месяц с того момента, когда он был внутри флетчера. почти три недели с того момента, когда крис позволил себе ослабить свою броню. ебанный в рот как же он ненавидит себя, просто захлёбывается в этой ненависти, как будто в собственных лёгких не воздух, а кислота. он чувствует, как что-то внутри постоянно горит. как будто под кожей расплавленный металл, живая магма, текущая по венам, с каждым вдохом разъедающая его изнутри. его ненависть это расплавленный металл текущей под кожей, это кислота, которую он вливает себе внутрь медленно, чтобы чувствовать каждый миллиметр, каждую клетку, которую разъедает изнутри. он ненавидит, как позволил себе сломаться. как позволил себе быть уязвимым. зачем он поехал к флетчеру? ненавидит то, как дернулся к флетчеру, не чтобы ударить, а чтобы прикоснуться. сука. от одного этого движения ему хочется вырвать себе сердце. почему, в ту грёбаную секунду, показал, что ему не всё равно? сука, его от самого себя тошнит. почему ему блять не все равно? и почему он блять показал этому ебучему флетчеру, что ему не все равно на него? что ему не плевать. показал слабость. вложил оружие прямо на блюдечке. дал ему власть. долбоеб.

он ненавидит, как теперь ждёт сообщений, хотя клянётся себе, что не ждёт.

нет, он не ждет сообщений. нет. не проверяет телефон. не ловит себя на мысли, что каждое уведомление как удар в грудь. ему плевать. он не думает о нем. он не заходит в квартиру с замиранием сердца. не ждет, что флетчер снова проберется внутрь – нагло, со своей этой ебучей полуулыбкой, с вызовом в глазах. квартира пустая. и холодная. и тишина оглушает. но кристоферу плевать. он повторяет себе это как мантру. каждое утро, каждую ночь, пока лежит на этой кровати и сходит с ума, потому что подушки хранят запах флетчера. и ни в коем случае кристофер не зарывается туда лицом, подавляя каждый звук готовых сорваться с губ.

он не срывается. никогда. он не может. он идеален. должен быть идеален и то, что он испытывает, подрывает это. на публике он золотой мальчик, улыбка безупречна, одежда идеально выглажена, речь точна и вежлива, он помогает, слушает, поддерживает, тренирует команду, выигрывают, но никто не знает, что внутри – черная дыра.

и стоит ему оказаться наедине со своими мыслями демонами, он сдается. он не может позволить себе слезы – это слабость. вместо этого, он устраивает генеральную уборку, все должно быть идеально: кровать, шкаф, обувь по линеечке. малейшая ошибка и он заново переставляет все. снова и снова. до срыва. или отжимается до дрожи в руках, пока мышцы не начнут гореть. или стоит под холодным душем, пока его зубы не начинают стучать, и все о чем он может думать это то как онемело его тело и ему холодно.

потому что он – слабак. он поддался и показал, почти дал кому-то понять, что внутри тоже есть что-то живое. и как итог, этот человек даже не пишет. его блять это не должно волновать. ну и что ты ожидал? что он останется, блять, думал, он вернется? выберет тебя? тебя? крис, думаешь, тебя кто-то будет выбирать?

ты никому не нужен.

слабак, тупой, зачем ты это сделал? зачем потянулся и выдал себя? он сразу все понял, конечно понял, ты выложил ему все под чистую. и что дальше? идеальная маска, фасад «мне плевать» - треснул. ты еблан, все сломал, одним движением и теперь он исчез. на что ты блять надеялся? поздравляю, кристофер, позволил себе…почувствовать, показать, подпустить – врага, того кого ненавидишь, того с кем трахаешься потому что он поднимает из глубины твоего ада то, что ты прячешь. заставляет на какое-то мгновение чувствовать себя живым. только, чтобы не чувствовать ничего.

и ты заслужил это. за каждую маску, за каждое «все хорошо», за то, что поверил, будто можешь быть живым. кристофер, ты заслужил это. заслужил одиночество. потому ты – кристофер янг, ошибка, отвратительный, который ничего не заслуживает, потому что недостаточно стараешься. он хочет выцарапать из себя это чувство. разрезать себя пополам. выдрать куски, которых коснулся флетчер. 

