Амон не провожает бывшего друга, остаётся в его комнате, не выходит до тех пор пока не слышит характерного щелчка входной двери, сообщающего, что Нави покинул их общую квартиру.

Тяжёлый вздох звучит особенно громко в абсолютной тишине, повисшей в пустой квартире. Молодой человек осматривается, останавливается у рабочего места Шармы, усаживается за него и кладёт руки на крышку ноутбука. Он не собирается его открывать и заглядывать, но таким образом он чувствует себя ближе к индийцу. — Вкусы меняются. — Повторяет за брюнетом и грустно усмехается. Звучит как издёвка.

— И чего я пытался добиться? — Задаётся вопросом и качает головой. — Только обидел.

Эль-Шами поднимается из-за стола, оглядывается напоследок и выходит из чужой комнаты, прикрыв за собой дверь. Ему остаётся только принять ситуацию, смириться и продолжить свою жизнь. Молодой человек тратит несколько минут на молитву в углу комнаты, принадлежащей ему, а затем возвращается в гостиную и включает игру.

У Рокфеллера не было плана проиграть всю ночь, но сюжет отвлёк от лишних мыслей, перенёс его в другую реальность, где у него всё в полном порядке и ему не нужно задумываться о своих чувствах, ведь существуют чужие. Однако организм в конечном итоге взбунтовался и он уснул прямо на диване. Разбудил парня сторонний шум. Лениво открыв один глаз, некоторое время он прислушивался к скрежету в прихожей, дверь щёлкнула, оповещая о приходи Шармы. Сиамон зевает, медленно поднимается с дивана и потягивается. Тело затекло из-за сна в неудобной позе. — Чёрт. — Шипит светловолосый, выгибаясь, скрещивая руки за спиной.

— Нави? Ты? — Подавить зевок не получается. Араб плетётся к индийцу, а это был определённо он, останавливается перед ним и несколько секунд сонно рассматривается. — Да, ты. — Мозг ещё соображал плохо, зато внимательный глаз цепляется за алый засос, контрастирующий со светлой кожей Навина. В первую секунду хотелось сделать какое-то замечание или сгрубить, но египтянин сдерживается, напоминая, что это не его дело. Чужая жизнь не его забота.

— Спокойной... ночи? — На улице светлело.

Бросив ещё один взгляд, он морщится, не имея сил проигнорировать чужую метку. Отвратительно. — Ладно, я пошёл. — Уже спиной к Нави говорит Эль-Шами.

Проще было бы разозлиться на Шарму, однако Амон не чувствовал злости, он был опустошена. Чувствовал себя пустым сосудом. Пустым и разбитым. Время лечит. Так вроде? Он рад, что его бывшему другу легче. Всё-таки это Рокфеллер два года назад разил ему сердце, он ему должен. Как минимум невмешательство в чужую жизнь. 

Верный своим словам, Нави действительно возвращается домой под утро. Он редко когда оставался на сон после своих ночных рандеву. Одно дело, когда тебе хочется сексуальной удовлетворенности, поэтому ты позволяешь другому человеку прикасаться к себе, и другое дело, оставаться потом спать с ним в одной постели. Последнее он считал актом более интимным, чем половой непосредственно, что-то из области чувств. Его партнеры на одну ночь, впрочем, за редким исключением считали так же, поэтому никто не оставался в обиде.

Возвращался домой, правда, Нави несколько разочарованным. Он не знал, чего ожидал от своего поступка, но точно не того, что будет чувствовать себя таким опустошенным и разбитым, еще более усталым, чем был до этого. Возможно, секс с рандомами при разбитом сердце так себе идея, но Нави думает о том, что все же попробует еще раз.

Навин старается вести себя тихо, когда входит в квартиру. Ему не хотелось будить Амона. И вообще встречаться с Амоном сейчас, отчего-то он ощущал себя слишком уязвимым для этой встречи. Вести себя тихо, впрочем, у него видимо не выходит, потому что навстречу ему все равно выходит египтянин.

Шарма разувается, поднимает сонный взгляд на Амона. Тот явно только что проснулся, судя по отпечатку сна на лице и вороньему гнезду на голове. Он выглядел таким теплым и домашним, что Навину его побег, а иначе это не назовешь, кажется какой-то ошибкой.

"Я люблю тебя", хочется ему сказать как никогда сильно. "Смотри, что ты со мной делаешь". Но он прикусывает язык.

