Джеральдина не один раз говорила, что первая любовь не обязательно должна быть единственной и на всю жизнь, ставила себя в пример. Она была влюблена в какого-то кудрявого французского волшебника с большими голубыми глазами в школьные годы, но вышла замуж за Алберта, с которым познакомилась благодаря родителям спустя год после выпуска из Шармбатона. Однако это нисколько не успокаивало Лоусона, он злился, что опоздал, заметил чужие чувства слишком поздно и в итоге остался с ничем. Альбинос стоял ни живой, ни мёртвый. Бледный, с грустным видом и пустым взглядом, лицо Ишикаве вряд ли возможно было разглядеть, ведь Франциск зарылся носом в его светлые волосы.

Француз не отвечает на благодарность со стороны Киёши, лишь качает головой. Он боялся, что дрожащий голос выдаст его, а ему совершенно не хотелось окончательно потерять лицо. Юноша тяжело вздыхает, наверное, это что-то вроде кармы за его прошлые игры с чужими чувствами. Справедливо? Скорей всего. От этого, конечно, лучше не становится. Его разрывали чувства, рвались наружу и одновременно Франц стал равнодушен ко всему, хотелось плакать и смеяться, но он продолжал молчать стоять, гладить на автомате пуффендуйца.

Робкий вопрос вывел юношу из транса, альбинос удивлённо взглянул на парня. Неужели мстит за годы равнодушия? Нет, слишком жестоко для него. С другой стороны они так и не познакомились близко и Франциск не имел понятия на какие поступки способен барсучонок. — Ты уверен, что этого хочешь? — Прочистив горло, интересуется когтевранец с болезненной гримасой. Смущённый взгляд, отведённый в сторону в очередной раз вводит француза в тупик. Чего он так стесняется и смущается? Разве это не показатель хоть каких-то чувств? А будь он влюблён в него, наверное, бы не просил время на раздумья. Если только не придумать весомую причину почему они не могут быть вместе.

Если подумать, скорей всего это их последний поцелуй (второй и уже последний), нужно воспользоваться шансом на прощание. И без того мнительный Фрэнсис сейчас был на пределе. Несколько секунд он смотрел в тёмно-карие из-за освещения глаза, собираясь с силами, решаясь.

Лоусон робко целует, прижимается губами к чужим. Освободившаяся из объятий рука поднимается выше, Франц ласково проводит ладонью по щеке, гладит большим пальцем. Он улыбается. С грустью во взгляде, но улыбается. Когда он наклоняется над парнем во второй раз, то уже проводит языком по нижней губе, вспоминая манипуляции самого Киёши во время рождественского бала. У него не было больше опыта, поэтому ему оставалось только вспоминать пережитые в тот вечер ощущения. Когтевранец накрывает губы Ишикавы своими, целует медленно, боясь ошибиться.

Другая рука спускается на талию барсучка, альбинос прижимает парня ближе к себе, не отрываясь от губ. Приоткрытые губы становятся молчаливым согласием, Франц углубляется поцелуй, проникая языком в чужой рот. Происходящее смущает, но больше захватывает, будоражит и возбуждает, словно в него попало слабое заклинание слепящей молнии.

Фрэсис сам не замечает, когда прижимает Киёши к стене, впечатывая собственным телом и целует уверенней с напором, требуя ответа. Оторваться от пухлых из-за долгого поцелуя губ сложно, но Фрэнсису удаётся, он хватает ртом воздух и выдыхает носом, щекоча дыханием шею пуффендуйца. Несколько секунд они находятся в таком положении пока Лоусон вдруг резко не отстраняется.

— Я совсем забыл, что у меня много домашней работы. — Бегающий взгляд сразу выдавал его ложь, впрочем, нервозность в движениях ещё очевидней. Франц развернулся и быстро пошагал по коридору прочь, а когда скрылся из поля зрения Ишикавы и вовсе побежал.