и кристофер остается с самим с собой. с ненавистью, с презрением, с тем, что не может стереть. от прикосновений ванессы тошнит. он позволяет ей обнимать, позволяет ее рукам скользить под рубашку, позволяет поцелуям – сухих, невыносимо чужим – касаться его кожи. и в эти моменты его тело превращается в камень, он держится, не дышит глубоко, притворяется. когда ванесса проводит пальцами по его груди, он с усилием сдерживает дрожь – не от желания, а от отвращения к себе. он улыбается ей, мягко, безупречно. – все хорошо, милая, просто устал на тренировки, - говорит он и у него получается, потому что он хороший лжец, всегда им был.ванесса не догадывается, что когда крис уходит от нее, он стоит в душе, прислонившись лбом к кафелю, пока вода обжигает плечи, стирает с себя ее след. не помогает.  потому что он не чувствует ничего, кроме ледяной пустоты и тошноты от прикосновений, которые должен принимать. чтобы она не ушла. чтобы никто не спросил, куда делся его пульс. чтобы не поняли, что с ним что-то не так. и хуже всего: он сравнивает. всё время сравнивает. кристофер не может избавиться от этих воспоминаний. жадные поцелуи флетчера, его жар, то как он ощущался под кристофером, то как он принимал его. как тело отзывалось на прикосновения и то, какие звуки флетчер издавал, как он рассыпался. как крис ощущает себя сейчас.

а теперь тишина. пустой экран. пустая квартира. пустота. как и внутри криса.

и все, что остается крису, это улыбаться, держать за талию ванессу, класть руку на бедро, и тихо, внутри, сгорать. потому что он выбрал чувствовать, и теперь живет с этим наказанием.

и когда отец напоминает о семейном ужине в честь дня благодарения, кристофер едет сразу. на сутки раньше, лишь бы сбежать из пустой квартиры.

и когда он сидит на кухне, рядом с дейзи, борясь с собой и крутящимся вопросом на языке. нет, блять, он не задаст его. он не покажет снова. кому-то, что ему не похуй. но ему и не требовалось задавать вопрос, видя как дейзи достает четвертую тарелку.

- мы кого-то ждем? – спрашивает кристофер, игнорируя тупую кроху надежды в груди.

- эммет должен быть, отец обещал отпустить его.

и если крис засыпал в эту ночь спокойно, это ничего не значало.

дом янгов к дню благодарения выглядел идеально, пахло корицей, жареной индейкой, в гостиной горел камин, играла музыка, но кристофер ощущал как на него давит что-то невидимое. как он сверлит пустой стул, а дейзи виновата улыбается, - не думаю, что второй раз сработает заставить его прийти, у них очень строгие правила в университете.

-и это к лучшему, боюсь он бы испортил праздник, - не может сдержать едкий комментарий кристофер и отец кидает на него строгий взгляд, - извини.

они ели, обсуждали пустяки. кто-то смеялся. кто-то кивал. а крис с каждым глотком вина ощущал, как внутри нарастает что-то чёрное, густое, неприятное. он молчал. говорил только по необходимости. отвечал фразами, выверенными и учтивыми. и с каждым взглядом на дейзи думал только об одном: где он, почему не пришел, с кем он.

стол уже почти пуст. индейка съедена, свечи догорают, кристофер помогает дейзи убрать со стола, как внезапно входная дверь с грохотом открывается. крис поднимает взгляд, замирая с тарелкой в руках.

пришел.

и кристофер чувствует как кровь начинает закипать.

- рад, что ты всё-таки нашёл время присоединиться к семье, - процедил кристофер, с грохотом ставя тарелку на стол, - наверное, у тебя были… более приоритетные дела? - он делает ударение на последние слова так, будто это яд, красиво завернутый в серебро. и смотрит, выжидающе, догадываясь, где мог флетчер оказаться. и от этого ярость вспыхивает в крови, - мне правда интересно. что может быть важнее, чем показать своей маме, что ты хотя бы делаешь вид, что тебе не плевать?



