Хэллоуин широко празднуется в Хогвартсе, но и в домах у волшебников тоже. Во всяком случае, у Розы. В доме Уизли в тесноте, да не в обиде – на любой праздник всегда собирается множество родственников, они шутят, смеются, веселятся, а бабушка Молли всегда печет печенье. А вот Клаусу некому испечь печенья. Его воспитывают деды, а дедушка – это вам не бабушка. И не мама.
Наивная Роза пытается быть для Клауса мамочкой. И несет ему целую коробку песочного печенья.
Клаус, как всегда, в окружении друзей. Как все завсегдатаи вечеринок, он пытается казаться крутым, сильным и взрослым. Только выходит это с уклоном в выпендреж. Услышав слова Розы, он испытывает кринж – будто она сама строит из себя не то мамочку, не то бабушку. Ни матери, ни бабушки не было у Клауса, и в лице Розы он точно не нуждается ни в одной из них.
Клаус берет коробку с печеньем и обращается к слизеринцам:
- Кто из вас любит песочное печенье?
Даниэль Розье поднимает руку:
- Я на диете, но уж больно вкусно пахнет.
Клаус высыпает все печенье для Дани, а коробку вручает Розе, даже не взглянув на свою пере-подругу, недо-девушку:
- Выброси это.
У Розы в руках остается лишь пустая коробка из-под печенья. Все, что осталось от ее поддержки.
- Зачем ты это сделал? – теперь Роза говорит с Клаусом наедине. У нее не такой уж большой опыт в общении с парнями, но она быстро усваивает пройденные уроки, и понимает, что обращаться к парню в присутствии друзей, еще и слизеринцев – дохлый номер. Поэтому теперь она отловила его, когда он один. Ее голос не звучит жалобно или обиженно. Она просто смотрит на него – серьезно, вдумчиво и внимательно, пытаясь искренне понять его поведение. И Клаусу становится стыдно под этим взглядом.
- Как тебе сказать, Уизли. Понимаешь, я не нуждаюсь ни в чьей заботе. Обо мне никогда никто не заботился, спасибо, проживу и без этого. Мне не нужна возможность ни ходить, ни стоять, ни сидеть, ни видеть, ни встречать рассвет, ни отмечать праздники, ни общаться с друзьями. Мне просто все надоело. Я никогда никому не был нужен. Лучше бы меня вообще не было.
Тираду Клауса обрывает звук пощечины. Но уже в следующую секунду Роза неверяще смотрит на свою руку, которая будто бы действовала отдельно от нее.
- Послушай меня, Клаус Гринграсс. Хватит выпендриваться. Ты отличный друг и отличный парень, тебя искренне любят все твои друзья, а их полный Хогвартс. И далеко не каждый станет общаться с замкнутой и вредной девчонкой, невзирая на грехи ее отцов. Значит, в тебе есть скрытый героизм. Так что больше никогда не говори «лучше бы меня не было».
Нарцисса ступает по заброшенному поместью Блэков. О, у нее совсем другие ассоциации с этим местом, чем у Сириуса! Это всегда был ее дом, ее крепость, то, чего ради она жила, ее все. Это было место, где жили ее герои, те, что стали всем ее миром. Ее родители – самая сильная на свете мать, самый богатый и влиятельный на свете отец. Ее старшая сестра – самая красивая и сильная на свете девушка, о, она всегда хотела быть такой, как Беллатриса, только силы духа не хватало. Ее средняя сестра – Нарцисса втайне завидовала Андромеде, ее способности любить и рисковать ради этой любви. Ее самый умный и талантливый брат Регулус, и ее самый смелый брат Сириус, которому она тоже втайне завидовала – его способности находить друзей. Кто может быть лучше этих людей? Хоть они все и пошли разными дорогами, Нарцисса бережно хранила в душе каждое мгновение, связанное с каждым из этих людей. Она помнит всех, кто ушел.