Киёши понимал, что поступает жестоко по отношению к Францу. Если все же поверить в то, что его чувства искренни, что Киёши действительно ему нравится, то просить поцелуя после того, как отверг его предложение отношений и попросил время на раздумья, по меньшей мере несправедливо. Особенно несправедлива была такая просьба в контексте того, что Киёши сказал только что. Словно он игрался с чувствами Франца, что, конечно же, было не так.

Но ему действительно нужен был этот поцелуй. Он так сильно запутался в себе, что ему действительно нужно было что-то ощутимое, что-то осязаемое, чтобы вывести его на свет, помочь принять решение. Он не мог озвучить свои спутанные чувства, хотя бы потому что сам толком не понимал, чего хотел. Он надеялся, что Франциск сможет ему помочь.

Киёши понимал, что поступал эгоистично. Болезненное выражение на лице Франциска заставляло его пожалеть о том, что он вообще посмел попросить нечто настолько дерзкое. Но, все же, как бы мелочно это ни было, он надеялся на согласие.

— Да, — ответил Киёши на вопрос, вложив в одно это короткое простое слово всю серьезность, всю уверенность, на которую он сейчас был способен. Возможно, ему никогда в своей жизни ничего не хотелось так сильно, как этого поцелуя сейчас.

Новый поцелуй оказывается даже лучше, чем то, что Киёши помнил с новогоднего бала. Если он правильно помнил, это второй поцелуй Франциска, и он старался. Вкладывал в него всего себя. Но не это было важно Киёши. Сам факт ощущения его губ на своих, словно посылал электрические разряды по всему телу. Ему все еще было трудно поверить в то, что это происходит. Хотелось, чтобы этот момент не прекращался.

Киёши становится жарко, когда Франциск прижимает его к стене, а поцелуй становится требовательнее. Из горла вырывается тихий сдавленный стон. Ишикава открывает рот шире, обнимая Фрэнсиса за шею, притягивая ближе к себе, одной ладонью зарываясь ему в волосы. Но заканчивается все быстро. Слишком быстро на вкус Киёши. Он чувствует легкое разочарование, когда Франциск от него отстраняется. Разочарование в самом себе.

Фрэнсис уходит быстрым шагом, практически убегает, и Киёши не остается ничего другого, кроме как тоскливо смотреть ему вслед. Что ж, поделом ему.

the end.

-Побоятся реакцию?!-  пожалуй, в их случае разговор на повышенных тонах был необходимостью. Мирные и спокойные беседы едва ли подходили двум королевам драмы, что вот уже второй год терроризировали школу своими надуманными капризами. Впрочем, раньше Л Вирго никогда не кричала Франциску в лицо.

-Хочешь сказать, что два года я общалась с трусом? Кто Я по твоему в таком случае? Мамочка, что одним движением пальца готова разрушить вашу романтическую жизнь, потому что мне лицо твое пугливое не понравилось?! - это даже звучало абсурдно! При  всей своей важности Л Вирго едва ли бы стала настаивать на нежеланном расставании двух нежных сердец. Кто она в конце концов такая? Всего лишь лучшая подруга Киеши! Порой через чур заботливая, но любящая и желающая лишь лучшего.

Кто она для Фрэнсиса? Это и предстояло выяснить прямо сейчас. Потому что друзья так не поступают.

- Я привела тебя в свой дом, пустила в душу, доверилась! Доверила тебе Киеши! - речь прерывается, и девушка делает глубокий вдох, давя обиду, выступившую на уголках ярких глаз каплями скупых слез,- Самое важное и дорогое, что есть в моей жизни! А что сделал ты? - сумка отправляется на пол, а Л Вирго вскакивает на ноги, грубо тыча пальцем в сторону светловолосого,- Назови меня монстром еще раз! Расскажи мне о том, как Еши себя чувствует, подробнее и детальнее!  Потому что очевидно  - ты так усердно хранишь тайны - что любой в этой академии знает о вашей постыдном секрете. Все, но  не Мейкен тиранша Вирго, которая угрожала тебе смертью лишь за один лишь взгляд в сторону Ишикавы!Тебе было не о чем со мной говорить? -зрачок глаза сужается, и миллиардерша почти шипит опасно-возмущенное : - Уверен?

