее благополучно ловит Эгберт. Было странно смотреть на такое же лицо, которое видишь в зеркале, но это чужое лицо. Лицо, постаревшее на несколько лет. По спине пробегают мурашки, на мгновение кажется, что связь между ними мимолетно восстанавливается, но тут разрывается, стоит столкнуться взглядом. 

Удивление, страх, беспокойство быстро смешивается в коктейль в котором не находится места для Эггарта. Он торопливо следует за братом и не на шутку напуганной горничной, которая то и дело бросала на него напуганный взгляд. Это раздражало, но он все же понимал, что не каждый день домой возвращаются мертвецы. 

Эггарт открывает окно настежь и в комнату влетает все еще довольно морозный воздух, охлаждая и освежая помещение. Еще через пару минут он закрывает окно, взяв плед, укрывает Лотти.

Он не знает, что ему еще делать. Что делать? Что говорить? Говорить ли вообще? Эггарт выглядит обеспокоенным и в то же время как побитая собака. У него не было времени и даже возможности привести себя в порядок. Обросший в старых лохмотьях он торопился домой. Дом – постоянная константа в этом, неожиданно ставшим не понятным, мире. 

Эггарт садится рядом с братом и заглядывает на побледневшее лицо Лотти. Он точно не хотел никого пугать. Но иначе поступить он тоже не мог, ведь даже пара дней вдали от дома, без семьи было невыносимо тяжкой. 

- Прости, я не хотел, - бормочет он тихо, словно нашкодивший ребенок. 

- Лотти, сестренка… Я не хотел пугать, - причитает он. Для него это все тоже было не просто и, судя по всему, в последующем легче не станет. Если даже семья так реагирует, а о других тогда и говорить нечего.

- Сколько меня не было? – спрашивает Эггарт наконец – то. Не может же быть что он «погиб» в ту ночь. Он почему – то думал, что может быть, это было после войны мало ли. Но если он «погиб» в ту ночь, то значит прошло уже около двух лет. Это было кошмарным осознанием. Где же тогда он так долго был? И почему не сообщал семье? И что все эти кошмары значат? Что должно было произойти, что бы он бросил всех? Мать, братьев, друзей и Маргарет с дочерьми. И то что он вернулся не вызовет ли это необратимые последсвия от которых он возможно защищал их? Вдруг он накликал беду на близких своим возвращением? Все эти мысли заполняли его голову, от чего она разрывалась приступами боли, стоит ему попробовать хоть что – то вспомнить.  

мертвым положено оставаться мертвыми. простое правило, которое заучивала джамесина, в последствии ставшее девизом ее силы. частью жизни, которое не в силах изменить кому-либо. однако, твердил дедушка, мертвые не большие любители молчать. мертвые любили болтать. как при жизни любил болтать эггарт. и джамесина ожидала, что воззвав к его душе, она встретит такой же любовный монолог с просьбой передать что-нибудь братцу. но вместо этого эггарт молчал. каждый раз не отзывался, оставляя джамесину с мерзкой густой тишиной. 

а теперь он стоял тут. живой…?

горячечный шепот шарлотты мурашками кусает джамесину по шее. она легко прижимает ладонь к животу ведьмы, и ей так хочется вжаться в нее всем телом, даровав подруге столько сил и энергии, сколько в джем хранилось. когда-то давно шарлотта так же успокаивала напуганную потерей джамесину, и ей хочется повторить сказанные тогда ласковые слова шарлотты ей самой же. ей хочется упиться такой новостью, закатить праздник, закрыть короля на частное празднование. ей так хочется обнять покрепче эгберта, что побитым щенком находил здесь утешение в дни, когда между финниганами было неспокойно. ей хочется так много, но она не может отвести своего взгляда с эггарта. живого-неживого эггарта. 

джамесина отпускает шарлотту медленно, в последнюю очередь проводит ладонью по ее животу. новая жизнь это так прекрасно. особенно, когда все смогли дать уйти жизни почившей. 