На самом деле она очень одинока. Нарцисса наклоняется и поднимает с пола сломанную куклу. Это была ее любимая игрушка. Что эти чертовы грязнокровки и осквернители, дуболомы-орденовцы, здесь натворили? Хорош Сириус – устроил здесь притон. Будто эти, с позволения сказать, люди что-то понимают в наследии Блэков. Эта фарфоровая кукла, изящная и хрупкая, как сама Нарцисса, стоит больше, чем все их жалкие жизни, вместе взятые.
Цисси бережно вертит куклу в руках, осматривая с разных сторон. Это воспоминания ее детства. Интересно, ее можно починить? Или и она сама сломана, как эта кукла? Разве она сама живет правильно? Кто дал ей право судить других? Почему она помнит всех, кто ушел, почему так цепляется за воспоминания детства, за братьев и сестер, которым нет до нее никакого дела? Не потому ли, что ей просто нечем заняться?
Если разобраться, она всю жизнь жила по чужой указке, и не задумывалась, что нужно лично ей. Приказал отец – пошла под венец, не думая, любит ли Люциуса – дочь дома Блэков и слов-то таких не знала. Хорошо еще, что у них с Люциусом совпали ценности – они оба хотели безопасности и благополучия для своей семьи, причем любой ценой. Но между ними никогда не было ни страсти, ни нежности, как у Андромеды с ее грязнокровным Тедом, а взаимоуважение им заменяла взаимовыгода. Нельзя сказать, чтобы Нарцисса была тупой жертвой – о нет, она никогда не была тупой, она всегда была хитрой лисицей, и брак с лордом Малфоем ей многое давал – стабильность, положение в обществе, деньги, что немаловажно, безопасность и безнаказанность – Люциус выворачивался из любой ситуации, подобно змее. Но она не была уверена в его верности, никогда не слышала нежных слов, а когда Люциус наказывал Драко, лишь отводила глаза, позднее окружая сына удушающей заботой и опекой.
Но, как говорится, «привычка свыше нам дана, замена счастию она». Нарцисса рано научилась приспосабливаться, лгать, говорить то, что от нее хотят слышать, быть ведомой, но извлекать безусловную пользу из своего подчинения. На самом деле она считает, что наши герои – это не какие-то там исторические Мальчики-Которые-Выжили, или, прости господи, Дамблдоры. Нет. Наши герои – это те, кто создал нам нашу жизнь. Это наши родители. Вот именно их и надо проходить в Хогвартсе на истории магии. Как бы они ни прожили – они создали такую жизнь, благодаря которой Нарцисса сейчас живет безбедно. Да, не всем так повезло. А если она иногда ноет – это значит только то, что она неблагодарная девчонка. Леди не ноют. Леди находят в себе чувство собственного достоинства и самоуважение поблагодарить судьбу за все и ценить любой ее дар.
В конечном итоге, мы все такие же игрушки судьбы, как эта маленькая кукла.
Лили сидит допоздна за уроками в гостиной Гриффиндора. Джеймс стоит перед ней на коленях с пышным букетом красных роз.
- Лили, милая, любимая, я так тебя люблю, ты самая лучшая девушка на свете, у тебя золотое сердце, ты ведь не позволишь мне погибнуть безвременной смертью? Ну дай списать домашку!
Лили в отчаянии закатывает глаза:
- Поттер, ты безнадежен! Я тебе что, только для этого нужна? У тебя была неделя на то, чтобы написать эссе! Неделя, Поттер! Что ты делал в это время? Дрался с Северусом?
- Почему сразу дрался? Почему сразу с Нюниусом? – Джеймс напускает на себя вид оскорбленной невинности. – У меня что, других дел нет?
- Ага, вместо домашних заданий?
- Ну да, я же не свое время трачу, а учебное!
- Значит, все-таки дрался?
- Почему обязательно дрался? Что я, по-твоему, злодей какой?
- Нет, ты не злодей, - тяжело вздыхает Лили. – Ума не хватит. Но ты безнадежен. Олень. Мародер и есть.
- Бессердечная красавица, - горько вздыхает Джеймс все с тем же видом оскорбленной невинности. – Я тебя так люблю, а ты…
- Уроки бы ты так любил, - качает головой Лили. – И хоть иногда вел бы себя ответственно.
