аватарки за спасибо :)

на выбор_{(разбросало, но есть пометки порядка по номерам)}

100*162

shirli

не чб, не темное, плавное, печатный шрифт, оформление и эффекты под гиф

пожалуйста

пока стоп! все отписи до этого комментария - можно отредактировать/заполнить новым, а новые заявки пока на паузе!

всем спасибо за доверие, т. к. навыки буду обновлять впервые за долгое время - не могу обещать скорый результат, но постараюсь для всех и каждого порадовать и скоростью, и качеством! :)

после того, как все доделаю, возможно, обращусь за помощью в виде заявок повторно 🙏🏻

Почему никто не сказал Джереми, что взрослая жизнь – настоящий ад? Как только справляешься с одной трудностью, тебя настигает следующая. Заботам не было конца. Прошло четыре года с тех пор, как парни окончательно приняли решение быть вместе. Сейчас, вспоминая, Джереми бы подумал, что они пролетели одним днем. Но все же, то были счастливые годы.

В университете они проучились еще два года. Было сложно находиться поодаль – то Джереми, то Доминик в любой свободный день проводили по несколько часов в дороге, чтобы увидеться друг с другом. Поначалу приезжал только Джереми, поскольку в Кливленде было слишком много общих знакомых. В конце концов, их могли увидеть Джейн с Брианной. Не то чтобы это являлось огромной проблемой – девушки спокойно приняли факт расставания, по крайней мере, они сделали вид. Но им все равно было неловко расхаживать одна рука в другой и выставлять свою любовь напоказ перед теми, кому они, собственно, разбили сердце. Поэтому Ник и Джер некоторое время осторожничали. Да и друг другу относились так, будто боялись спугнуть то, что только-только начало восстанавливаться. Постепенно весь мир, да и они сами, привыкли, что парни снова сошлись. Джереми поделился со своими родителями, что Доминик вновь присутствует в его жизни, и что он, на самом деле, никогда не являлся ему другом. Эта информация была скорее для отца Джереми, ведь миссис Николс давно всё знала, и сама была свидетельницей тяжелого расставания юношей. Вопреки ожиданиям Джереми, особо никакой реакции не последовало – его отец никогда не отличался консервативным мышлением. Он просто-напросто был рад, что его сын счастлив, а его матери всего лишь и нужно было, чтобы в голосе Джереми на другом конце линии снова зазвучали радостные нотки.

С Джейн они, как ни странно, тоже помирились. Для Джереми это стало, пожалуй, самым приятным сюрпризом, ведь он долгие месяцы избегал её, чтобы не делать ей больно. Во всяком случае, он так считал. И каково же было его удивление, когда однажды девушка застала его на территории кампуса со словами: «Ты, конечно, урод последний, Джереми, но у нас общее дело. Я без тебя не могу». Я без тебя не могу. Как же, оказывается, важно и нужно было для Джереми услышать эти слова от девушки. Все эти месяцы он себе места не находил и сильно скучал по Джейн. Он наконец осознал, что никогда и не воспринимал её больше, чем подругу. Но их дружба, нужно признать, была один на миллион. Они друг друга прекрасно понимали. Они понимали друг друга с полуслова. Их связывало творчество, и, потеряв её, Джереми потерял что-то и в себе. Помирившись, они долго не возвращались к теме отношений, пока однажды Джейн не разоткровенничалась. «Кажется, я тебя тоже никогда не любила, как парня», произнесла девушка. «Тоже». Она всё про себя знала и звучала довольно искренне, задаваясь вопросом, как же они могли запятнать такую дружбу сексом. Хорошо, что всё обошлось. «Прекрасно», коротко ответил Джереми. Он был благодарен судьбе за то, что всё разрешилось таким путем. Вскоре он познакомил её и с Домиником. Относившись долгое время к Джейн с ревностью (оно и понятно почему), позже Доминик признался, что и на него она произвела впечатление. Возможно, он понял, что девушка и вправду не претендовала на Джереми. В конце концов, ближе к концу обучения, они смогли подружиться.