в ночах призыва густая тишина будто оскорбляла джамесину. дразнила, как эггарт дразнил при жизни. “да не цепляюсь я за каждую юбку. твоя меня, например, совершенно не интересует”, “у меня, к твоему сведенью, очень красивая юбка”. словно пощечина, его голос такой же. только без игривых ноток, без лучезарной улыбки. не-живой эггарт будто не узнает этих стен, не знает куда его привели. только топчется на пороге, умоляя подсказать куда деть руки. 

джамесина делает широкие шаги. мертвые должны оставаться мертвыми. таково правило. его никто не нарушает. кто его нарушает? 

– ты! – она заставляет всех вздрогнуть в нависшей тишине. открывает спектакль для всех своих работников. ее фигура надвигается быстро – хозяйка короля ночи, ее безопасного места, и все мертвые живущие под этой крышей должны говорить только с ней. пальцы резко впиваются в чужую челюсть – подушечки колит знакомая щетина, широко раскрываются знакомые глаза, и весь не-эггарт такой знакомый, что сердце противно ноет в груди. джамесина смотрит на него строго, буквально впивается глазами в лицо напротив, теснит мужчину, вжимая его между собой и стеной. 

кто ты? что ты? какого черта ты? ты – мертвый! должен оставаться мертвым! 

– какое, к дьяволу, покрепче? – рявкает она и сжимает пальцы сильнее. так хочет оставить синяки, царапины, чтобы знать, чтобы понять – какого это ему быть живым? так же больно, как и три года назад? так же любовно, как три года назад? но она ослабляет пальцы, заставляет эггарта смотреть на себя. – ты, – голос падает до шепота. это только для эггарта, только для его мозгов и ушей, только для его мертвой души. она смачивает губы языком, смотрит глаза в глаза. – ты жив?

ты чувствуешь себя живым? ты помнишь себя живым? ты знаешь, что ты жив? ты жив? какого черта ты жив?!

джамесина не отпускает. ей хочется знать – как он стоит на двух ногах, как чувствует свое сердцебиение, как он может быть живым, когда он мертв? она аккуратно спускает ладонь с его челюсти на грудь. 

– и не смей юлить, – успевает вставить прежде, чем позволить эггарту защитить себя.     

Эгберт привык держать себя в руках, хотя последнее время получалось не очень. Беременность Шарлотты очень беспокоило его, он старался быть рядом 24 на 7. То, что она узнала о беременности так рано, не было ничего удивительного, ведь и в прошлый раз было так же. Он был счастлив, что у них получилось, но он, как и Лотти боялся и молил Богиню о милости. 

Он так же видел как Шарлотта смотрела на Эггарта, лично он не чувствовал ничего опасного, но никогда не сомневался в чутье жены, если она чувствовала значит так оно и было. Как бы невероятным это не звучало. Поэтому он не оставлял их наедине всегда был рядом с женой или же с братом. Тем более казалось, мать тоже чувствовала что – то неладное. Эгберт не раз пытался схватиться за эти тонкие чувства, но все словно ускользало словно вода сквозь пальцы не оставляя даже следа. 

Вскрик одной из девочек и повисшая тишина было казалось очевидной реакцией, не каждый день за порог переступает мертвец. Главное что никто не грохнулся в обморок. Эгберт стоял рядом с Шарлоттой и наблюдал, как менялось лицо Джем. На самом деле младший из близнецов никак не мог представить реакцию хозяйки Короля Ночи. 

Было сложно в это поверить, но одновременно становилось все понятным. Ведь сколько бы они не пытались призвать Эггарта, у них не получалось. Не получалось потому что тот был на самом деле жив. 

- Джем, он ничего не помнит… не помнит что было после той ночи, - как – то не много приглушено словно пытаясь не разрушить момент, говорит он. Если честно Эгберт надеялся что может Джем поможет, вдруг она поймет что с старшим из близнецов не так. Вернулся ли тот самый Эггарт или же перед ними какой – то чужак под личиной любимого сына, брата и друга. 

Но Эгберту хотелось верить в глубине души, что Лотти ошиблась, что из – за беременности она стала слишком мнительной. И перед ними все тот же Эггарт. Реальность же была жестока, ведь даже сам Эгберт едва ли был тем же Эгбертом что до войны, они слишком много потеряли, чтобы не изменится.