Наблюдает за тем, куда смотрит Эль-Шами, и чувствует стыд и желание оправдаться. Он резко прикрывает засос рукой, краснеет и отводит взгляд. Чувствовать стыд перед Амоном как минимум глупо. Он не совершил ничего такого. Однако ему все равно хотелось как сквозь землю провалиться под его внимательным взглядом.

Он замечает отвращение на чужом лице, и ему становится как никогда до этого паршиво. Внутри него что-то с болью сжимается. Хочется запереться в своей комнате и не выходить оттуда ближайшую вечность. А еще лучше — просто исчезнуть.

— Спокойной ночи, — роняет Нави, спешно удаляясь в свою комнату. Для верности он не просто закрывает за собой дверь, но запирает ее на замок. Все, чего ему хотелось, это лишь лечь в постель, укрыться одеялом, свернувшись калачиком, и провалиться в сон. Но сначала душ.

the end.

В очередной раз между молодыми людьми возникает неловкость. Наверное, здесь уже ничего не поделаешь, не исправишь и не починишь, их отношения не разбитая ваза, её можно собрать по кусочкам, а их уже нет. Амон чувствует себя неполноценным без Нави, он понял это только сейчас, когда у него появилась возможность сравнить. Однако это уже не имеет значения, ничего уже не имеет значения. Эль-Шами по-детски наивно полагал, что у Шармы получится его легко простить спустя два года, но ошибся. А сможет ли он сам себя простить за прошлое? А сможет ли кардинально изменить свою жизнь и себя ради Навина?

Да, понятно. Рокфеллер не знал, что конкретно индийцу понятно, спрашивать боялся. Боялся резкого ответа? Или всё-таки серьёзного разговора? Сиамон на самом деле так сильно запутался, сам не понимал чего конкретно боится. По какой причине тело деревенеет, а слова проглатываются, мысли остаются невысказанными.

Дверной замок в повисшей тишине оглушает, Амон морщится и переводит взгляд на парня. — Да, наверное. — Рассеяно соглашается светловолосый, делает шаг вперёд и вновь тормозит. — Нави, постой. — Прости непривычно тихо. Сглатывает, когда бывший друг останавливается.

— Можно я кое-что попрошу у тебя? — Обычно Эль-Шами уверенный в себе человек, но не сейчас. Парень неловко мнётся и с затаённой надеждой смотрит на брюнета. — Можно тебя обнять? Пожалуйста. Хотя бы один раз. — Ещё никогда Амон не думал о своей смелости, а сейчас был ошарашен собственной наглостью, учитывая, просьбу Шармы в их первую встречу в Японии.

Молодой человек вздрагивает, услышав ответ. Пугается и удивляется одновременно. Согласился. Нави согласился. Араб осторожно делает шаг в сторону брюнета, он хочет улыбнуться, но не получается, физически не может этого сделать. Ещё шаг и Амон заключает бывшего друга в крепкие тёплые объятия. Они отличаются от детских, Эль-Шами и сам не замечает, что обнимает Навина за талию, притягивает к себе совсем не по дружески. Однако в голове сейчас совсем нет пошлых мыслей, честно говоря, в голове Амона абсолютно пусто. Он полностью растворился в чужих руках. Уютно и тепло. Он блаженно вздыхает знакомый аромат тела юноши, мурашки бегут по телу, хочется сжать индийца ещё сильней и объясниться. Ему есть что сказать. Только в очередной раз парализует страх. Нави решит, что он оправдывает. Нет. Нельзя. Пусть остаётся на своих местах. Возможно, Нави лучше без него. Но Амону... не лучше. — Я скучал. — Вырывается невольно и египтянин зарывается носом в тёмные волосы. Идиот. Какой ты, Амон, идиот. Упустил его.

Есть ли у него ещё возможность? Или это точка?

Навин не успевает даже переступить порог комнаты, как Амон его останавливает. Не хотелось заставлять ждать человека у порога, конечно, но Амон выглядел непривычно робким, нерешительным. Конечно, не только это заставляет Навина остановиться. Он был слаб перед просьбами Эль-Шами. Хотя всеми силами и не хотел ему демонстрировать эту слабость.