- Да забей, - только и отмахивается Джеймс.
@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@
- Но что за блеск я вижу на балконе?
Там брезжит свет. Джульетта, ты как день!
Стань у окна, убей луну соседством;
Она и так от зависти больна,
Что ты её затмила белизною.
- Поттер, что с тобой не так? Говори сразу, что надо, что ты даже Шекспира не поленился выучить!
- Лили, милая, ты моя жизнь, ты мое все. Ну пожалуйста, дай списать! Кстати, ты ведь тоже Поттер.
- Джеймс… - Лили в бессильном отчаянии роняет голову на руки. – Ладно ты просил списать сочинения в школе, но отчет по дежурству в аврорат!..
- Но мы же вместе были на дежурстве, милая!
- Ага. И не сделали ничего из задания благодаря кое-кому!
- Ну что ты начинаешь, вот ведь сердца у тебя нет… Тебе жалко, что ли, помочь тому, кто вот-вот умрет из-за любви к тебе?
Лили падает на диван и закрывает лицо руками. Прошло время. Она все так же засиживается допоздна, но уже за отчетами для аврората. Они с Джеймсом выросли, окончили Хогвартс, стали аврорами и поженились. Но ни ума, ни ответственности у Джеймса не прибавилось.
- Ты безнадежен, - в отчаянии повторяет Лили. – Как я только могла в тебя влюбиться?
- Лили, ты разбиваешь мне сердце. Что я, по-твоему, злодей или бандит? Пожиратель смерти? Я не сделал ничего плохого!
- Вот именно! – Лили устало всплескивает руками. – Ты ничего не сделал, ни хорошего, ни плохого! Ты никогда ничего не делаешь! Все надеешься, что с твоими обязанностями лучше справится кто-нибудь другой! Ты не злодей, но ты безнадежен! И безответственен!
- Да забей, - улыбается Джеймс и машет рукой.
@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@@
Прихвостни Волдеморта поднимают головы. В Лондоне повсюду вспыхивают ожесточенные бои. Петунья с Верноном не верят в опасность и отказываются эвакуироваться. Грюм на работе сгоняет с авроров по три шкуры – особенно с хрупкой девушки, все еще падающей в обморок при виде крови. У Лили постоянное чувство, что она не справляется. Она приходит домой и плачет. От бессилия, от отчаяния – уже не детского, но взрослого. От страха за близких. От невозможности всем помочь. От незнания, как правильно. А еще она ждет ребенка. А еще им, похоже, придется безвылазно сидеть дома, скрываясь от Волдеморта, которому почему-то приспичило охотиться за ними.
И в ту минуту, когда Лили с головой погружается в свои страдания и просто рыдает, внезапно теплая ладонь гладит ее по голове. Рядом с Лили приземляется Джеймс.
- Да забей. Прорвемся. Милая, я тебя очень люблю. Мы всегда были вместе – ты и я. Если понадобится, я жизни своей не пожалею, чтобы защитить тебя и нашего сына.
И Лили понимает, что этот безнадежный раздолбай говорит искренне. От сердца, от души. Говорит как взрослый. Она ложится к нему на колени, а он перебирает ее рыжие волосы. В эту минуту Джеймс выглядит как довольный котик, который наелся сметаны. И как добрый любящий мальчик. И одновременно – как взрослый отец семейства, готовый на все, чтобы его жена и сын жили в лучшем мире. И она понимает, чего ради она в него влюбилась. Он не злодей и не бандит. Он хулиган, но с золотым сердцем. С ним она всегда в безопасности. Он не безнадежен. Он ее главная надежда.
Всё началось утром в понедельник накануне, в день его рабочей смены в больнице им. Святого Мунго, когда Лиаму предложили неплохую и прибыльную подработку для управления мракоборцами, а именно — посидеть с оборотнем. Прозвучало предложение дико, но, как заверили его коллеги, бояться было нечего, инциденты крайне и крайне редки, и страдают в них всё равно всегда мракоборцы и оборотни, а не колдомедики. Утешительно, конечно, но не особо, как это показалось Лиаму, и всё же он согласился.