и он смотрит. ждёт. дышит. сгорает. но улыбается. так красиво, что хочется кричать.

три недели пролетели для майлза как один бесконечно скомканный, глухой и дрожащий от переутомления день, в котором ни рассвет, ни закат уже не имели значения. потому что после того как вся стая набросилась на них после нежданного посещения, проще было ни о чём не задумываться, а просто делать что велено. стараясь слишком не обижаться на свою сукаблять собственную команду, что подошла со спины и без предупреждения врезалась кулаками, ботинками, локтями, ногтями в их и без того обезображенные тела. так могут бить только тех, кого ненавидят, но не могут убрать совсем, потому что они в команде, всё ещё вместе и друг другу нужны. самое отвратительное было то, что мэл знал за что им всё это - не положено было, чтобы к ним кто-то приходил, а особенно, чтобы этот кто-то знал правила, про кодекс и вообще слишком много, и к тому же так уверенно об этом говорил. а его как капитана наказали первым. долго, молча и грязно, пока он даже не пытался встать. не потому что не мог, потому что не хотел, и прекрасно понимал, что это всё бессмысленно. именно поэтому, возможно, у него и треснуло ребро, ничего серьёзного, не так, чтобы выбить из игры, но достаточно, чтобы каждое дыхание срывалось с надрывом, чтобы на утренней пробежке он отставал, и потом за это же получал вторую порцию, но уже от хозяина. который несмотря на то, что не хотел добиться именно этого, но всё же дал флетчеру надежду, что они когда-нибудь с теодором всё же увидят дневной свет - три игры и три победы до праздников. или я вас обоих перемолю в фарш, и скормлю остальным -после этого предупреждения ничего внутри не осталось: ни боли, ни времени на неё, ни мыслей, ни права на сон, ни голоса, чтобы кричать. только бег, тренировки, удары, падения, кровь на коленях, хруст в суставах, виски, пульсирующие, как бомба, под кожей. майлз флетчер играл, как будто от этого зависело нечто большее, чем счёт. он играл, как будто каждая ошибка будет стоить ему не просто победы, а жизни. и, может быть, это было правдой. всё это время он не мог ни с кем поговорить. точнее с тем, с кем хотел поговорить, живущим где-то там далеко своей лучшей и солнечной жизнью. телефон майло лежал где-то в ящике у хозяина, вероятно уже сдохший и бесполезный. он не знал, писал ли ему кристофер, звонил ли, спрашивал у дейзи в порядке ли он. и это почему-то жгло куда сильнее, чем синяки, чем очередное выбитое плечо, чем царапины, не сходившие с рук неделями. он правда по-честному пытался не думать, мысли о янге слишком его отвлекали, заставляли размякать, зависать, задумываться, пропускать пасы, удары. и это было опасно, потому что слишком многое зависело от того, чтобы играть да пределе возможностей и не останавливаться. но всё равно те самые моменты, когда можно было находиться в автобусе в полу-дрёме, по дороге к следующему матчу, образ кристофера вспыхивал в сознании.

майло флетчер выиграл игру. все три.

и только тогда позволил себе упасть. но пока…в объятия теодора аркури.

