Вестейн только покачал головой, вот уж от чего, так от хорошего, правильно подслащённого и разбавленного парой капель полезного сиропа какао ещё никому плохо не было. А одной конкретной Сольвейг тем более, Вестейн не просто так зануден, когда это требуется. И готовка всякого приятного друзьям сюда входит.
— Не волнуйся, всё учтено. Встретимся у входа, тогда? — Вестейн бросил быстрый взгляд на часы, — через пятнадцать минут? Я успею.
Анники было невероятно приятно, что Юрико не лезет в ее душу. Вернее лезет, но не с целью поискать скелеты в шкафу или что-то такое - ею движет благой интерес, и к счастью, в данном случае благими намерениями дорога в ад не выстлана. По крайней мере, Анники пока что в этом уверена.
Девушка провела рукой по плечам, точно пытаясь их разогреть - ветер становился прохладным, время шло к ночи. Как ни странно, несмотря на середину мая, ночи были все еще холодными, не в пример летним, особенно июльским. Но даже они не всегда радовали теплом, Анники родом из Норвегии, поэтому теплом погода радовала, пусть и нечасто. Однако от этого Лофгрен меньше любить не стала летние ночные прогулки. В детстве ей рассказывали, что она рано или поздно на хульдр или скоге такими темпами напорется, но... пока что жизнь уберегла. К тому же скоге больше в Швеции дислоцировались, но что им помешает поселиться в уютных норвежских лесах, где можно повстречать красивых девушек и заманить их к себе в сети, точно золотых рыбок?
- Я многим родителям нравлюсь, - с улыбкой отвечает Анники. - Однако это не мешает мне жить не сильно легкой жизнью. Иногда я сравниваю себя с Мэгги из "Поющих в терновнике". Это история трех поколений одной семьи, пожалуй, самая поэтичная и реалистичная из всех книг, которые я когда-либо читала.
Анники не врала - она всегда любила лав стори, но в большинстве из них счастливые финалы были настолько из пальца высосаны, что зубами до боли скрипеть хочется и орать на чем свет стоит "Не верю!". Поэтому Анники очень придирчиво относилась к выбору книг - не в пример своим сокурсницам, которые читали во-первых ради того, чтобы читать, а во-вторых низкопробную литературу, которая бурлит земными страстями, от которых сама Лофгрен пока была еще достаточно далека.
Не от всех, разумеется. Профессора с кафедры Форсети, зная стремления Анн, гоняли ее будь здоров, профессор Лайне так и вовсе пару раз брала ее на судебные процессы, чтобы девушка понимала, с чем она планирует связать свою жизнь. Анники была чертовски ей благодарна, но от цели своей не отступилась. Единственное, она еще не определилась с направлением, однако это вопрос времени.
- Ты знаешь, давай с тобой потихоньку пойдем в школу, - предложила Анники. - По пути поговорим еще, а потом... потом решим, - она улыбнулась и встала со скамейки. Закатное солнце последними лучами "поцеловало" щеки Лофгрен.
- Время идет к ужину и отбою, а еще май - не июнь.
Анники поежилась и, потирая плечи, медленно направилась в сторону замка.
Возможно, благими намерениями в этот раз не была выстлана дорога в ад потому, что Юри подавала свои намерения не под соусом безукоризненной доброты и навязчивой заботы, граничившей с контролем, без посыла, будто бы есть только два мнения – ее и неправильное. Нет, Китагава просто была самой собой, просто пыталась узнать получше ребят, с которыми ей предстоит учиться, и, возможно, подружиться с кем-то из них. Как никто другой, Юрико понимала, как неприятно, когда тебя судят и навязывают свое мнение, словно истину в последней инстанции. Вот и старалась избежать подобного контролирующего поведения, предоставляя и себе, и другим право быть самими собой.
На улице темнело – пусть и не так стремительно, как осенью или зимой, но все же сгущались сумерки. Юри порадовалась, что и она, и Анники были достаточно благоразумны, чтобы не подбивать друг друга «на слабо» пойти в лес, где действительно можно нарваться на всяческие ненужные встречи.
- О, тогда точно надо почитать, мне интересно, - кивнула Юри. – Нравиться родителям – нелегкая задача, - Китагава вздохнула, откидывая назад длинные темно-рыжие волосы, а затем засунула руки в карманы тренировочных брюк. – Меня пилили за недостаточную женственность, но зато всегда хвалили за успехи в учебе. Все всегда почему-то думают, что я общаюсь исключительно с душами умерших классиков,- Юри усмехнулась. – Стереотипы – жестокая штука, всегда приходится соответствовать, а это не всегда возможно. Иногда просто недостает сил всегда быть правильной и примерной. Но я действительно очень люблю классику, Шекспира, Вальтера Скотта, Гюго, Дюма. И вот Эдгар По и Конан Дойль тоже сюда затесались, - она улыбнулась. Чего только Юри не читала. Книги были ее жизнью, она встречалась с полюбившимися персонажами как со старыми друзьями, а иногда, читая, пыталась представить себе, что за люди были авторы, о чем думали, что чувствовали, когда писали, что пытались донести. – Правда, сюжеты я люблю необычные – тайны, загадки, мистика, эпические битвы.