На обеде старшие колдомедики сообщили ему, что выбрали его не случайно: он новенький, в работе не будет ничего особо серьёзного наверняка, но страшновато, так что девушкам подобное почти не предлагали, да и оборотень был ему знаком по школе: Римус Люпин. "Вот так новость," — у Лиама не было особых предубеждений перед оборотнями, но мысль о том, что это магическое существо класса XXXXX, согласно классификации Министерства Магии, никак не желала покидать его голову. Доводы о том, что это славный и умный парнишка, с котором он учился на одном курсе и здоровался на обедах целых два года, не помогали, как бы Лиам не старался.
В тусклом и сыром помещении где-то глубоко в катакомбах министерства было скудно, если не сказать аскетично: два стула по обе стороны от двери, небольшая тумба с антисептиками, бинтами и некоторыми мазями вдобавок ко всему, взятому Лиамом, фонтанчик с питьевой водой, зловеще поблёскивающая серебром клетка в середине комнаты, да голые стены. Ни койки для Римуса, ничего.
Римус. Он сидел на полу по пояс раздетый, понурый. От серебра сознание его было затуманено, он выглядел, как с худшего в мире похмелья. Тело его, скованное громоздкими цепями по руками, ногам, туловищу и даже шее, уже напряглось, и изредка он подрагивал в течении пары минут. Лиам не знал, как себя с ним вести, и просто кивнул ему и незнакомому ему аврору с сильным русским акцентом. А потом всё началось.
Видеть загнанного в клетку зверя было страшно. А ещё страшнее было осознавать себя обедом этого самого зверя, если цепи и прутья серебряной клетки не выдержат. Оборотень пытался метаться, иногда бился о прутья и тогда протяжно выл, пока кожа его покрывалась крупными волдырями и лопалась от контакта с серебром. На каждую новую рану он становился агрессивнее и будто сильнее, цепи жалобно звенели, когда он пытался их вырвать.
Лиам в ужасе вжался в стул.
Сидящий рядом мракоборец был абсолютно спокоен. После очередной попытки прорваться с ним он закурил и бросил Лиаму короткое:
— Если одна из цепей порвётся, то я просто свяжу его инкацеро, так что расслабься, — Лиам повернулся к курящему мракоборцу, который от скуки достал свежий выпуск "Пророка". "Вот уж эмпатия," — язвительно подумал Лиам, но ничего не сказал мужчине, всё же тот внушал не меньше опасности, чем оборотень рядом с ними.
И хоть привыкнуть к волчьему вою и визгу было неимоверно тяжело, видно человек действительно привыкает ко всему. К утру Лиам был скорее уставшим, чем напуганным, хотя и напуганным тоже, и определённо точно бледным, как сама смерть. С окончанием обратного превращения, мрабокорец с русским акцентом отпёр клетку и замки на цепях и ушёл, не запирая за собой дверь. Лиам перевёл взгляд на часы: была половина седьмого утра, видимо, время рассвета, всё же мягкий солнечный свет не проникал в помещение.
Римус лежал на полу, весь истёрзанный и окровавленный, новые раны выглядели откровенно плохо, всё же были нанесены серебром. Лиам убрал все цепи с тела Римуса, помог ему подняться и вывел из ужасной клетки.
— Знаю, тебе просто жесть как хреново, но нам нужно добраться до лазарета, чтобы тебя не травило серебро, — тихо он сказал полуобморочному Римусу, выводя его в соседнюю комнату, где уже понемногу собирались и другие оборотни Лондона.
Усадив юношу на одну из кушеток, Лиам сбегал обратно за бинтами и антисептиками и вернулся обратно.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он Римуса, начав детальный осмотр и оценивая объём работы. "Дряные раны, заживать будут долго," — подумал Лиам, принявшись старательно, но оттого и болезненно обрабатывать ожоги серебром.
Точно. Ремус и не сообразил сначала, почему так больно, потому что был уже в бессознательном состоянии. Но клетка-то серебряная, чтобы сдержать оборотня, поэтому и раны жгло словно каленым железом, и они никак заживать не хотели. Лучше бы серебряную пулю в лоб, но он решил не пугать подобными мыслями Лиама, на лице которого и так явственно читались паника и тревога. Да и еще бы не паниковать – впервые чуть ли не наедине с оборотнем в полнолуние.