Он останавливается у двери и оборачивается, вопросительно поднимает бровь, смотря на Амона. Его просьба звучит как то, чего Навин точно не ожидал услышать. И он теряется в том, что он чувствует по этому поводу. Хотелось ли ему возмутиться, ведь все это было похоже на одну большую издевку? Хотелось ли ему послать Амона куда подальше с такими просьбами, ведь ему казалось, что тот игрался с его чувствами? Возможно. Но куда больше Навину хотелось этих объятий. Хотелось вновь ощутить любимые руки вокруг себя. Нави чувствовал себя таким жалким, цепляясь за крохи этого тепла, в котором так нуждался, но которое никогда не сможет получить в том объеме и смысле, в каком хотел.

— Только один раз, — говорит Навин непонятно кому. То ли Амону, то ли себе. С большей вероятностью второе.

Инстинктивно, по собственноручно выдрессированной привычке хотелось сделать шаг назад, стоило только Амону сделать шаг к нему. Но Навин стоял на месте. Напряженно, но стоял на месте. И почти сразу же расслабился, словно против своей воли, как только оказался в объятиях египтянина. Обнимая его в ответ, Навин думает о том, что было бы правильно обнять его за спину. Нейтрально, по-дружески. Но сам Амон притягивал его к себе за талию, что совершенно не тянуло на дружеский жест, и если бы Нави не знал лучше, подумал бы... поэтому он забирается руками под рубашку и обнимает Амона за лопатки. Слышит тихое "я скучал", чувствует, как в Амон зарылся носом в его волосы, и внутри что-то оборвалось.

Хотелось сказать "я тоже". На самом деле, много чего хотелось сказать. Но Навин прикусывает язык, говоря себе, почти приказывая остановиться, держать дистанцию, но все вжимается в Амона сильнее, зажмуривая глаза, глубже вдыхая знакомый запах, ассоциирующийся с домом.

В реальность их вырывает очередная трель дверного звонка. На этот раз куда более яростная. Навин отстраняется не сразу, ему не хочется, да и Амон не торопится его отпускать. Но еще немного, и грузчик будет звонить ему на телефон, а этого не хотелось бы.

— Наверное, мне все же стоит открыть, — тихо говорит Навин, с разочарованием выпутываясь из чужих объятий. Выходит за дверь и с сожалением думает о том, что это действительно был первый и последний раз.

the end.

Воцарилась домашняя атмосфера несмотря на неразобранный чемодан, стоящий в углу, пустые полки и шкафы, полное отсутствие жизни в помещение. Хватало одного лишь присутствия Нави с тарелкой карри, приготовленного Амоном, тёплой улыбки, подаренной индийцу, их уютного молчания, прерываемого редкими подколами. Рокфеллер и не догадывался насколько больно будет вспоминать их прежнюю беззаботную жизнь вместе в одной комнате: смех без причины, язвительные фразочки Шармы, глупые шутки в ответ, споры лишённые смысла, затеянные забавы ради. Настолько больно насколько приятно. Внутри в районе грудной клетки разлилось тепло, словно кот улёгся и греет.

Светловолосый недовольно качает головой, взглянув на пустую тарелку в руках парня. Сколько Эль-Шами делал замечаний по этому поводу, напоминая, что Нави будущий врач и должен знать, что торопиться во время еды нельзя. Однако сегодня Амон ограничивается взглядом, оставив Нави без нотаций.

Сиамон никак не реагирует, когда Шарма берёт его банку с колой и делает глоток, он не брезгует и воспринимает вполне обыденно данное действие. Однако вздрагивает, когда чужая рука ложится на плечо, а у самого уха звучат слова благодарности, тёмные волосы Навина щекочут лицо, а губы едва касаются кожи ушной раковины. Амон резко поворачивает голову, сталкиваясь с носом с носом Нави. Их глаза на одном уровне, как и губы, а рука Шармы с плеча опускается к груди, араб отчётливо чувствовал каждый пальчик. Юноша нервно сглатывает, но и двинуться на может, продолжая смотреть на бывшего друга испуганно-удивлённо.

Наконец-то Навин отстраняется, он движется в строну выхода, а Эль-Шами продолжает сидеть неподвижно, сильней сжав тарелку. Он понятия не имел как реагировать на произошедшее головой, зато знало тело, по спине пробежали мурашки, обдало жаром, мышцы напряглись. К собственному стыду Рокфеллер поймал себя на мысли, что предвкушал продолжение. И это его... не разозлило, но вызвало чувство вины.