Резкие слова задевают альбиноса, взгляд темнеет, он неосознанно приподнимает подбородок, стараясь всем видом продемонстрировать своё превосходство. — Во-первых, — Франциск медленно поднимается из кресла, не желая быть ниже во время разговора и возвышается над Л Вирго. — Я никогда не позволял себе поднимать голос на тебя, не смей на меня кричать. — Раздражение нарастает в геометрической прогрессии, в голове всплывает образ недовольной матери, кричащей на него. Он не допустит, чтобы кто-то ещё с ним так обращался, достаточно натерпелся за детство.

— Во-вторых, — Мейкен не намеренно, но бьёт по больному. Джеральдина была против Киёши и всячески пыталась расстроить их счастье, а теперь Л Вирго озвучила такое в слух. — Даже если бы ты захотела у тебя бы ничего не получилось. — Он с злостью выплёвывает эти слова с вызовом, адресованным на самом деле далеко не Мей, а сердобольной матери, переживающей о репутации чада.

— Est-ce sérieux (фр. серьезно)? — Всплеснул руками альбинос и отвернулся, унимая эмоции, по крайней мере пытаясь. — Как и я тебя. Я доверил тебе тайну, которую никто не знает. Я разговаривал с тобой обо всём, а ты за одну ошибку укоряешь меня, словно я... я... разорил твою семью и лишил тебя близких.

— Прекрати выворачивать ситуацию как тебе удобно, — выдыхает француз. — Я не называл тебя тираном и не собираюсь отвечать за чувства Киёши, он сам может за себя ответить. Но ты всегда! Повторюсь, всегда! Была настроена негативно против... всего этого. — Франц не знал как обозначить одним словом интимные отношения. — Ты всегда относишься ко всему резко. И у меня были причины молчать. Да. И я больше не собираюсь оправдываться перед тобой.

Мей торопится вперед, стыдясь собственного признания, а Франц шагает позади с задорной улыбкой. Девушка в очередной раз бежит сама от себя, однако, ссылаясь на собственный пример, Лоусон мог сказать, что от себя невозможно сбежать, а голос в твоей голове не прекращает говорить не на секунду. Размышляя или накручивая. Врать самому себе можно, но не долго, особенно, если в итоге стараешься разобраться в своем поведение. Приходится признаваться в неприятных вещах, в том числе, если это тебе совершенно не нравится.

– Да, – смеется Лоусон. – Именно французы придумали любовь, но поделились ей со всем миром, с каждый человеком. – Альбинос подмигивает, стоит Мей обернуться на него. Улыбается, но больше ничего не говорить.

– Только послушай один мой совет. – На удивление серьезно звучит Франциск. – Не забывай, что не каждый готов ждать. Не затягивай или рискуешь оказаться у разбитого корыта. – Он делился собственным опытом, ведь ему приходилось ждать Киёши уже на протяжении долгих месяцев, что терзали его, и альбинос понимал, что не каждый способен на подобный подвиг.

– В Париж, – мечтательно повторяет за подругой француз. – Прости, но в эти новогодние каникулы я не смогу сопроводить тебя. – Он слишком сильно поругался с матерью, которая стала всё чаще и чаще выражать недовольство. Джеральдина знала, что причина в Киёши и каждый раз давали на больное место, шлифуя оскорблениями уже самого Франца. Женщина хотела вернуть контроль над сыном, но никак не могла надеть ошейник обратно, ведь Фрэнсис брыкался. Впервые в жизни.

-Да- Мей не отставала от своих сверстников в развитии. Не считая некоторых аспектов своей жизни, конечно. И это было для Мейкен достаточно значимой проблемой. Она боялась оказаться недостаточно..просто недостаточной для Ливингстон. У нее наверняка высокие стандарты, а вопрос времени, так заботливо подкинутый Лоусоном, заставил Л Вирго почувствовать как быстро забились часы на ее запястье.

К счастью, дальше легкой обеспокоенности, мысли Мей не уходят. Она еще успеет поволноваться за себя, перед сном, а пока, лучше вернуться к Фрэнсису, и его планам на новый год.