- Да, пожалуй, пора и честь знать, а то нас в школе потеряют, - усмехнулась Юри. – Май – не июнь, это верно, но ведь скоро и лето… Если ты не возражаешь, - Юри смутилась, - я бы хотела тебе писать иногда летом. Напишу тебе о своих впечатлениях о «Поющих в терновнике», и тебе расскажу о своих любимых книгах, если тебе интересно, конечно. Ты ведь готовишься на юриста? – заметила Китагава. – Значит, тебе должны быть интересны детективы, из «Шерлока Холмса» многое можно почерпнуть о расследовании преступлений.
Так, переговариваясь о вечном и прекрасном, то есть о книгах, девушки и направлялись в школу.
Довольно молчаливая девушка. Не спешит раскрываться перед людьми. Тихая, спокойная, скрытная, вот какой кажется Бася. Но если узнать её с другой стороны. Ярош – это воплощение духа свободы и приключений. Азартна и при этом очень везучая. На поле для квиддича полностью преображантся и тихой и спокойной студентки в ловца способного на любые безумства.
Ярош хороший собеседник, излучает вокруг себя тепло, доброту, внимание.
Кай Фитцджеральд — лучший друг экс парень и вообще головная боль (или заноза в зад... ну понятно) о котором Бася усиленно заботится и уверенно пинает в долго и счастливо, как бы Кай не сопротивлялся.
Харальд Этельвульф — тот ещё мудила, которого, Бася почему-то называет другом. Тоже заслуживает своего долго и счастливо, а так же мощного пинка в нужном направлении.
В каждом обществе есть она —д и в а. Дива — понятие абстрактное, это не человек, а скорее персонаж. Дива амбициозна, талантлива в своей стезе, достаточно карпизна, харизматична. Словом, дива — это совершенство, которого никогда не достичь, и признаться, совершенно не хочется. Дивы многим не нравятся, и все же они не могут не очаровывать: тебе хочется слушать каждое их слово, вкушать их запах, следовать за ней. В Нордлисе тоже есть дива, и имя ей — Харальд Этельвульф.
Не подумайте, что он совершенство в буквальном смысле: у него крайне скверный характер, он инфантилен, ленив, и все же он самая, что ни есть дива, поскольку только и только дива может позволять себе столь наглое поведение.
Харальд появился к концу песни пьяным вдрызг. Его вампирская мантия была порядком помята, вся помада уже давно стерлась, да и на шее и на приоткрытой груди были её отпечатки, но это лишь делало его ещё более сексуальным и желанным. Харальд отхлебнул из личной фляжки. Его хищные, почти бешеные глаза оглядели зал и веселящихся в нём; Харальду было скучно. Он уже успел с кем-то пообжиматься в нише за гобеленом, успел перекурить с Арнгейром в такой же нише (возможно, с ним он и обжимался, но Харальд этого уже не помнит, да и ему искренне насрать), успел даже закружить в хмельном танце мадам Бёрк, пусть и без её согласия. Он где-то пел, где-то пил, где-то выступал на сцене в роли Влада Дракулы, вырезающего османов. И он всё это уже делал: на вечеринке в сентябре, на фестивале Гластонбери, на каникулах в Италии, на каждой вечеринке в прошлом году, и оттого ему было так смертельно скучно. И главная проблема этой школы в том, что она едва ли выносит скуку дивы Харальда Этельвульфа.
Взгляд его зацепился за танцующих и целующихся парочек, а потом выцепил нечто странное: Хильде Берг целует Эстера Ингольфсона. Харальд не сразу понял, что в этом такого иррационального и противоестественного: поцелуй и поцелуй, не первый и не последний вокруг. И отчего-то Харальду казалось, что это так же странно, как водопад с течением вверх или холодный костёр. Этот поцелуй был чем-то нарушающим законы мира, а оттого этот поцелуй был интересен Харальду. И пусть Харальд был чертовски пьян и уже порядком укурен, соображал он на удивление чётко: "что он делает с ней, если он не заглядывался ни на одну девчонку?", думал Харальд. И не считайте его предположение предположением, так как это факт. Харальд был чертовски талантлив не только в музыке, но и в высматривании влюблённостей всех мастей и типов. Он знал о том, кто кому нравился практически с математической точностью, и оттого Харальд был настолько хорош в сплетнях (обычно он обманом заставлял признаться в чувствах жертв своих манипуляций, а потом использовал их признание, как шантаж). Харальд не был уверен в том, что знает младшего брата своего лучшего друга, но он всегда был уверен в том, что он видит. И сейчас его забавляло то, что он видел.