днём позже вся любопытная на ругань команда могла слышать как из кабинета их хозяина, тренера, бог и дьявола в одном лице доносится его громкий и одновременно прожжённый голос – знаешь, почему я тебя сюда позвал? – напротив него стоял майлз, руки за спиной, взгляд в пол, как положено, как учили - ответь мне, сучонок, ты, блядь, знаешь или мне тебе на ухо прокричать, как дегенерату? – флетчер поднял взгляд на багровые от ярости щеки и несмело пробормотал – да, хозяин, точнее, нет, хозяин – ладони того сжались так, будто под ними он представлял горло собственного сына – да, нет, не знаю - передразнил он - пиздец, капитан, ты когда успел стать таким слепым, глухим, тупым? ты думал, я не вижу, не считаю? ты возомнил, если что если вытащил три игры, я тебя забуду простить за всё то говно, что ты устроил до этого? - он поднялся со своего места и мэл подавил в себе желание сделать ответный шаг назад - ты дёргаешься, тормозишь и носишься, как сраный школьник, у которого хер стоит на кого-то не из нашей лиги. я вижу, я всегда, блядь, вижу, когда ты не подаёшь и срываешь подачу, когда ты не закрываешь левый фланг - в третьей игре ты, мразь, чуть не дал номеру шестнадцать пробежать. и если бы аркури не сработал, я бы тебя уже закопал под этим чёртовым полем, понял? – да хозяин - заткнись, нахуй, говна ты кусок, ты даже извиняться не умеешь. ты не пёс, не настоящий пёс и никогда им не был! ты гнида, что возомнила себя игроком. а теперь скажи мне, блядь, что ты чувствовал, когда к тебе кто-то пришёл? чувствовал себя крутым? чувствовал себя живым? думаешь, ты у нас такой особенный? - тренер ударил кулаком по столу, но майлз даже не вздрогнул, потому что всё уже и так болело до предела - ты подставил команду, подставил напарника, ты подставил меня. и я тебя жрал три недели, понимаешь? жрал, перемалывал, клал обратно. потому что ты нужен мне на поле. потому что, каким бы ты ни был жалким ублюдком, ты всё равно сносен. но не думай, что я тебя прощаю - пауза. а потом спокойным и еле слышным голосом - звонила твоя мать – сердце флетчера за секунду разогналось с такой скоростью, что он испугался как этого не заметили - ты поедешь к ней на пару дней, отпраздновать, поиграть в семью. я отпускаю теодора, чтобы он тебя подбросил – ещё одна пауза тяжёлая как пуля - но послушай меня сейчас очень внимательно, майло, потому что если ты хоть на секунду подумаешь, что можешь сделать ещё хоть одну ошибку - если ты опоздаешь в дом матери, если ты не вернёшься вовремя, если ты, сука, хоть глазом моргнёшь не в ту сторону, я спущу шкуру не только с тебя. я начну с аркури. с его рук, с его коленей, с его ебучего позвоночника, и я не остановлюсь, пока весь ваш состав не станет инвалидным оркестром - он выдохнул. и блять улыбнулся?? - ну что, мой капитан, ты всё понял? – ногти майло с силой впились в собственные ладони, когда он снова ответил очередное - да, хозяин – и получив в ответ - иди нахуй отсюда – медленными шагами покинул кабинет. чтобы в следующую секунду сорваться по коридору в сторону своей комнаты, прикрыть за собой дверь и кинуться на спину отжимающемуся аркури, сбивая его на пол - мы уезжаем на день благодарения, тео, слишишь?... - срываясь на дикий и довольный смех - ты серьёзно? - майло затряс головой в подтверждение, а затем рухнул рядом с тео, раскинувшись, как щенок, вцепившись пальцами в его руку и только повторял шёпотом - мы уезжаем, мы уезжаем, тео…

времени было в обрез, точно также как и связи, но шатко-валко какой-то план по вторжению в дом ужасов франчески они всё же придумали. половина этого плана состояла из того, что они полагались на случай, четверть – на внимательность майло и остальная четверть - на ловкость и мастерство тео. дом франчески был не просто местом, он был глоткой чудовища, изнутри которого они собирались выкрасть доказательства - документы, записи, контракты, отчёты, всё, что можно было бы сложить в досье под названием «псы» и воткнуть потом прямо в сердце этой системы. и праздник с его суетой и отсутствием контроля был единственным шансом, к тому же на из стороне была элоди, любимая кровинушка франчески, что смогла бы её отвлечь. на час. может, на полтора. и это было всё, что у них было. машина тряслась на ухабах. теодор вёл, стиснув зубы, ни разу не глянув на пассажира, а майло сидел рядом и выглядел так, будто его впервые в жизни отвязали от цепи. чуть ли не трясся, воя от нетерпения, заглядывая в окно, прижимаясь к стеклу. и всё время теребил в руках мёртвый телефон, как будто силой пальцев мог вдохнуть в него жизнь, потому что право на зарядное устройство он уступил теодору. связаться с элли сейчас для их миссии было важнее всего. дом встретил их живыми разговорами на первом этаже в столовой, а главное – молчанием во всём остальном пространстве. и всё прошло… как по маслу. может, впервые в жизни. поэтому как только мэл получил подтверждение от теодора о том, что можно отъезжать, он тут же ударил по газу и покатил…к дому?