Все остальное Люпина не так чтобы шокировало – ни «эмпатия» мракоборца с русским акцентом, ничего. В конце концов, он и не видел особенно сочувствия ни от мракоборцев (кроме Джеймса и Сириуса, но они-то друзья), ни от целителей. Наверное, люди поняли, что если не абстрагироваться, то просто не выдержишь – это в лучшем случае. В худшем от оборотня большинство людей отталкивала чуть ли не естественная брезгливость перед лицом несчастья – мол, если отмежеваться и осудить жертву, то беды происходят только с плохими людьми, ничтожными, слабыми и глупыми, с хорошими они не происходят. А некоторые оригиналы вроде Северуса Снейпа умудрялись даже завидовать – калека, а все для него, и друзья, и девушке он нравится, и родители не пьют, работая в поте лица на лекарства. Словом, Ремус наслушался о себе много – ведь в любом сообществе, в том числе и в волшебном, достаточно много людей, считающих, что принятие слабых и больных ведет к вымиранию. Иногда он даже и сам начинал так о себе думать. Впрочем, в последнее время ни времени, ни сил на дурные мысли не оставалось – просто надо было жить, выживать после каждого удара судьбы. И то, что Люпину удавалось выжить, доказывало, что не так уж он слаб.
Единственное – было как-то странно и стыдно показывать свою слабость своему бывшему «одношкольнику», тому, кто тебя знал лично. А ведь Ремус после окончания всей фигни с Пожирателями планировал пойти в Хогвартс преподавать защиту от темных искусств – ему всегда нравился этот предмет, и работать с детьми тоже хотелось. Но каково будет вернуться туда, где все преподаватели помнят его больным и слабым мальчиком?
С другой стороны, сочувствие на лице Лиама, хоть и пополам со страхом, уже было отраднейшей переменой. С трудом собирая в кучу свое сознание, грозившееся от него снова ускользнуть, Люпин нашел в себе силы принять руку Вейфера и последовать за ним в лазарет, изо всех сил борясь с подступающим обмороком. Когда Лиам начал обработку ран, стало чуть легче – серебряный «яд» потихоньку выветривался из крови. Но раны по-прежнему болели, жгли и щипали, хотя у Ремуса не было сил жаловаться – он лишь морщился, когда приходилось особенно туго.
- Плохо. Все болит. Голова, кости, раны… все, - прохрипел Люпин. Он не любил рассказывать о подробностях полнолуний даже друзьям, но Сириус и Джеймс не уставали повторять, что врачу, как и адвокату, надо говорить все, иначе он просто не сможет оказать помощь. А если Лиам не сможет помочь, то какой из Ремуса будет мракоборец на следующем задании, которые совсем даже не ждут лучшей формы?
Нарцисса вспоминает. Ее брат – нет, не Сириус, другой ее брат Регулус оправдан Министерством посмертно, спустя много лет. Он признан героем. До этого он долгое время считался всего лишь преступником, безвременно погибшим от руки своих же подельников. Но для Нарциссы Регулус никогда не был преступником. Он был в первую очередь ее братом.
Нарцисса помнит Регулуса тихим, умным не по годам мальчиком, который всегда приносил хорошие оценки – в отличие от Сириуса, и по поведению тоже – и старался никогда-никогда не расстраивать родителей, как и она сама. В этом они с Регулусом были схожи, в остальном – нет. Регулус никогда не был трусом. Нарцисса была боязлива, и ей легче было согласиться с родителями, чем спорить. Регулус тоже никогда не спорил, но если он что-то решил, бесполезно было его отговаривать – он молчал и поступал по-своему. Никто никогда не мог сказать с уверенностью, что у него в голове, но ничто не могло быть тверже его молчания.