С Домиником у них наступил самый настоящий, как это говорится, медовый месяц. Первое время они практически не отлипали друг от друга. Джереми приезжал каждые выходные, и они проводили несколько дней то в комнате общежития, если сосед Ника отсутствовал, то снимали посуточно квартиру. Они учились, хоть и урывками, жить совместно и делить какой-никакой быт. Вместе что-нибудь готовили, Джереми отвозил Доминика по делам, проводили какое-то время за учебой, особенно в период сессии, гуляли, занимались спортом даже. На третьем курсе команда Джереми по футболу снова встретилась с соперниками в лице команды Доминика в финале, но на этот раз уступили им. Даже касаемо этого вопроса, Джереми понял, что всё себе доказал в прошлом игровом сезоне и уступил бразды правления своему парню, как, собственно, и всегда. На следующее лето парни отправились в свой первый совместный отпуск. Недолго думая, они сошлись на том, что идеальным местом для их первой поездки станет Нью-Йорк. Так и случилось. Именно в том году Джереми смог по-настоящему влюбиться в город. Оказавшись там, он мог так ясно и четко представить их совместную жизнь. Ему как никогда захотелось окончить университет и переехать сюда, словно это было уже завтра. Но предстоял еще целый год обучения впереди, поэтому Джереми на какое-то время утаил свое желание от парня. В ту поездку они много, где были – нашли ту самую квартиру, где жили герои сериала «Друзья», нашли тот самый бар, завсегдатаями которого были Тед, Робин, Барни, Лили и Маршалл из «Как я встретил вашу маму», ездили загород, чтобы побывать в Монтоке, по местам которого бродили Джоэл и Клементина из фильма «Вечное сияние чистого разума». Вернувшись в отель, Джереми показал Доминику этот фильм, и он ему очень понравился.

То были счастливые годы, пусть даже очень трудные. Оканчивали парни университет дистанционно – весь мир в начале две тысячи двадцатого года закрыли на карантин. Ник и Джер резко оказались оторванными друг от друга, поскольку все ещё жили в разных городах. В то время даже выходить из дома было строго-настрого запрещено в целях безопасности, не говоря уж о перемещении в разные города и страны. Было правда нелегко. Отец Джереми тогда заразился болезнью, и она поразила значительную часть его легких. Все тогда обошлось, но восстановление было долгим и тяжелым. Переживать все это, будучи на расстоянии, было мучительно. Джеру так хотелось оказаться дома, но ему также хотелось и оказаться рядом с Домиником, который лишь одними объятьями мог дать понять, что все непременно наладится. И в какой-то момент все действительно начало налаживаться: людей снова стали пускать на улицу, объявили масочный режим, а парни наконец выпустились из университета.

Именно тогда Джереми и предложил переехать в Нью-Йорк. Поначалу они долго спорили, и в этом споре Доминик выступал голосом разума. Их долгие рассуждения можно было свести к следующим фразам: «как? – это слишком дорого и сложно – вдруг нас не примут? – ты представляешь, насколько это огромный город?» Но их спор завершился тем, что следующей осенью они были уже там и находились в поиске квартиры. К парням подтянулись лучший друг Джереми Мэйсон и его девушка, и они приняли решение снимать квартиру вместе – так было куда дешевле. Но это «дешевле» все еще обходилось им дорого. Оба парня поступили на магистратуру, да еще и в один университет, чему они несказанно рады. Джереми решил продать свою машину, чтобы у них на какое-то время была подушка безопасности. Плюс ко всему, зачем им в Нью-Йорке две машины, учитывая, насколько дорого им обходилось парковочное место в комплексе, где они снимали квартиру. Джереми не переставал удивляться, насколько тесно взрослая жизнь соприкасается с вопросом денег – всё, абсолютно всё в Нью-Йорке казалось дорогим. Плохо сделанным, пресным, невкусным, но при этом дорогим. Какое-то время ему хотелось даже сбежать отсюда, но его гордость не позволяла ему признаться Доминику, что в каком-то смысле (во всех, блин!) он был прав. Любовь, дружба, доброта, разговоры – четыре столпа, который удерживали Джереми от пропасти. Он каждый вечер успокаивал себя, что, в конце концов, он смог прожить этот день, а за ним ещё один, ещё и ещё. Он старался справляться с невзгодами, правда старался, и так ценил их с Домиником любовь за бесконечную взаимопомощь и поддержку. Они росли вместе, и ему было так интересно видеть, как Доминику исполняется двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре… двадцать пять. Он ведь знал его с тех пор, как ему было семнадцать. Каждый год он будто снова знакомился с этим удивительным человеком, открывал новые грани его характера и влюблялся ещё сильнее.