-Не поедешь? Жаль, я была бы не против увидеться с Джеральдиной,- мать Фрэнсиса очень нравилась Мейкен. Она была, по не скоромному мнению девушки, чуть более теплой и заботливый чем ее. Да, Мей жаловалась на свою мать, но заслуженно!  Клара Л Вирго была холодной и требовательной женщиной. А мать Фрэнсиса любила своего сына, и суд по рассказам Лоусона это было взаимно. Ах, если бы ее мать была способна на нормальное выражение чувств, хотя бы дома, за закрытыми стенами. Но, увы нет.

К счастью, у Мей были другие близкие, которые были совсем не против дать Мей немного материнской любви: Бабуля Акамацу, мать Киеши! А что до своей семьи.. Сестра и брат. Кстати, он должен был устроить Европейский тур для рекламы новой книги!

-Без тебя, Париж теряет часть шарма,- улыбнулась девушка, и позволила Лоусону нагнать себя. С этого момента их беседа вернулась в привычное русло, без стыда, и неловкости. Неспешно парочка направилась в сторону оставленной ими ранее машины, -  Возможно, моя семья приедет к гости к Акамацу... Или я съезжу домой. Кто знает ..?- предалась рассуждениям рыжая, дернув Фрэнсиса за рукав его рубашки, -Главное, что тебя  в планы посвящу!

Создавалось впечатление будто Мейкен, и Фрэнсис попали в серию детективного сериала. Возможно, популярного, но псевдонаучного. Вроде неплохо состарившегося "Менталиста", где главный герой выводил своих оппонентов на чистою воду говоря на языке провокации и психологии. Мей хорошим психологом, конечно не была, а провокация приносила скорее больше проблем, зато Фрэнсис справлялся неплохо. Кто знает, может быть актер из него вышел бы вполне хороший?

-Я запишу имя каждого из вас,- бурлит от бессильной злобы Мейкен, позволяя полицейским подойти поближе. При всем том, выглядит она словно готовая к прыжку сторожевая собака. Одно резкое движение - один болезненный вздох со стороны Лоусна и кое-кто лишится своих рук. Правда, справедливости ради, в случае Мей они скорее лишатся своих волос. 

Увы, в драках Л Вирго всегда была плоха. Леди созданы не для этого.

  Мы нашли! И книгу, и колье и ча… 

-Пф, -  господи пошли этим дуракам немного мозгов, - А мы говорили вам чистым английским, что вы конченые идиоты- терпение не бесконечно и оскорбление, вполне прямолинейное все же слетает с языка Л Вирго. Впрочем, плевать. Штраф за плохое слово, она если что выплатит, не велика потеря!

Дождавшись пока Лоусон забирает свои часы, девушка, краем глаза осматривает занесенное колье. Красивое, как на фотографии. Вот только стоит проверить его подлинность и возможно она все же примерила бы его на свою шею...

-Франц, минутку,- вдруг осознает возможный обман девушка,- Вдруг их подменили? Пусть позовут оценщика! 

– Этим займется мой ассистент. – Отмахивается молодой человек на предложение Мейкен. Лоусон не хотел задерживаться в кабинете в компании людей, которые ещё несколько минут назад наступали на него с угрозой, а теперь строили вид, что всё в порядке. За это молодой человек и не любил полицейских, особенно таких принципиальных, как эта женщина, уверенных, что они поступают правильно. От неё альбинос личных извинений и не ждал, но жаждал справедливости, поэтому он обязательно подаст иск или его юристы решат эту проблему иначе, принудив эту женщину и её прихвостней публично извиниться перед ним и Л Вирго.

– Она проконтролирует ситуацию, – француз делает несколько шагов в сторону выхода, намереваясь покинуть не только кабинет, но и аукцион. Еще минут тридцать назад он был чертовски зол и его гнев не знал границ, но сейчас он был образцом спокойствия, так и не скажешь, дар или проклятие – склонность к резкой перемене настроения Лоусона.  

