Привычный ритм стучал в голове, пока Мастер не шёл, а скользил по паркету, будто танцуя шимми. Немые охранники в чёрных беретах отводили взгляд, и Мастер улыбался. Ему нравилось их беспрекословное подчинение, лёгкий испуг в глазах, непонимание и даже… неприязнь. Но больше всего ему нравилось то, что его ждало — здесь и сейчас, за этой дверью. Сладкое предвкушение дрожью пробежало по хребту, как если бы его кто-то грубо схватил за волосы на затылке и потянул. Для Него у Мастера была отдельная комната. Днём Мастер выставлял Его — старого, беспомощного и такого жалкого — на всеобщее обозрение, как диковинную зверушку в клетке. Лёгкая тревога сворачивалась в животе змеёй, потому что Мастер знал — Он совсем не беспомощен, он способен на всё, и где-то там ходит его Марта… Но сейчас, нет, он об этом не думал. Натянул обманчиво сладкую улыбку, которую стоило бы запатентовать, размял плечи, покрутил головой, остро хрустнув позвонками. Да, днём он держал Доктора на виду, но в редкие ночи оставлял его всего себе, отмотав пару сотен лет. Мастеру даже нравилась эта его нелепая человеческая внешность — худой, угловатый как мальчишка, с высоким ломким голосом.
Механическая дверь с тихим шипением отъехала в сторону. Мастер сунул руки в карманы, небрежно прошёлся вдоль стены, разглядывая Доктора, закованного наручниками. Ногой в остроносой чёрной туфле подтолкнул к себе стул, сел — лицом к лицу — и снова усмехнулся. Нет, до чего же нелепый выбор внешности! Не нос, а клюв, и всё лицо неправильное, перекошенное, как смятая в одну сторону штора. Глаза, цвета горького шоколада и чёрный гвоздик-зрачка. Мастеру не нравилось то, что он в них видел. Ожидал отчаяние, страх, мольбу, но видел только мягкий укор и прощение.
Тук-тук-тук. Тук.
Мастер откинулся на спинку стула, смахивая с себя раздражение и недовольство. Заговорил обманчиво сладким тоном, который тоже стоило бы запатентовать:
— Надеюсь, тебе тут удобно, потому что это надолго. Да-да, мои милые детишки уже напали на след твоей Марты. Но не переживай! Я заставлю её преклонить колени за свою дерзость, и вы с ней обязательно увидитесь, прежде чем она умрёт. Ох, что за взгляд! Ты знаешь, я вообще-то ревную!
Мастер состроил обиженную гримасу и рассмеялся. Лукавил. Злость жаркой волной поднялась в груди. Ему действительно не нравился взгляд Доктора и эта трепетная забота к глупым обезьянам, когда в мире остались только они. И это всё, что должно было волновать его. Мастер не испытывал ничего подобного к Люси — она была красивая, тупая шарнирная кукла, миловидная ко всему. Он смог втереться к ней в доверие, а затем разобрал, разворочил и бросил, изредка мучая её, скорее из привычки, чем из интереса. Мастер сунул руку в нагрудный карман пиджака. Захрустела плотная бумажная обёртка.
— Конфетку? — он вытащил из белого свёртка красную мармеладку, зажав её между большим и указательным пальцем, и лукаво заискивая взглядом, протянул её Доктору.
господи доктор на этой авке такой боттом ужас просто
Тук-тук-тук. Тук.
Привычный ритм стучал в голове, пока Мастер не шёл, а скользил по паркету, будто танцуя шимми. Немые охранники в чёрных беретах отводили взгляд, и Мастер улыбался. Ему нравилось их беспрекословное подчинение, лёгкий испуг в глазах, непонимание и даже… неприязнь. Но больше всего ему нравилось то, что его ждало — здесь и сейчас, за этой дверью. Сладкое предвкушение дрожью пробежало по хребту, как если бы его кто-то грубо схватил за волосы на затылке и потянул. Для Него у Мастера была отдельная комната. Днём Мастер выставлял Его — старого, беспомощного и такого жалкого — на всеобщее обозрение, как диковинную зверушку в клетке. Лёгкая тревога сворачивалась в животе змеёй, потому что Мастер знал — Он совсем не беспомощен, он способен на всё, и где-то там ходит его Марта… Но сейчас, нет, он об этом не думал. Натянул обманчиво сладкую улыбку, которую стоило бы запатентовать, размял плечи, покрутил головой, остро хрустнув позвонками. Да, днём он держал Доктора на виду, но в редкие ночи оставлял его всего себе, отмотав пару сотен лет. Мастеру даже нравилась эта его нелепая человеческая внешность — худой, угловатый как мальчишка, с высоким ломким голосом.
Механическая дверь с тихим шипением отъехала в сторону. Мастер сунул руки в карманы, небрежно прошёлся вдоль стены, разглядывая Доктора, закованного наручниками. Ногой в остроносой чёрной туфле подтолкнул к себе стул, сел — лицом к лицу — и снова усмехнулся. Нет, до чего же нелепый выбор внешности! Не нос, а клюв, и всё лицо неправильное, перекошенное, как смятая в одну сторону штора. Глаза, цвета горького шоколада и чёрный гвоздик-зрачка. Мастеру не нравилось то, что он в них видел. Ожидал отчаяние, страх, мольбу, но видел только мягкий укор и прощение.
Тук-тук-тук. Тук.
Мастер откинулся на спинку стула, смахивая с себя раздражение и недовольство. Заговорил обманчиво сладким тоном, который тоже стоило бы запатентовать:
— Надеюсь, тебе тут удобно, потому что это надолго. Да-да, мои милые детишки уже напали на след твоей Марты. Но не переживай! Я заставлю её преклонить колени за свою дерзость, и вы с ней обязательно увидитесь, прежде чем она умрёт. Ох, что за взгляд! Ты знаешь, я вообще-то ревную!
Мастер состроил обиженную гримасу и рассмеялся. Лукавил. Злость жаркой волной поднялась в груди. Ему действительно не нравился взгляд Доктора и эта трепетная забота к глупым обезьянам, когда в мире остались только они. И это всё, что должно было волновать его. Мастер не испытывал ничего подобного к Люси — она была красивая, тупая шарнирная кукла, миловидная ко всему. Он смог втереться к ней в доверие, а затем разобрал, разворочил и бросил, изредка мучая её, скорее из привычки, чем из интереса. Мастер сунул руку в нагрудный карман пиджака. Захрустела плотная бумажная обёртка.
— Конфетку? — он вытащил из белого свёртка красную мармеладку, зажав её между большим и указательным пальцем, и лукаво заискивая взглядом, протянул её Доктору.