Лето двадцать второго года ассоциировалось у Джереми с очередным этапом, который ему придется оставить позади. Парни заканчивали магистратуру, и в последнее время каждый был озабочен написанием диссертации. Дома стояла нервная атмосфера: одновременно четырем студентам предстояло написать и защитить академическую работу. Все друг друга откровенно бесили: один не там оставит кружку допитого кофе, другой не уберет из кухонного слива остатки еды, третий опять разбросает обувь посреди коридора. Учебу приходилось совмещать с работой, поэтому парням все реже удавалось проводить время вместе. Джереми еще на первом курсе магистратуру имел удачу устроиться в начинающую IT-компанию, пройдя целых четыре этапа собеседований. За два года компании удалось удержаться наплаву и не обанкротиться, чему Джереми не мог не радоваться, потому что сил и духа проходить этап трудоустройства у него уже не было. И в последний месяц Джереми начал плавиться от поставленных задач: работа, диссертация, жизнь. Недели превратились в секунды, и Джереми не поспевал ни за течением времени, ни за чем. В единственные за несколько недель выходные Джереми все ещё мыслями находился в делах, чем немало смущал Доминика, который постоянно пытался устроить им хоть какое-то свидание. Они ходили на концерт любимой группы. Они ужинали в приличном ресторане, что было, честно признаться, огромной редкостью. Даже сходили на футбольный матч, где играла команда, за которой оба парня давно следили. Но под конец каждого свидания Доминик оставался раздраженным, а Джереми не понимал, что послужило причиной таких эмоций. В любом случае, они справлялись. Пытались жить взрослую жизнь, все дальше отдаляясь от юношеских лет, в которые встретили друг друга. 

сироткин & soda luv — в первый раз

последнее время доминик очень часто анализировал прошедшие с джереми годы перед сном – на то были свои причины, конечно же. слишком многое они успели пережить вместе и столь же многое ожидало их впереди. по крайней мере, ник на это надеялся. можно сказать, даже, наверное, знал. уверенность в джереми росла в джейкобсоне с каждым днем все сильнее, по мере того, какие невзгоды, проблемы и тупики их встречали на совместном пути. сейчас было нелегче. голова шла кругом буквально из-за всего: из-за учебы, из-за работы, постоянной усталости, потери ориентиров и желания лечь пластом и забыться. ник никогда не отличался особым пессимизмом, даже если все было совсем плохо, он старался видеть хоть что-то хорошее. чтобы вызвать на лице джера улыбку и благодаря тому улыбнуться и самому тоже. только в последнее время это давалось дому с особым трудом. поэтому он вспоминал. вспоминал университет, вспоминал их все еще тайные – а затем уже нет – встречи. то, как хрупко и с самого начала они заново выстраивали отношения с би и джейн. девушками, которым они умудрились разбить сердца собственной любовью. как заново будто учились ходить – только теперь они вновь пытались шагать нога в ногу уже по их собственному, общему пути. порой доминика накрывал страх, что это все же не навсегда, что однажды джереми передумает, что их счастье не будет длиться вечно, и в один прекрасный день все это прекратится. но этого не происходило. доминик все равно видел джереми рядом. во время поездок друг к другу на различные свидания. во время возвращения в их город, где все когда-то у них завязалось, когда они были еще детьми. во время планирования их общего будущего. во время совместных поездок. во время решения, когда они наконец договорились переехать в нью-йорк. тогда дому было особенно страшно. бытовая жизнь, полноценная, совместная, на фоне незнакомого города и новых проблем, которые он им готовил, включающих учебу и гребанные деньги. джейкобсон практически успел поверить тогда, что они не справятся. но этого тоже не произошло.

постепенно рутина закрыла собой все те дыры, что образовались в груди парня на фоне того, как сильно он переживал после переезда. несмотря на все дерьмо, с которым им пришлось столкнуться так внезапно и без какой-либо подготовки, они справились. конечно, нику хотелось верить, что так будет не всегда, и однажды они доберутся до того пика вершины, к которому стремятся буквально рука об руку. тогда джейкобсон и принял решение жить постепенно, день за днем. и наступило затишье. ник привык к режиму «учеба – работа – дом», и так по кругу, периодически радуя себя хоть какими-нибудь вылазками в город, если оставались силы и хватало денег после того, как они проводили основные платежи и откладывали на что-то. мечту или черный день, возможно, между этими понятиями можно поставить знак «равно». и вот тогда доминик осознал самое главное. неважно как, где и в каких условиях. он окончательно понял, что хочет остаток своей жизни провести с джереми николсом. они прошли и огонь, и воду, и медные трубы – буквально. не то, чтобы ник ранее сомневался в этой идее, но подобный этап в их жизнях лишь укрепил эту мысль. и с тех пор джейкобсон стал думать, как же ему лучше сделать предложение руки и сердца самому дорогому человеку в его жизни.

