в детстве магический мир манил морем возможностей и притягательной силой, которой обладали лишь единицы — их звали избранными, чистокровными волшебниками. они держали на плаву города. спустя время мир ощущался тугой веревкой на шее, перекрывающей кислород — ее хотелось с остервенением сорвать. многие с самоубийственной решимостью отбрасывали сомнения, пинали стул в сторону и позволяли темноте увлечь себя на правильный путь: и перед закрытыми веками возникало эфемерное, призрачное царство мертвых.
мы в лондоне.
посмотри за горизонт: игривое солнце ослепляло хмурых прохожих, маленькие пятна дорогих машин с громким сигналом проносились мимо друг друга, шебутные мальчишки с кудрявыми головами выпрашивали у мимо проходящих незнакомцев немного денег. с глазами, полными надежды и голода, продавали несуразные побрякушки из твердых ракушек и цветного стекла, и яркие магниты с изображением красных телефонных будок, хаотично разбросанных на карте сумрачной британии. они воровато оглядывались, словно боялись, что их тут же поймают за руку, обвинят в преступлении. ты скромно улыбался мне, настойчиво тянул за собой, сквозь шумную толпу, лишь бы поглядеть на бродячего, но гордого музыканта с потрепанным чехлом из-под скрипки, в котором сиротливо валялись жестяные монетки.
маггловский мир манил тебя, правда? завлекал запретной красотой и вседозволенностью, которые строго порицались в чопорном аристократическом мире, вылизанном до скрипучего блеска. маггловский лондон — тот неидеальный мир, о котором мы давно мечтали, но который не могли себе позволить. окружившие нас люди жили скучную жизнь: просыпались, ходили на работу и останавливались на миг, послушать кого-то постороннего, необычайно талантливого. они не дадут бедняге денег, но оценят попытку привлечь внимание. мы потонем в чужой вселенной, как в болоте. наши руки всегда крепко сцеплены, — не знаю, замечал ли ты, как порой до боли сжимаешь мою холодную руку, будто кто-то посторонний вот-вот попытается разлучить нас. разрезать прочную красную нить между нами. что бы ты сделал тогда? разозлился? надеюсь, когда-нибудь, ты покажешь мне истину.
сегодня мы в лондоне.
«и мы тоненькою иглою
вязанные судьбою»
не буди его — сегодня он спокоен. теодору не нравилось решать спорные вопросы кулаками, но по-другому не научили: воспитание злого и агрессивного пса он впитал с молоком матери. каждый из рода монтегю немного сумасшедший псих. — не понимаю, монтегю, почему ты за нее заступаешься? так нравится подбирать чужой мусор? — эмма морщится, криво ухмыляется, умудряясь тихо скалиться, сжимает зубы от тупой боли в боку, сдерживает животный вой. тот потихоньку рвется из него, душит, рушит барьер напускной и детской бравады. что, сука, больно? уже не так весело, мудила? смотрит на него волком из-под опущенных век: светлые ресницы дрожат при каждом нервном и ломанном вздохе, он делает беспомощную попытку отползти назад, но упирается в холодную стену — назад дороги нет. некуда отступать. поздно бежать. — вечно за кого-то заступаешься, будто тебе больше всех надо. вообразил себя долбанным принцем на белом коне? — парень продолжает трепать языком, говорить много, не неся во фразах хоть толику смысла. пытается отвлечь его от мыслей, которые приводят к печальным последствиям. уводит в сторону бессмысленным говном: когда он кому помогал?
— эмма, — тяжелый вздох, — пошел ты на хуй, — зло выплюнул теодор, похромал к заваленному бутылками и пиццей с сыром островку, за который отвалили прилично бабла, опрокинул стакан с остатками пива, грузно оперся о деревянную столешницу и, болезненно поморщившись, медленно выдохнул, как бы говоря «тихо-тихо», умоляя тело пощадить его. ребра болели, просто пиздец. и за что ему это? где он успел согрешить? повернувшись, монтегю раздраженно посмотрел в упрямые, пьяные глаза напротив и хрипло проговорил, ухмыляясь окровавленными губами, которыми недавно оставил мутный след на краю стакана. — тебя бросили, мудила, если не хватает мужества отвалить, то я сломаю тебе челюсть для смелости, только попроси.
они не друзья. стать другом эммы, значит знатно проебаться в жизни: эмма — местный красавчик, обладающий поганым чувством юмора и завышенным самомнением, мешающим улавливать настроение окружающих. сначала он привлекал людей остроумием, но потом отталкивал неуместными шуточками, надоедавшими настолько, что хотелось побыстрее свалить подальше. теодор держался от таких на расстоянии вытянутой руки, чтобы случайно по касательной хуйней не задело. монтегю хватается за бок, прищуривается и проклинает мелкого сукиного сына, который чертовски точно и мощно зарядил по бедной селезенке. ему же мало сизой гематомы под левым глазом от бутылки. к концу дня лицо заплывет и некрасиво опухнет, что придется приложить лед.
— а может, это тебе пора отвалить от нее? ходите вместе, как сладкая парочка, воркуете, не боишься грязных сплетен, герой? — эмма думал, что агата принадлежала ему, как метла игроку в квиддич, и поэтому путался у него под ногами. каждый чертов раз, когда они вместе приходили на вечеринку под ручку — эмма бесился и действовал на нервы, привлекал внимание толпы громким голосом и безобразным поведением: хватал девушку за руки и уводил в сторону, чтобы выяснить отношения и окончательно все похерить. иногда его поведение казалось даже забавным — только особенные могли столько времени унижаться и выставлять себя жалкими идиотами, похоже эмме нравилось быть в центре событий. агата пыталась избавиться от него, но ничего не выходило: парень не понимал волшебного слова «нет», отчего монтегю приходилось вмешиваться в чужие дела, а вмешиваться в любовные разборки он ненавидел так же сильно, как разговаривать с тупыми людьми. после драки теодор говорил парню не подходить к агате, но тот не желал слушать и продолжал настаивать. вероятно, он уже представлял их вместе в самых различных позах, иначе трудно объяснить ту неконтролируемую ревность, которая овладевала им. мало того, что эмма ошибался, так он и другим внушал эту чушь — «они встречаются, но скрывают».