Попрощавшись с Шармой, парень взглянул на себя в зеркало и недовольно покачал головой, осуждая себя. — Косвенный поцелуй? — Задаётся в слух вопросом молодой человек и вводит уже запрос в гугле. Несколько он напряжённо читает, поднимает голову, смотрит на банку с колой и хмурится, вновь опускает взгляд, перечитывает и смотрит на банку. — Это мы... что... типа поцеловались? — Вопрос адресован отражению в зеркале, которое смотрит не менее удивлённо.

Амон тянется к коле, делает глоток и ставит жестяную банку обратно на стол. — Теперь точно. — Вздыхает. Пальцы прикасаются к губам, светловолосый проводит по нижней губе, а затем ладонь опускается на грудь, ложится там, где лежала рука Нави.

— Надо вещи разобрать! — Подскакивает Рокфеллер, решив, что вытеснить разные мысли поможет только физический труд и забота что куда положить. 

______________________________________

Кадзуми Чистейн

17 лет, 7 год обучения.

Когтевран / Рейвенкло

Чистокровная

Староста

Родители:

Хотару Миура-Чистейн — владелица самой крупной магической типографии в Лондоне.

Виктор Чистейн — отчим Кадзуми, глава сектора борьбы с неправомерным использованием магии.

Отец Кадзу умер, когда та была совсем маленькой, поэтому его она почти не помнит. Он был мракоборцем на службе министерства магии Японии.

Родилась в 1953-м году в Японии, в семье чистокровных магов. Мать девушки тогда работала журналистом в местной газете, а отец был знаменитым мракоборцем. Позднее Хотару говорила, что не могла противостоять очарованию отца, и влюбилась в него без памяти. 

В 1956-м году отец Кадзуми умер, выполняя задание от министерства магии. Девочка с матерью начали жить вдвоем.

В 1960 году Кадзу пошла в школу Махотокоро.

В 1963 году Хотару встретила Виктора, приехавшего в Японию в командировку. Их роман закрутился быстро во многом потому, что Виктор чем-то напоминал Хотару отца Кадзуми, и в скором времени Кадзу вместе с матерью переехали к Виктору в Лондон. Школу в Японии пришлось покинуть.

В 1964-м девочке прилетела сова с приглашением учиться в Хогвартсе.

— Несмотря на то, что живет в Англии уже 6 лет, до сих пор имеет легкий японский акцент.

— С третьего до середины пятого курса играла в команде когтеврана по квиддичу на позиции ловца. Ушла из команды по причине нехватки времени. 

— Мать Кадзуми имеет довольно резкие взгляды на маглов и грязнокровок, которые сама Кадзу не разделяет. 

— С отчимом имеет хорошие отношения, но не очень близкие. 

— До сих пор дома хранит мантию из Махотокоро. 

— Чрезвычайно любознательна и эрудированна, однако до сих пор не знает, к какой стезе ее тянет больше. 

Палочка: дерево вишни, волос единорога, 14 ½”, жесткая.

Патронус: летучая мышь.

Боггарт: замкнутое пространство.

Факультативы: уход за магическими существами, алхимия, магловедение, курс трансгрессии. 

Любимые предметы: зельеварение, полеты на метлах, алхимия, защита от темных искусств. 

Состоит в кружке зельеварения.

_{Маруяма Иньхэ}

Siatxam Te Awok Ewei’itan| Сиат’ам Те Авок Эвеи’итан

Сиат

16 лет, сын вождя, клан Оматикайя

_{Зирцеи (слева) и Сиат’ам (справа)}

- Научился ухаживать за ягодными кустарниками и некоторыми другими представителями пандорской флоры.  

- Мастер стрельбы из лука – обучался этому буквально с раннего детства.

- На охоту всегда отправляется на своем па’ли (лютоконе).

-  Его манит охота, однако Сиат ужасно боится икранов и не может пройти обряд инициации Икнимайи. Год назад этот обряд закончился плачевно для его сестры-близнеца Зирцеи. Ныне считается, что Зирцеи была недостаточно опытной охотницей, не смогла удержаться на банши и потому разбилась о скалы. Но как бы там ни было, Сиат’ам до сих пор не решился подняться к гнездовью икранов и стать полноценным охотником клана.

-  Связь Сиат’ама и Зирцеи была невероятно сильной, из-за чего Сиат по-прежнему безумно тоскует по сестре. Он сооружил алтарь неподалеку от дерева дома, приносит туда красивые маленькие вещи и разговаривает с сестрой, надеясь, что она слышит его.

- Очень болезненно воспринимает разговоры о жизни и смерти Зирцеи, проявляет агрессию и закрывается, если кто-то критикует его за излишнюю скорбь или обсуждает сестру в негативном ключе.