дверь с хрустом распахнулась, ударилась о стену, и майлз, не оглядываясь, шагнул внутрь, будто не верил до конца, что снова оказался в тепле. в доме, где пахло корицей, индейкой, где тускло мерцали свечи, где в воздухе ещё висел след чужого смеха. и сердце вдруг будто стало биться свободно, в ритме не игры, не страха, а просто жизни. мэл расплылся в широкой, откровенной, довольной улыбке, кинул взгляд вперёд и сразу наткнулся на кристофера, стоящего у стола с тарелкой в руках и таким лицом, будто флетчер только что вломился посреди похорон – я тоже скучал по тебе, пятый номер! – остро усмехнулся он в ответ на всю ту браваду, что получил, дёрнул бровью, а затем подмигнул. потом молниеносно метнулся к ближайшей розетке, выудив из кармана мёртвый, треснутый телефон, и, не оглядываясь, пояснил - машина сломалась, пришлось её реанимировать, и я не смог зарядить телефон - а потом, не давая себе времени на дальнейшие объяснения и взгляды в сторону кристофера, он развернулся и бросился к дейзи, обхватывая её руками - дейзи, мама, мамуленька – он не называл ее мамой с пятого класса - ты можешь, пожалуйста, позвони хоз…- на последнем слове майло запнулся, пытался срочно придумать как обозвать хозяина по другому, но язык запутался, он мотнул головой, щёлкнул пальцами, будто подсказывал себе - трен... отец. да. он же мой отец. чего это я - усмехнулся майло - позвони ему, скажи, что мы приехали вовремя, что ты просто забыла, что это твоё упущение, ладно? ты можешь это сказать? - он откровенно умолял ей, тряся за руки - это важно, дейзи, правда, он опять забрал у меня телефон, ты же знаешь, какой он, снова накажет – флетчер вдруг неосознанно прижал ладонь к рёбрам, там где из под обрезанной толстовки угадывается тугой бинт, но тут же опомнился и одёрнул вниз - и скажи, что тео с нами, хорошо? – добавил ещё более торопливо – не забудешь? он просто поехал к невесте. да. у него невеста. серьёзно – он наврал, но невеста звучало солиднее - я тебя умоляю, просто сделай это - и, не отрываясь, уже на подходе к столу спросил - а можно я поем? хоть что-то...- но на полпути врезался в отца кристофера и едва не перевернул его с ног – мистер янг, безумно рад вас видеть, честно, невероятно счастлив - выдал он на выдохе, тряхнул его руку с пылом, как будто повстречал любимую знаменитость, а потом, наконец добравшись до еды, схватил что попало и, уминая, пробормотал с набитым ртом - я двое суток не ел...- а через секунду, осознав, как это прозвучало, спохватился - ну, это... образно говоря – прожевав торопливо, так будто боялся, что еда исчезнет, тот добавил в сторону кристофера - кстати, я смотрел нарезку с вашей последней игрой, и когда ты разрезал фланг и зашёл через короткий угол прямо под штангу…- он хмыкнул и пожал плечами, не завершив свой комплимент, который был вовсе не комплимент, а обычный вызов. и нырнул обратно к еде, как ни в чём не бывало.

сегодня мне 27

_пиздец

_{когда-то я шутила про клуб 27 но jokes on me 'cause i could never belong to any club i'm a fucking nobody. and somehow i gaslighted myself into choosing the way it swings and i hate it.}