он хрипло засмеялся. ему хотелось громко, с широкой ухмылкой, сказать: «и ты поверил?». поверил в притворство? эмма, неужели тебе понравилось представление? теодор никого не любил, кроме данте. пожалуй, лишь слезы данте могли вызвать в нем сильный эмоциональный отклик, в остальном — он спокойно дрейфовал на волнах свободной и беззаботной жизни. друзья — те еще засранцы, верили, что монтегю давно влюблен в агату, но находился в жестком отрицании пылких чувств. по-другому они не понимали, почему теодор, которому безразличен весь мир, кроме данте, привязался к простой девчонке и ходил за ней, как неприкаянный пес: куда агата, туда и теодор. мало того, что монтегю ходил за ней по пятам, так еще и данте с собой за руку тащил, будто тому медом рядом с ними намазано. парни относили слова о родстве душ в категорию удобных отмазок от тех, кого засунули во френдзону, но когда слышали подобное от теодора, то лишь странно смотрели, будто их жестко наебывали — ему оставалось только перекреститься для достоверности и поклясться зубами мерлина. улыбались еще так, заговорщически: «друг, мы все понимаем, не легко тебе, да?». он видел: издевались, но, вопреки бешенству, чувствовал тепло в груди. парни завидовали, не понимали. — думаешь, мы встречаемся?
— держу пари: представлял нас вместе, да, эмма? — теодор растянул разбитые губы в некрасивой ухмылке. налил пиво в мятый пластиковый стаканчик, из которого данте пил пять минут назад, пока не отлучился в туалет. придет и снова увидит его помятым, снова расстроится и волнительно сожмет красивые губы. монтегю засматривался на пухлые губы, когда друг переживал — сам не понимал почему, уж слишком сильно нравилось смотреть. отпив немного пива — теплое пиво на вкус как моча, — покосился на парня. агата вылетела за дверь вслед за данте, когда началась драка. интересно, она выкурила данте из туалета или нет? — и как тебе? — равнодушным шепотом спросил тео, закурив. — понравилось представлять, как другой парень срывает с нее платье, когда тебя постоянно игнорили? —
временами монтегю перегибал палку; видимо, противная привычка бить ниже пояса досталась ему от матери. теодор выдохнул сизый дым через нос. тот приятно царапнул глотку. после расставания с эммой, агата поделилась с ним маленьким секретом, мол, ни с кем никогда не спала, только целовалась — проблемы с доверием и все такое. теодор не удивился: девчонки относились к сексу серьезнее парней, но когда агата предложила ему переспать, потому что доверяла ему, — он подавился вином и отшутился вежливым отказом. девушка доверяла ему, а он не доверял ей. девичья красота не откликалась в нем, как положено: тео не хотелось залезть ей под юбку, под тонкую рубашку или прикоснуться к губам. секрет выстрелил громче всех остальных невысказанных слов. он знал, что для эммы игнор в сексуальном плане был подобен смерти.
они сцепились до кровавых рож, но ненадолго: данте оттащил теодора от эммы со словами: «тео, я ушел на пять минут, на пять чертовых минут!», монтегю рассеянно вслушивался во встревоженный голос друга и не отрывал взбешенного взгляда от чужого сломанного носа — хорошо постарался. теодор подобрался, ожидая, когда эмма кинется к ним, но тот лишь шумно дышал и яростно смотрел на него, слабак. сжав зубы, монтегю покосился на друга, который до сих пор неосознанно крепко сжимал его плечи, передавая напряжение и тепло через подушечки пальцев. если бы он шепнул данте «отпусти», то осарио бы в ту же секунду убрал руки, словно обжегшись о горячий котел, — монтегю частенько ловил себя на мысли, что друг будто боялся лишний раз прикоснуться к нему, но не мог найти причину в подобных переменах. может, данте что-то скрывал? растянув губы в издевательской усмешке, он зло проговорил: — даже сейчас ты ведешь себя как ссыкло, мудила. эмма промолчал, стирая кровь с губ. мудила, мудила, мудила. впившись взглядом в бурые подтеки на белом вороте, он думал, что мудила заслужил каждой капли крови. вопросы данте про боль отлетали от него, как огненные искры от волшебного барьера, — со мной все в порядке. агата схватила его за локоть и потянула в сторону выхода, но данте удержал на месте — нечто темное и странное плескалось в глубине голубых глаз. — я с вами, — сказал осарио и пошел за ними, сжав пальцами его запястье.
они не друзья. стать другом эммы, значит знатно проебаться в жизни: эмма — местный красавчик, обладающий поганым чувством юмора и завышенным самомнением, мешающим улавливать настроение окружающих. сначала он привлекал людей остроумием, но потом отталкивал неуместными шуточками, надоедавшими настолько, что хотелось побыстрее свалить подальше. теодор держался от таких на расстоянии вытянутой руки, чтобы случайно по касательной хуйней не задело. монтегю хватается за бок, прищуривается и проклинает мелкого сукиного сына, который чертовски точно и мощно зарядил по бедной селезенке. ему же мало сизой гематомы под левым глазом от бутылки. к концу дня лицо заплывет и некрасиво опухнет, что придется приложить лед.