— Та-ак, та-а-ак, — Этельвульф грубо разлепил их во время их неловкого и короткого первого поцелуя, чем заставил остановиться несколько окружающих пар и обратить на них своё внимание, —и это ты называешь поцелуем, цыпочка? Неужели бывший не научил тебя целоваться, или он предпочитал обсасывать марки и курительные трубки, чем твой скучный рот? — Харальд громко и заливисто рассмеялся, глядя прямо в глаза Хильде. Он прекрасно знал её имя, однако считал, что девушка перед ним не достойна того, чтобы он звал её по имени. —Учись, гадкий утёнок, пока я ещё не сдох от сифилиса! — прокричал он будто не только ей одной, но и всей окружающей толпе и, взяв Эстера одной рукой за шиворот, а другой за челюсть, поцеловал его.
Харальд был крайне требователен и весьма груб. Он пальцами надавил Эстеру на мышцы прямо перед челюстным суставом, вынуждая парня открыть рот. И стоило Эстеру поддаться, как Харальд проник языком ему в рот. Харальд прикусывал Эстеру губы, иногда немного посасывал ему язык, а иногда легко проводил по нему зубами. Харальд превысил своё негласное правило короткого первого поцелуя-визитки, позволив себе даже малость насладиться ещё неопытными губами юноши. И после ещё нескольких мгновений, когда, кажется, и песня закончилась, Харальд отстанился.
— Запомнила, крошка? Или мне нужно ещё раз поцеловать твоего парня?— Харальд снова зло засмеялся, а потом слегка похлопал Хильде по плечу. —Adieu, Эстер! Найди меня позже, согласен? —Харальд подмигнул юноше и вальяжным шагом направился к чаше с пуншем. —О, Фрости, неплохо выглядишь! Не дай Фитцжеральду подсадить тебя на фентанил, он у него палёный, — смешливо бросил он танцующей Бонни на пути к заветному алкоголю.
Однако, думал сейчас Харальд вовсе не о своей бывшей или фентаниле, который Харальду даже как-то довелось попробовать, а об Эстере Ингольфсоне: "посмотрим, как ты сумеешь меня развлечь..."
Фитцджеральда Бонни знала давно и, может быть к счастью, только на слуху. Еще реже она его видела, да и то краем глаза, не отвлекаясь от причитаний Николь, что зря она ее сюда притащила, с растяжением она и сама неплохо справится. Но то ли Николь однажды оставила остатки здравого смысла в лесу, то ли по идиотски проявляла свою силу и независимость, одно Бонни знала точно - в больничном крыле ее сестре стоит прописаться и получить абонемент. Что до Кая, они время от времени могли перемолвиться парой слов, но не более. А сейчас он ей показала чертовски привлекательным.
- Тебя тоже выбивает из колеи такая картина? - уточнила Бонни, допивая остатки пунша. Танцевать она сегодня точно не планировала, однако при виде Кая... ей показалось, что он будет неплохой компанией если не на вечер, то на этот танец точно. - Знаешь, я никогда еще не видела столь симпатичного и правдоподобного эльфа. Толкиена читал?
Голос Бонни звучал меланхолично, мягко, она улыбнулась и приняла его приглашение, давая повести себя в танце. К счастью, платье не надо было подбирать, что позволило Бонни насладиться короткими мгновениями танца. Музыка была мягкой, неспешной, даже душераздирающей. Мягкий полумрак позволил расслабиться, а руки Кая, которые Бонни ощущала на своей талии напомнили Бонни ее любимые книги Остин и Бронте, на мгновение она даже ощутила себя одной из героинь.
- Мне казалось, что у тебя комендатский час. Не то что бы я против, но все же. Я редко тебя вижу где-то вне больничного крыла. Может расскажешь что-нибудь о себе? А то за причитаниями Николь как-то других особо и не слышишь.
Если уж проводить вечер, то определенно в приятной компании. И ею определенно не был Харальд. Как всегда не удержавшийся от комментария, он в одно мгновение раздраконил Снежку. Знаете, говорят, что лед не горит. Так вот, горит. Девушка остановилась, наблюдая за своим экс-молодым человеком, в голове одна за другой со скоростью света пролетали мысли о том, как лучше поставить этого мерзавца на местои. Лицо, и без того бледное, стало еще бледнее, губы сжались, она посмотрела на Харальда с легким прищуром. Легонько щелкнула пальцами и навела по пути Хэрри крайне скользский лет. Его кондиция и один неверный шаг - и местный Граф Дракула как минимум опростоволосится, а как максимум окажется в больничном крыле с ушибом.
- Извини, так на чем мы остановились? - возвращаясь к разговору с Каем, спросила Бонни.
Вестейн только покачал головой, вот уж от чего, так от хорошего, правильно подслащённого и разбавленного парой капель полезного сиропа какао ещё никому плохо не было. А одной конкретной Сольвейг тем более, Вестейн не просто так зануден, когда это требуется. И готовка всякого приятного друзьям сюда входит.
— Не волнуйся, всё учтено. Встретимся у входа, тогда? — Вестейн бросил быстрый взгляд на часы, — через пятнадцать минут? Я успею.
- Хорошо, я тоже подготовлюсь, - Сольвейг умчалась наводить марафет и облачилась в новый красивый зимний костюм.