раз за разом что-то снова шло не так. то у одного из них было слишком много учебы или работы. то их долгожданный совместный выходной выпадал слишком нескоро, из-за чего они оставались дома и плашмя валялись на кровати весь день. то нужно было потратить накопленные на кольцо деньги на починку очередной техники и прочей херни. ник чувствовал, будто с трудом делал один шаг вперед, а затем его с силой толкали на три шага назад. он конечно никогда не испытывал желания сдаться, в конце концов, если так сложатся обстоятельства, дом будет готов сделать джеру предложение, когда они после работы лягут в кровать, будучи одной ногой уже в своих снах. но нику, безусловно, хотелось, чтобы этот момент запомнился. когда кольцо наконец было приобретено (спасибо девушке мэйсона за помощь), доминик стал направлять все силы лишь на то, как лучше организовать один из самых лучших вечеров в их жизнях. но все снова шло не так. то они были слишком уставшие, то не находилось подходящего момента, то джереми будто нарочно игнорировал настрой ника и то, к чему он вел. в конце концов, дом отложил это занятие. кольцо так и осталось лежать в его поясной сумке. он таскал ее везде за собой при каждом случае, когда они выбирались куда-то, но больше пока о нем не вспоминал. возможно, ему просто нужно было понадеяться на силы вселенной и выбор действительно правильного момента.

и вот наступает очередной выходной, такой долгожданный, но только потому, что они снова смогут провести его вместе. к тому же, на дворе праздник – день независимости. ник всегда любил этот праздник, буквально с детства. в этот день они всегда собирались всей семьей за столом, а после ужина запускали небольшой салют во дворе дома, созывая всех соседей составить компанию. со временем эта традиция канула в бездну, и на ее место пришла взрослая жизнь и проблемы, которая она несет за собой. а доминику сильнее всего хотелось, чтобы в их совместной с джером жизни этот день снова приносил за собой лишь радость и счастливые воспоминания. особенно, когда в их собственной семье наконец появятся дети – когда-нибудь, думал ник, это абсолютно точно произойдет.

желания куда-то идти и отмечать с танцами, роскошным ужином и прочим у ника не было, поэтому он предложил джереми скататься до бруклинского моста и посмотреть на салют с набережной у него, затем взять еды навынос, поужинать дома под какой-нибудь фильм и, если они не уснут посреди просмотра, заняться любовью. в текущих реалиях их жизни это звучало как идеальный план. единственное, что омрачало состояние ника, – это то самое кольцо, которое так сильно просилось наружу, но с ним вечно что-то шло не так. дом не знал, будет ли сегодня подходящий момент, поэтому не возлагал надежд и просто ждал. правда, ожидание это не самым лучшим образом сказывалось на настроении парня.

— на ужин возьмем курицу по-тайски или утку по-пекински? — произносит ник, обнимая джера со спины, пока они стоят у самых перил набережной в ожидании салюта. голос сквозит сарказмом, потому что последнее время они только так и питались – дешевой едой из доставки, попросту не имея возможности позволить себе большее. пытались заниматься самостоятельной готовкой, даже покупали хорошие продукты, чтобы питаться «правильно». но чаще всего вечер после учебы и работы сводился к словам «ты закажешь или я?». на деле настроения у доминика не сказать, что было много. во-первых, он жутко устал (что наверняка испытывал и сам джер), а во-вторых, ему было грустно от отсутствия ощущения праздника внутри, несмотря на все происходящее. мысли крутились лишь вокруг одного – ему слишком сильно хотелось встать на одно колено и протянуть джереми обещание «жить долго и счастливо». ответа джера по итогу он так и не услышал, окончательно погрузившись в собственные мысли.

джейсон хотел дать себе по морде не меньше джульетты. у нее, конечно, было на это больше прав, но это не отменяло того факта, как сильно он себя ненавидел за поступок, совершенный в ее сторону. если он только знал. знал, что поступает как ублюдок. знал, что это совсем не смешно и не интересно. знал, что он влюбится в девушку, которой собирался разбить сердце своими «чувствами». теми, которые переросли в настоящие чувства.

парень намеренно игнорирует не только физическое парирование со стороны холливелл, но и словесное тоже. потому что ему все равно. он продолжит называть ее «джерри», а в мыслях все также будет обращаться как к «мышке». он будет сражаться не против нее, а за нее, пока она его не простит. или же не скажет напрямую навсегда оставить ее в покое. и даже при таком раскладе, кажется, сердце уэйна разрывалось от подобной мысли. словно он просто не сможет больше без нее жить.

джейсон поддается не потому, что джульетта была девушкой. он понимает, что ей нужно выпустить эту энергию. она не была из тех девушек, что копили злость и обиду в себе и выпускали ее на всех вокруг словно ядовитую отраву. по крайней мере, уэйну так казалось. и он хотел, чтобы из-за него она стала подобной. поэтому он терпит. отбивается, чтобы все же не лишиться собственной жизни, но терпит, давая джерри возможность дать себе волю. но в какой-то момент палка все же гнется слишком сильно и лопается на две части.