- Трепетно относится к своему старшему брату Рейквентуаку, боится потерять Рея и потому агрессивно защищает его от всего на свете.

- На шее юноши всегда можно наблюдать ожерелье с разноцветными бусинами, отточенными камнями и сушеными ягодами.  Ранее оно принадлежало Зирцеи.

- На теле есть множество шрамов – от падений с веток, чужого оружия, клыков диких зверей, шипов различных растений.

- Несколько выше, чем большинство членов клана.

Выпитый алкоголь, выкуренный косяк, холодный душ сделали своё дело и Хантер практически сразу провалился в сон, стоило его голове коснуться мягкой подушки. Он обычно ни с кем не делил кровать, не в осознанном возрасте, если, конечно, не считать младшего брата, который непременно хочет спать с ним, когда Чинаски приезжает к матери в гости.

Однако крепким сон брюнета назвать было нельзя, он несколько раз просыпался за ночь, а утром обнаружил себя обнимающим Валента со спины. Парень не стал предпринимать попыток отодвинуться, ему нравилось ощущать тепло тела немца, обнимать его, вдыхать запах его тела, слышать и чувствовать размеренное дыхание, Хантер такой же сонный целует Баденского куда-то в волосы, намериваясь попасть губами в висок и с довольной улыбкой засыпает обратно.

Будет американца яркий луч солнца, навязчиво светивший прямо в лицо спящему, он неразборчиво что-то бубнит, не открывая глаз, и хлопает ладонью по кровати, но тут же резко подскакивает на месте и принимает сидячее положение. Брюнет удивлённо осматривает чужую комнату, опускает взгляд на пустое место рядом с собой и вспоминает события прошлого вечера.

Голова побаливает, но терпимо, во рту сухо, тяжесть во всем теле. Хантер ложится обратно на кровать на спину, раскидывает руки и ноги по сторонам и смотрит в потолок, игнорируя все мысли. — Ушёл. — Вступает в разговор с самим собой. — Или мне всё приснилось. — Брюнет накрывает глаза ладонью и несколько минут лежит неподвижно.

Ему стыдно и неловко, он чувствует себя полным идиотом. Нужно же было повестись на провокации Баденского, позволить зайти так далеко. Хантер должен был столкнуть его с колен, отвернуться, не реагировать на прикосновения, уйти, сбежать. Да, как трус, но сохранив лицо. Кем теперь видит его Валент? Кем считает?

Перевернувшись на бок американец обнаруживает на тумбочке наличку, а рядом короткую записку со следом красной помады. — Обиделся? — В панике вспоминает свои слова про «купить как вещь», но тут же себя останавливает. Нет, Валент... не способен на такое, у него будто ограничен эмоциональный диапазон, поэтому эту версию можно смело отмести.

Тогда... Тогда! — Чёртов Валент! — Громко ругается Чинаски, подскакивая с кровати, он морщится из-за головной боли, но ничего лучше не лечит чем концентрированная злость в квадрате. Он издевается над ним? Будто оплатил ему ночь. Оплатил. Ему. Ночь. Будто он шлюха какая-то, продающая своё тело. Хантер возмущённый и разгневанный, начинает быстро собираться и сталкивается с ещё одной проблемой. Немец забрал его кофту, но в замен оставил пиджак, который, естественно, парню мал. — Да ты издеваешься? — Уже взревел брюнет и схватил вещь, чтобы бросить её на пол со всей злостью, но... не бросает. Молодой человек долго смотрит на на пиджак, а затем подносит к носу и вдыхает до боли знакомый запах. Чёрт! Чёрт он окончательно сошёл с ума! В сознание вновь всплывает сцена их поцелуя и Хантер болезненно стонет. Теперь он никогда не сможет избавиться от этих чувств? Совсем никогда?

 — Ненавижу тебя, Валент. — Шипит и бросает всё-таки вещь на кровать.

Чинаски старается как можно быстрей собраться, приходится остаться в чужой футболке, он её заправляет в брюки, обувается и направляется к столику, где лежат деньги и записка. — Ладно, хочешь чтобы я тебя купил? Я куплю. И воспользуюсь тобой, а потом... потом... швырну деньги и уйду. — Парень убирает оставленные Валентом деньги, но вместе с ними забирает и записку, а ещё не забывает о пиджаке перед выходом. 

_______________________________