– Мей, ты идешь? – Придерживая дверь, через плечо интересуется юноша. Он хотел ей предложить заглянуть куда-нибудь поужинать и выпить, потому что вряд ли дома в холодильнике обнаружится хоть какой-то намёк на еду, а он и без того похудел на два килограмма. Излишняя худоба его не красила, поэтому он хотел вернуться к показателю хоть как-то близкому норме.

Выпитый алкоголь, выкуренный косяк, холодный душ сделали своё дело и Хантер практически сразу провалился в сон, стоило его голове коснуться мягкой подушки. Он обычно ни с кем не делил кровать, не в осознанном возрасте, если, конечно, не считать младшего брата, который непременно хочет спать с ним, когда Чинаски приезжает к матери в гости.

Однако крепким сон брюнета назвать было нельзя, он несколько раз просыпался за ночь, а утром обнаружил себя обнимающим Валента со спины. Парень не стал предпринимать попыток отодвинуться, ему нравилось ощущать тепло тела немца, обнимать его, вдыхать запах его тела, слышать и чувствовать размеренное дыхание, Хантер такой же сонный целует Баденского куда-то в волосы, намериваясь попасть губами в висок и с довольной улыбкой засыпает обратно.

Будет американца яркий луч солнца, навязчиво светивший прямо в лицо спящему, он неразборчиво что-то бубнит, не открывая глаз, и хлопает ладонью по кровати, но тут же резко подскакивает на месте и принимает сидячее положение. Брюнет удивлённо осматривает чужую комнату, опускает взгляд на пустое место рядом с собой и вспоминает события прошлого вечера.

Голова побаливает, но терпимо, во рту сухо, тяжесть во всем теле. Хантер ложится обратно на кровать на спину, раскидывает руки и ноги по сторонам и смотрит в потолок, игнорируя все мысли. — Ушёл. — Вступает в разговор с самим собой. — Или мне всё приснилось. — Брюнет накрывает глаза ладонью и несколько минут лежит неподвижно.

Ему стыдно и неловко, он чувствует себя полным идиотом. Нужно же было повестись на провокации Баденского, позволить зайти так далеко. Хантер должен был столкнуть его с колен, отвернуться, не реагировать на прикосновения, уйти, сбежать. Да, как трус, но сохранив лицо. Кем теперь видит его Валент? Кем считает?

Перевернувшись на бок американец обнаруживает на тумбочке наличку, а рядом короткую записку со следом красной помады. — Обиделся? — В панике вспоминает свои слова про «купить как вещь», но тут же себя останавливает. Нет, Валент... не способен на такое, у него будто ограничен эмоциональный диапазон, поэтому эту версию можно смело отмести.

Тогда... Тогда! — Чёртов Валент! — Громко ругается Чинаски, подскакивая с кровати, он морщится из-за головной боли, но ничего лучше не лечит чем концентрированная злость в квадрате. Он издевается над ним? Будто оплатил ему ночь. Оплатил. Ему. Ночь. Будто он шлюха какая-то, продающая своё тело. Хантер возмущённый и разгневанный, начинает быстро собираться и сталкивается с ещё одной проблемой. Немец забрал его кофту, но в замен оставил пиджак, который, естественно, парню мал. — Да ты издеваешься? — Уже взревел брюнет и схватил вещь, чтобы бросить её на пол со всей злостью, но... не бросает. Молодой человек долго смотрит на на пиджак, а затем подносит к носу и вдыхает до боли знакомый запах. Чёрт! Чёрт он окончательно сошёл с ума! В сознание вновь всплывает сцена их поцелуя и Хантер болезненно стонет. Теперь он никогда не сможет избавиться от этих чувств? Совсем никогда?

 — Ненавижу тебя, Валент. — Шипит и бросает всё-таки вещь на кровать.

Чинаски старается как можно быстрей собраться, приходится остаться в чужой футболке, он её заправляет в брюки, обувается и направляется к столику, где лежат деньги и записка. — Ладно, хочешь чтобы я тебя купил? Я куплю. И воспользуюсь тобой, а потом... потом... швырну деньги и уйду. — Парень убирает оставленные Валентом деньги, но вместе с ними забирает и записку, а ещё не забывает о пиджаке перед выходом. 

_______________________________