— блять! — недовольно шипит джейс, ощутив жгучую боль в районе левой голени. меч и щит тут же падают на траву, а следом и уэйн грохается на землю из-за болезненного пощипывания в ноге. полубог осматривает собственную ногу, сидя на земле, и видит, как из раны начинает сочиться кровь. но что самое удивительное – сын диониса не испытывает даже и капли гнева. конечно, в первую очередь, он просто не заслуживал права на подобные чувства в сторону джульетты. но даже если бы она просто случайно его задела без контекста их текущих отношений – он бы ни в коем случае даже не посмотрел в ее сторону. еще в начале лета все было бы совсем иначе.

рана получилась не глубокой, но достаточно продольной, — все нормально. — тут же без эмоций выдает джейс, даже не глядя на джерри. почему-то ему подумалось, что, даже несмотря на всю эту напряженность между ними, она все равно по-человечески почувствует себя нехорошо после произошедшего, из-за чего он и поторопился ее успокоить. кое-как уэйн поднимается с земли с помощью меча в качестве опоры и похрамывая направляется к ближайшей скамейке. вряд ли они смогут продолжить тренировку, но внутри себя джейсон надеялся, что холливелл все же смогла обрести хоть каплю облегчения, пускай даже и через агрессию.

 вначале, когда джейсона и джульетту объявили парой в спарринге, девушке действительно хотелось причинить боль джейсу такую, какую он причинил ей. понимая, что одного удара мечом по любой части тела, будет недостаточно, она все равно с большой злостью и силой делала выпады вперед и вела тренировку словно проходила кастинг какой-то. и как только заветный удар произошел — то ли джейсон поддался, то ли действительно пропустил удар, — заветного облегчения не последовало. холливелл тяжело дышала, смотрела на падение уэйна и старалась почувствовать хоть толику спокойствия и наслаждения, но того не последовало, из-за чего холливелл начала злиться еще сильнее.

она думала, что причинение физической боли джейсону поможет заглушить ее моральную, но джерри ошиблась, из-за чего в ее голове на секунду проскользнула мысль, а, может, нужно не джейсу физическую боль причинить, а… себе?

но джерри была девушкой умной и разумной, эти мысли она тут же выкинула из головы и фыркнула на слова джейсона. она, собственно, и не спрашивала. и даже ковыляние уэйна до скамейки с опорой в виде меча не помогло растопить лед, зародившийся где-то внутри джульетты. она лишь бросила все боевые аксессуары на траву и недовольная пошла за парнем к скамейке, нагнав его в тот момент, когда он присаживался.

кентавр в свою очередь поспешил к полукровкам, чтобы выяснить, что случилось, и не нуждается ли мистер уэйн в медицинской помощи, — асклепий сейчас у себя, — говорит мистер грейсон, на что получает приподнятую вверх в согнутом локте руку, ладонью направленную к нему, — мистер грейсон, я помогу, — спокойно говорит она без единой лишней эмоции что в голосе, что на лице. кентавр тут же возвращается к другим ученикам.

джульетта работает молча, не хочет вести с джейсоном никакого диалога, хотя предполагает, что тот проявит инициативу и все равно с ней заговорит. она присаживается на колени на земле и освобождает место ранения от ткани, задирая штанину джейса вверх по ноге. делает это неаккуратно, не боится его боли и даже стараться сделать это безобидно не пытается, — не надо, — говорит она тут же, как джейс хочет что-то сказать в ее сторону. холливелл приподнимает левую руку над раной, сначала просто держит сверху, а затем плавно начинает крутить кистью и перебирать пальцами, будто пытаясь что-то поймать. спустя пять секунд она буквально обхватывает маленький солнечный лучик, легко тянет его на себя и направляет луч к ране. рана была неглубокой, но продольной, и луч точно копирует рану во всю ее длину, нависает над ней, а затем опускается, словно всасываясь. все это действие сопровождается молчанием джульетты и ее плавными действиями рукой.

как только процесс «залечивания» подошел к концу, холливелл поднимается на ноги и отряхивает колени, — пожалуйста, — лишь отвечает она и разворачивается, направляясь к брошенным инструментам, которые полукровка поднимает с земли и относит обратно на место. их спарринг явно окончен.

получила ли джульетта облегчение? нет. выпустила пар? можно и так сказать, но оказалось, что ей это совсем не нужно.  

