дай мне спокойствие принять то, чего я не могу изменить, дай мне мужество изменить то, что я могу изменить. И дай мне мудрость отличить одно от другого.
Небо недосягаемо. Оно бесплотно расплескивается где-то в далеко, когда холодный шепот терновым венком давит на виски Шерри.
Позволь…
Позволь мне впиться зубами в твою шею, вырвать клок мяса, разорвать сонную артерию, да так, чтобы кровь хлестала, и ты хрипела. Только тише. Тише, вишенка. Просто позволь мне.
И она бы позволила. Вот только голос в ее голове эфемерен, голос фантомами оседает на кончиках длинных ресниц и Шерри сама заносит руку с лезвием над тонкой кожей.
Дай мне увидеть твоего Бога. Я хочу взглянуть в его глаза цвета небесной стали, хочу полоснуть ими по твоим выпирающим венам. Позволь…Позволь мне сделать тебя новым Богом. Только не кричи, только не плачь. Где связующее звено между тобой и лжебогом? Капли твоей крови, твое сердце, бьющееся пташкой в грубых руках, могут куда больше. Только, вишенка, дай мне запустить пальцы в твою плоть. Я распну тебя, я сделаю тебя новым Богом.
Она не дышит, взгляд прикован к собственному отражению в зеркале и кажется, над головой венец сверкает. Змеи за порогом не веруют в нее, покланяются лжебогу. Они клубки вьют и атакуют. Шерри не христианка, вторую щеку не подставляет. Она стихия, она праведный огонь и начало конца. Кровь бурлит подобно лаве, рвется наружу и девушка не вправе сдерживать свой гнев. В углу комнаты освежеванный Божий Агнец сгорает на углях лицемерия, и Нортон обязательно отобедает им. Где-то на глубине расширенных зрачков ведьмы виднеются вздернутые на дыбах волхвы из Аравии. Стонут тихо, боясь спугнуть уже такой родной голос в голове. Эта комната... эта блядская комната видится Шерри сатирическим отражением Библии.
Бога нет.
Только ты и Дьявол.
Бок о бок.
И его такие длинные пальцы сейчас вскрывают тонкую кожу на висках. Блондинка тихо стонет, скрещивая ноги, словно блудница из Вифлеема. Тонкие улочки ее сознания тонут в ярких вспышках кровавых видений. Все в огне. И это праведный огонь. Змеи затихают. Дрожащие твари покорно склоняют головы, расступаются пред босыми ногами девы. В честь ее рождения — луна наливается кровью и четырнадцать воронов каркают глашатаями. На обломках церкви стоит прекрасный мужчина, словно утренняя заря. На кудрявой голове козлиные рога и у Шерри перехватывает дыхание от его стати. Он тянет к ней свои обугленные руки и шепчет, шепчет зачарованным ее имя.
У его ног вырванные сердца. Нортон смотрит снизу вверх. Одобрение шелковой вуалью опускается, и девушка растворяется, вгоняя лезвии глубже под кожу. Мужчина дарит поцелуй Иуды и Шерри закрывает глаза. Металлический привкус, привкус отчаянья и боли. Он призывает быть подле на равных. Они не впервые очутились тело к телу в этой гротескной фантазии. Но, как и впервые Нортон охвачена трепетом, растекающейся нугой этой упоительной близости. Вырванные сердца под ногами кровоточат, рефлекторно заходясь в мышечных судорогах. Их соединяет поцелуй, дьявольский, неистовый — дверь в преисподнюю, поцелуй, вопящий о людских страданиях, грехах. Поцелуй, что возвышает их над всем живым и мертвым. Шерри тихо стонет, вгоняя лезвие глубже. Сомнениям нет места. Они удел не любящих. Она готова вывернуть себя наизнанку прямо тут, ради него и вопреки всему. Рефлексы гончими настигают нервные окончания. Тихий вскрик и кровь начинает хлестать сильнее обычного. Она рубинами падает на белую плитку. Кап-кап-кап. Так сейчас звучит ее реальность. Из дрожащих пальцев выпадает лезвие, а дева кусает губы, цепляясь за последнюю возможность навеки остаться в этом дивном видение. Хнычет, бьется головой о зеркало над раковинной. Одиночество и пустота скалят свои улыбки, приглашают Нортон на чашечку чая.
Сегодня она опять будет жить. Как всегда. Примет душ, заплетет пшеничные волосы в затейливую косу, сухо попрощается с теткой и направится на работу. А там... там она будет сладко-сладко улыбаться и избегать Джемму.