А еще у Регулуса было много хобби. Он много читал, играл в квиддич, а еще – рисовал. Однажды нарисовал даже портрет самой Нарциссы – она долго сидела неподвижно, для девочки, которую с детства воспитывали как идеальную леди, это не было сложным. А потом с листа на нее смотрела прекрасная девушка, похожая на сказочную принцессу, с прической, украшенной цветами – Регулус сказал, что так красивее. Сестры любили Нарциссу, и братья, как казалось, тоже ее любили – оберегали и защищали, как редкий цветок. Лишь потом война с Волдемортом разбила семью Блэков, как разбивала семьи магглорожденных и осквернителей.
Но, пожалуй, Нарцисса всегда знала. Знала, что ее брат Регулус – герой Слизерина. Если на Сириуса она начала злиться после его ухода из семьи, то Регулусом всегда восхищалась. У нее не было сомнений ни в его твердости духа, ни в том, что он всегда поступает правильно. Незадолго до смерти он все чаще стал уходить в себя, отмалчивался, надолго уходил куда-то из дома. Но Нарцисса и тогда не сомневалась – он знает, что делает.
Хотелось бы ей и сейчас быть такой сильной духом, как Регулус.
кто же перерезал небу горло?
Лучше бы меня не было
Хэллоуин широко празднуется в Хогвартсе, но и в домах у волшебников тоже. Во всяком случае, у Розы. В доме Уизли в тесноте, да не в обиде – на любой праздник всегда собирается множество родственников, они шутят, смеются, веселятся, а бабушка Молли всегда печет печенье. А вот Клаусу некому испечь печенья. Его воспитывают деды, а дедушка – это вам не бабушка. И не мама.
Наивная Роза пытается быть для Клауса мамочкой. И несет ему целую коробку песочного печенья.
- Привет, Клаус! Моя бабушка испекла печенье, будешь?
Клаус, как всегда, в окружении друзей. Как все завсегдатаи вечеринок, он пытается казаться крутым, сильным и взрослым. Только выходит это с уклоном в выпендреж. Услышав слова Розы, он испытывает кринж – будто она сама строит из себя не то мамочку, не то бабушку. Ни матери, ни бабушки не было у Клауса, и в лице Розы он точно не нуждается ни в одной из них.
Клаус берет коробку с печеньем и обращается к слизеринцам:
- Кто из вас любит песочное печенье?
Даниэль Розье поднимает руку:
- Я на диете, но уж больно вкусно пахнет.
Клаус высыпает все печенье для Дани, а коробку вручает Розе, даже не взглянув на свою пере-подругу, недо-девушку:
- Выброси это.
У Розы в руках остается лишь пустая коробка из-под печенья. Все, что осталось от ее поддержки.
- Зачем ты это сделал? – теперь Роза говорит с Клаусом наедине. У нее не такой уж большой опыт в общении с парнями, но она быстро усваивает пройденные уроки, и понимает, что обращаться к парню в присутствии друзей, еще и слизеринцев – дохлый номер. Поэтому теперь она отловила его, когда он один. Ее голос не звучит жалобно или обиженно. Она просто смотрит на него – серьезно, вдумчиво и внимательно, пытаясь искренне понять его поведение. И Клаусу становится стыдно под этим взглядом.
- Как тебе сказать, Уизли. Понимаешь, я не нуждаюсь ни в чьей заботе. Обо мне никогда никто не заботился, спасибо, проживу и без этого. Мне не нужна возможность ни ходить, ни стоять, ни сидеть, ни видеть, ни встречать рассвет, ни отмечать праздники, ни общаться с друзьями. Мне просто все надоело. Я никогда никому не был нужен. Лучше бы меня вообще не было.
Тираду Клауса обрывает звук пощечины. Но уже в следующую секунду Роза неверяще смотрит на свою руку, которая будто бы действовала отдельно от нее.
- Послушай меня, Клаус Гринграсс. Хватит выпендриваться. Ты отличный друг и отличный парень, тебя искренне любят все твои друзья, а их полный Хогвартс. И далеко не каждый станет общаться с замкнутой и вредной девчонкой, невзирая на грехи ее отцов. Значит, в тебе есть скрытый героизм. Так что больше никогда не говори «лучше бы меня не было».