Момент развязки был близок – Джереми мог ощущать, как на него надвигалась волна оргазма. Пара толчков, и он был готов кончить. Его собственная рука сменилась рукой Доминика, доставлявшая ему еще большее удовольствие. Он не находит сил даже на то, чтобы целоваться – поцелуи получаются рваные, сбивчивые. Ему не хватает воздуха; вся комната сузилась до размера их тел, он был Домиником, а Доминик был им. Где заканчивался Доминик, там начинался Джереми. «Я тебя люблю», слышит Джереми. Это была любовь. Между ними происходила что ни на есть самая настоящая любовь. Бурная, страстная, быстрая, но любовь. Еще одна из её граней. Еще немного, и они оба кончают. Сначала Доминик, сделав пару последних резких толчков. Он изливается внутрь Джереми, и его тело начинает понемногу успокаиваться. Обмякшим членом он делает еще пару несильных толчков, чтобы хотя бы на момент продлить удовольствие. Следом кончает Джереми – из его члена извергается теплая бледноватая жидкость, попадая на руку Доминика и ему на живот. Все чувства смешались, и на какое-то время Джереми теряется в пространстве. Резко обессилевший, он откидывает голову обратно на подушку и переводит дыхание. – Это ты красивый, – тихо отвечает Джереми. Его настигает какая-то нелепая эйфория, от которой хотелось рассмеяться в голос. Что это вообще было? И почему было так хорошо?

Они лежали в обнимку, испачканные в сперме, не в силах пошевелиться. Доминик не выходил из Джереми, и ему безумно нравилось это ощущение. Они глядели друг на друга, пытаясь осознать, что наделали. Как будто они были двумя мальчишками, устроившие большую шалость. Но о последствиях Джереми подумает уже позже. Сейчас он гладил волосы Доминика и откровенно улыбался. После секса тело Доминика было мягким, и Джереми хотелось прижимать его к себе, водить рукой по очертаниям его тела и находиться в этом тактильном раю. Было хорошо, невыносимо хорошо, и от одной лишь мысли, что Джереми придется покинуть эту постель, его сердце дробилось на множество кусочков. Он понимал, что каждый раз ему придется вновь и вновь разбивать сердце им обоим, уходя.

– Пойду в душ, – произносит Джереми, ограждая себя от возникших негативных мыслей. Не хватало, чтобы он, расчувствовавшись, расплакался прямо здесь. Доминик наконец выходит из него; это действие сопровождалось неприятным ощущением, как будто после анестезии вся боль вернулась обратно. Джереми невольно морщится, но затем привыкает. Он встает с кровати и голый, без капли стеснения, отправляется в ванную комнату. Там он быстро смывает с себя остатки секса, тщательной проводит намыленной рукой по торсу, чтобы смыть начинавшую застывать сперму. Обычные рутинные действия. Джереми вновь почувствовал себя неловко, вспоминая, что он натворил. Они наконец перешли эту преступную грань и окончательно погрязли в своей лжи. Но ему казалось, что, повернув время вспять, он бы поступил ровно так же. Снова и снова бы оступался, врал и изменял своей девушке, если бы дело касалось Доминика. Ради него он был готов, как это называется, бороться за свою любовь?

На выходе из ванной он встречает парня, и они обмениваются улыбками. Теперь была очередь Доминика. Джереми улегся обратно в кровать, перед этим поискав на полу свои шорты с помощью фонарика на мобильном. Футболку надевать он не стал – в комнате стояла ужасная духота, тем более, ни о каком стеснении больше не могло идти речи. Джереми почувствовал накатившую волну приятной после полученного оргазма усталости, и ему захотелось наконец-то сомкнуть глаза и уснуть сладким снов. На какой-то момент ему показалось, что он начал засыпать, потому что, открыв глаза, он заметил перед собой парня, которой уже успел принять душ и одеться. – Ой, прости, – тихо усмехнулся Джереми. Он был сонный, а тело резко стало тяжелым и приклеенным к кровати. – Я уже, кажется, засыпаю, – заметил он, после чего подвинулся обратно к стенке, где изначально планировал заснуть, до того, как между ними случился примирительный секс. На этот раз они ложатся в кровать без какой-либо неловкости и недосказанности между друг другом. Джереми не отворачивается лицом к стенке, а наоборот прижимается к парню, наслаждаясь запахом его кожи. Какое-то время они молча лежат. Что обсуждать? Им, наверное, нужно было о многом поговорить и ко многому прийти, но не сейчас. Было так много проблем, с которыми они столкнулись и продолжали сталкиваться, но Джереми хотел оставить этот миг как что-то светлое, с чем он никогда бы не хотел расставаться. Он целует Доминика в щеку, а затем еще раз, не удержавшись. Сам того не замечая, он проваливается в сон, чувствуя себя как никогда спокойно, чувствуя, что находится в безопасности. Он наконец сможет заснуть, а Доминик будет сторожить его сон. 