***
На языке горько-сладкий привкус, а изнутри какое-то странное тянущие чувство чешет кости. Шерри хмурится, поднимая взгляд к небу. Облака парным молоком разливаются вокруг растущего месяца, а вокруг такая давящая тишина. Она бечевкой вокруг тонкой шеи ведьмы. Стягивает. Нортон не слышит собственного сердцебиения и мыслей. Все вокруг это сплошное перекати поле и только этот блядский растущий месяц по-бунтарски разрезает своим хвостом тишину. Она впервые остается по-настоящему одна. Шерри кусает кончик языка в кровь, медленно оглядывается по сторонам. Вокруг еловый лес. На его пушистых плечах накидка из мха и робкого снега. Хозяин леса спит и лучше его не будить. Шерри смазывает подушечки замерших пальцев кровью с кончика языка, рисует защитную руну на ладошке. Она шла по следам чего-то злого, необратимого. Этому не было места на тропах к Королю. Девушка делает очередной шаг — широкий, смелый. До горящих окон и тепла меньше десяти минут спокойным шагом, но они кажутся вечностью. Бечевка, что сплетена из тишины леса, тянет ее в другую сторону и сильный порыв ветра вторит ему. Его эфемерные пощечины заставляют блондинку повернуть голову, сойти с верной тропы. Там за пушистыми лапами елей что-то было. И это что-то заставляло замолчать весь лес. Шерри натянутая до предела тетива — вот-вот и порвется от желания увидеть причину это всепоглощающей атмосферы.
Тьма замирает за ветвями, готовится к прыжку. У Нортон в ушах звенит от напряжения и предвкушения от новой тайны. Ей хочется распробовать ее, раскусить, словно малиновый пирожок. По телу проходят тысячу маленьких разрядов-мурашек, пальцы подрагивают от нетерпения. Месяц робко прячется за облаками. Он трус, крадет единственный источник света у ведьмы, но той, кажется, это даже не мешает. Еловые иголочки скользят по тонкой коже лица, просят остановиться, просят одуматься. Они прячут от чужих глаз то, чему следует сгнить так и не будучи найденным. Шерри усмехается, отмахивается от них и тогда ветви наваливаются на хрупкие плечи, оттягивая неизбежный момент. Над светлой головой Нортон раздается тихое карканье фамильяра. Белый ворон кружит в небе против часовой стрелки, желая повернуть время вспять. Нортон раскручивает указательным и безымянным пальцем левой руки воронку, вторя фамильяру. Их двоих, словно сладость абрикосового джема, манит лесная тайна. Так печально этим двум от того, что застанут они лишь результат чужого секрета. Глубокий вдох. И этот момент наступает. Резко бьет по височным долям Нортон. Та замирает. Теперь ее сердце бьется так громко, так сильно. Еще пару ударов и грудная клетка будет порвана в мясо. Склонив голову набок, присев на корточки рядом с лесным секретом, девушка делает глубокий вдох и прикрывает глаза. Она не пытается услышать мертвеца, не пытается что-то предпринять. Внутри разворачивается непримиримая война. Часть хочет позвать тетю Тару сюда, другая же молит пока разделить этот маленький секрет только с Джемой. Шерри нервно царапает свои запястья, пытаясь принять решение. Воздух вокруг сладкий от смерти. Кружит голову от возможностей, от идей и теорий. Нортон знает, что Джемма разделит ее страсть к тайнам и их разгадкам, к чему-то новому. Глубокий вдох. Она смотрит на ворона, смотрит и шепчет одними губами: “Джем. Позови Джем”. Внутри робкий укол совести, словно сейчас, не позвав Тару сюда, не сообщив ей первой, она совершает предательство. Такое громогласное, вероломное. Шерри кусает внутреннею сторону щеки, отвлекаясь от навязчивых фантазий. Сейчас не время.
Девушка продолжает сидеть на корточках, разглядывая тело. Обычное, непримечательное. Таких Нортон не запоминала. Они серыми мазками проходили на будничном холсте ее реальности. Но вот смерть этой серой мыши будоражила. Шерри облизывает губы, всматриваясь в пустые глаза тела. В горле ведьмы расползается ужами интерес, так и норовят вырваться наружу. Она покорно сдерживается, ожидая свою наставницу. Месяц-трусишка неуверенно выглядывает из-за облаков, и каждая еловая иголочка в этом лесу тихо шепчет, ласково подставляя себя под грубые порывы ветра. Ведьма цедит кислород сквозь зубы, пряча кончики пальцев за края рукавов свитера.
Хозяин леса проснулся. Он жадно наблюдает на маленькой ведьмой. Его взгляд холодным лезвием ножа по худому силуэту скользит.
***
Белый ворон врывается в открытое окно кабинета хозяйки Короля. Воздух под его крыльями вибрирует, рвется к ведьме, словно лесной секрет рвался в хрупкие ручки Шерри. Его карканье громкое, бесцеремонное. Он так взволнован, так спешит. Каждое его движение резкое, рванное. Птица кружит над столом, задевая лапами бумаги.
Кар. Кар. Кар.
Он приземляется, учтиво склоняя голову перед ведьмой, как бы копируя свою хозяйку в общении с наставницей. Ворон переступает с лапки на лапку, выплескивая свое возбуждение. Его глаза направлены на темноволосую ведьму, его маленькое сердечко вот-вот выскочит из груди. Ему так хочется скорее вернуться к лесному секрету.