ник совсем не хочет прекращать этот момент. хочется поставить на паузу, отмотать назад и прочувствовать его снова. и снова, и снова. умом джейкобсон понимал, что впереди у них еще много подобных моментов, но сердце изнывало от счастья и огорчения одновременно. особенно когда джер отправился в душ, и ник остался в комнате один. парень уселся на кровати и оглядел комнату. ему хотелось радоваться. от этого беспорядка, от того, насколько сильными были их чувства, что они не замечали ничего другого. хотелось придумывать отговорки на следующее утро, чтобы просить у соседей прощения за лишний шум со своим парнем. хотелось проснуться с утра вместе, проваляться в обнимку до обеда и потом вылезти на ленивый завтрако-обедо-ужин в ближайшей кафешке. чтобы затем взять напитки навынос и вернуться сюда. джейкобсон мог бы так жить бесконечно.

но затем взгляд возвращается к фотографиям брианны. она любила его, искренне. несмотря на ее предупреждения о том, что они торопятся, она готова была выйти за него замуж. конечно, никто не отменял разводов, но нику думалось, что она готова была провести с ним остаток своей жизни. и как же он поступал в ответ? джейкобсон откровенно танцевал на остатках ее разбитого сердца, которое ему еще только предстоит разбить. это было неправильно. но ему было совершенно наплевать на это, как только в поле зрения вновь появлялся джереми николс. доминик готов был бросить к его ногам целый мир. и если это означало идти буквально по головам и сердцам – он готов был лишиться чести, совести и остатков благоразумия.

парень уходит в душ вслед за джером и варится в тех же самых мыслях, смывая с себя их занятие любовью. как бы грязно это ни звучало, но ник был готов остаться испачканным в поте, в сперме джера, в их поцелуях до последнего, не желая смывать воспоминания о таком прекрасном моменте. но сейчас это было непозволительной роскошью. поэтому доминик домывается и выходит из душа. в комнате находит свои спортивные штаны и натягивает их на себя. взгляд цепляется за, кажется, уже уснувшего джера в постели, и сердце снова рвется. по миллиметру, по каждому шву, что ник так усердно наносил последние два года. ему хочется расцеловать это сопящее лицо, хочется прижать к себе и никогда не отпускать. хочется всю ночь говорить этому человеку о своей любви и клясться, что больше он его никогда не отпустит. как же доминику хотелось верить, что в будущем все это станет возможным.

— спи, милый. — отвечает дом и улыбается джеру. затем парень забирается в кровать к николсу и заботливо накрывает их одним одеялом. на этот раз у них не возникает никаких проблем с тем, как именно вести себя друг с другом. джейкобсон ощущает полную уверенность в своих действиях, поэтому с удовольствием обнимает джера в ответ, когда тот прижимается к нему своим телом. еще какое-то время они продолжают нежиться в объятиях друг друга, дом не сдерживает довольных улыбок от ласки джереми, отвечает тем же самым и хочет продлить это мгновение навсегда. но в какой-то момент николс все же засыпает, а дом и не противится. парень нежно целует юношу в лоб и лежит еще какое-то время, глядя в потолок и аккуратно поглаживая джера по волосам на затылке. заснуть у ника получается нескоро, потому что, даже несмотря на посапывание любимого человека под боком, ему было тяжело сосредоточиться на чем-то еще. в конце концов, сконцентрировав внимание на сопении джера и на том, как мирно билось его сердце поверх кожи ника, пока тот спал, джейкобсон не замечает, как проваливается в сон. и эту ночь он снова спит крепко и до самого утра, потому что такого сна ему удавалось добиться только когда джер был рядом.

 это было мерзко. джульетта поверить не могла, как она так легко вступила ногой в этот опаснейший капкан по имени джейсон уэйн и позволила ему схлопнуться. она же знала, сама себе говорила, что лучше не иметь с ним дело, она говорила это и ему, и себе. думала и понимала, что где-то есть подвох, но такой искусный лгун как уэйн все же смог каким-то образом заполучить ее разум и сердце. заполучить, а потом так спокойно и легко разбить все вдребезги.

джульетта точно знала, что доверять ему нельзя, понимала, но в какой-то момент просто перестала принимать. и зря.

она продирается сквозь толпу подростков пьяных и не очень, не обращает внимания ни на их голоса, ни на смех позади, ни на громкую музыку, которая только недавно давила на барабанные перепонки. перед глазами были только слезы, и шла полукровка скорее по наитию. выход находится быстро, и также быстро холливелл выходит из домика, ни с кем не попрощавшись, и быстрым шагом покидает его территорию, желая покинуть лагерь в принципе. в такой момент девушке просто хотелось… действительно совершить поступок одноименной героини из трагедии мистера шекспира, вот только не ради любви, а из-за любви. в голове только одно — сбежать, спрятаться, уйти от этого мира и, по-честному, где-нибудь задохнуться, чтобы больше не испытывать такого унижения.

на улице спокойная погода, ветер еле колышет верхушки деревьев, на небе чистое сумеречное небо, уже почти перешедшее в ночь. и холливелл обидно теперь из-за этого тоже. природа спокойна, люди в домике гермеса радуются и веселятся, а она, всегда действующая по правилам, всегда все проверяющая перфекционистка получает от вселенной только ссадины и ушибы.

голос джульетта слышит, но ничего не отвечает, не желая больше ничего общего не иметь с этим человеком. она идет еще быстрее, почти срывается на бег, но в этот момент ее хватают за руку и грубо останавливают, джерри чуть ли не падает от такого резкого толчка, но благополучно приземляется в руки этого человека. джерри сразу же отталкивает парня, до ее ушей доносятся какие-то слова, отрывки из его предложений, но никого слушать холливелл не хочет совсем. ей все равно, какую чушь ей хочет сын диониса наплести снова, она уже сняла его лапшу со своих ушей и в большей не нуждается.

не проходит и двух секунд с того момента, как сын диониса просит джульетту подождать и послушать его объяснения. холливелл замахивается и ударяет парня ладонью по щеке. насколько сильно — непонятно. возможно, он вообще боли не почувствовал. такие люди вообще ее чувствуют? сил в джульетте холливелл совсем не осталось.

девушка разворачивается и вместе с тем, как сделать шаг вперед, она исчезает, не позволяя больше этому человеку смотреть на себя.

пятнадцатое августа две тысячи четырнадцатого года становится тем днем, когда сердце джульетты холливелл окаменело и похолодело окончательно. утром следующего числа джульетта будет стоять на пороге своего дома, а как только она почувствует запах свежеиспеченного бабушкиного пирога, она даст волю своим слезам и упадет в руки женщины, которая ее растила с самого младенчества. обратно в лагерь джульетта вернется только в сентябре в компании асклепия. старший брат расскажет чуть больше о запретных способностях детей аполлона, а потом джульетта решит их изучить.  

лучше бы она накричала. лучше бы обозвала его конченным уродом, высказала бы все, что о нем думает, дала бы волю своим эмоциям, чтобы не запирать их внутри. джейсон разрывается от этого молчания, а когда джерри поднимает на него руку – испытывает лишь толику благодарности и облегчения. он это заслужил. заслужил только это, и ничего кроме. и уэйн понимает это. понимает бессмысленность своих действий, понимает, что его текущие попытки ни к чему не приведут и вряд ли этому дню светит счастливый конец. но он не может просто опустить руки, не может просто взять и уйти.

— мышка, пожалуйста… — полубог практически переходит на шепот, но вкладывает в него все возможные мольбы о прощении. но что он может сейчас сказать? ведь пари было действительно правдой. кто же знал, что джульетта, словно волшебница, превратит джейсона из монстра в человека, и он влюбится в нее, точь-в-точь как чудовище влюбилось в красавицу? сможет ли она поверить ему сейчас? слишком сомнительно.

джейс наивно протягивает руку в сторону девушки, и тут она просто… испаряется. исчезает у него на глазах, и в голове остается отпечаток ее образа с тем же разбитым взглядом, который наверняка являлся следствием ее разбитого сердца. и причиной тому стал беспощадный удар со стороны уэйна.

парень стоит еще какое-то время и смотрит в пустоту, не зная, здесь ли еще была джерри или уже давным-давно убежала дальше. он мог бы попытаться вновь прибегнуть к своим способностям, но какой в этом смысл? джейс искренне готов бежать за ней хоть на край света, но вместе с тем полубог понимает – этого не хочет джульетта. а причинять ей еще больше боли ему совершенно не хотелось. поэтому уэйн просто стоит и смотрит. и чувствует, как к горлу подступает предательский ком. как же давно он не позволял себе плакать.

— прости меня. — на этот раз в полный голос произносит джейсон. говорит искренне, с надрывом в голосе. затем нервно сглатывает и смахивает ребром правой ладони выступившие на глаза слезы. еще стоит так несколько мгновений, в тупой надежде на то, что этих двух слов холливелл будет достаточно для того, чтобы действительно его простить. и тогда она снова появится перед ним.

но она не возвращается.

еще сегодня днем эта девушка улыбалась ему, смеялась с ним, целовала его губы. а теперь перед его глазами навсегда запечатлелось ее разочарование и боль.

что же ты, блять, наделал?

джейс поджимает губы и нервно кивает несколько раз, в жесте понимания решения джерри избавить себя от его общества. сжав руки в кулаки, уэйн разворачивается и возвращается обратно вглубь лагеря. идет словно робот, на автомате, понятия не имея, какая точка будет конечной.

и те белые цветы, что прокладывали джейсону дорогу к джульетте, один за одним начинают постепенно увядать, превращаясь в серую пыль.