красота, спасибо!

десять дней декабря, а для фреда ощущения будто прошел месяц. учеба поглотила его с головой, а вместе с учебой гребанное чувство вины и влечение к своему лучшему другу. блять, фред ощущал себя самым отвратительным человеком на земле, когда грязные мысли появлялись в его голове, а член жил своей жизнью, игнорируя здравый смысл. але, мы не можем, он наш лучший друг! это некрасиво. с фредом явно было что-то не так. он сломался и теперь тело так реагирует на лучшего друга, того кто доверяет ему, ищет комфорт, уют и безопасность во фреде. а фред бессовестно уже который день кончает на образ своего лучшего друга, прижимающего его к кровати и жарко целующегося. вина медленно съедает его, позволяя сходить с ума, все его тело напряженно, он пороховая бочка, боится сделать один неверный шаг и все взорвется. беньи узнает и фред увидит предательство, отвращение в родных глазах и фред потеряет его.

но это не мешает фреду постоянно думать_думать. почему его тело жаждет прикосновений беньи? почему ему мало объятий и ненавязчивых касаний, к которым они привыкли и это воспринимается как норма? почему тело пробивает дрожь, когда ладонь беньи касается шеи или поясницы, а дыхание на секунду перехватывает? что оно хочет? почему его сердце щемит от тоски? откуда это тоска? почему он тоскует по своему лучшему другу, который вот, здесь, лежит на его коленях, занятый своим телефон, он никуда не делся. фред пытается улыбаться, смеяться над шутками беньи, ощущая тепло его присутствия, но за каждым смехом таилась пустота. беньи был так близко  и в то же время такой недосягаемо, словно звезда, горящая на ночном небе — она ясна и прекрасна, но недоступна для прикосновения. на неё можно только любоваться. что и делал фред последние дни. пялился. и он был более чем уверен, что люсеро заметил это. но благодарил всех богов, что беньи не затрагивает эту тему, потому что фред понятия не имел блять как объяснить бардак в голове и в сердце, то, что тело предает его, своему лучшему другу и не потерять его. но он не мог оторвать свой взгляд от друга. даже когда он заставлял себя это делать, глаза просто сами приклеивались к люсеро. отмечая родинки на лице, морщинки возле глаз, когда тот улыбался и то как его карие глаза на свету отдавали янтарем и блеском. о и боже, эти ямочки на щеках. фред не мог оторвать взгляд от его гладкой линии плеч, которая переходила в волнующий рельеф мышц, четко очерченных под легкой тканью футболки. каждое движение беньи было наполненно грацией и силой, его движение напоминали хитрого лиса, изящные и уверенные, словно люсеро знал все хитрости мира и умел ими пользоваться. беньи невольно пробуждал во фреде чувства, которые переворачивали его мир с ног на голову. нет, он конечно всегда знал, что люсеро привлекательный. но чтобы настолько? что от него нельзя было оторвать глаза? очевидно сплетница и белла вложили в его голову зерно, которые теперь разрослось то такой степени, что он видит в беньи объект своего сексуального влечения. а то, что каждый раз, когда беньи смеется, ловя его взгляд или оборачивается, чтобы посмотреть в глаза, фред теряется в ворохе нежности и тепла в бездонной глубине карих глаз. все в беньи привлекало – от яркой улыбки до спокойных, уверенных движений. в такие моменты фред чувствовал, что он занят чем-то непристойным и поймав его, беньи все поймет, прочтя все на лице друга.

и конечно, не по этой причине, большую часть времени фред проводит в библиотеке. нет, он готовится к экзаменам, а дома это делать было сложно. потому что все его внимание отвлекали. это пройдет, успокаивает себя фред, это временно, просто у тебя такой период, стресс, предательство, расставание, экзамены, ты запутался. фред жил в стране отрицания. и сегодня, возвращаясь домой, он чувствует, что вымотался. осталось всего две недели до рождества и почти неделю до экзаменов. хотелось в душ и спать. и кофе. заходя в квартиру, он удивляется странной, звенящей тишине, но усталость пересиливает и мозг перестает функционировать. именно поэтому фред не замечает вторую пару обуви, чужую, возле входа. фред проходит на кухню, насыпая еды лейси и афине, такса сразу же подбегает к еде, а джонсон наливает себе воды. и останавливается с поднятой бутылкой на пол пути к рту. из комнаты, которой они никогда не пользовались, доносится знакомый стон. и не один. какого хуя?

так и не выпив, фред оставляет стакан с водой и на автомате идет к той комнате. одна его часть понимает, что там беньи, как и всегда, занимается сексом. сколько раз за прошедший год это случилось, не сосчитать. но другая, часть с которой фред еще не знаком, берет контроль над ним. он толкает дверь и перед ним открывается картина. после, его будет преследовать это в жарких снах, то как преступно выглядит беньи, раскрасневшийся, пока его член блять обхватывают чужие губы. люсеро лежит на кровати, а на полу между его расположился какой-то парень. внезапно перед глазами фреда разворачивается красная пелена, словно алое зарево грозы, накрывшее его с головой. это мгновение охватывает его внезапно, немым смятением, он не успевает осознать, что именно он делает, когда его окутывает ярость. он ощущает, как его собственные эмоции ускользают из-под контроля.

- это мой муж. - вдруг из его уст вырывается холодный голос, в котором не осталось ни капли тепла. словно ледяные оковы, эти слова пронзили воздух, когда фред хватает незнакомого парня за плечо, не обращая внимания на «какого хуя?» и сопротивление, выдергивая его из пространства беньи и выталкивая в гостиную со всей силы. тот парень опрокидывается на пол, слава богу еще в штанах, - пошел нахрен отсюда, - фред двигается вперед, заставляя парня быстрее в суматохе, заплетаясь о свои же ноги, вскочить с пола и попяться к входной двери. – я не знал! – парень истерично пытается оправдаться, захлебываясь в словах, но фред продолжает идти, игнорируя его, а после открывает дверь и выталкивает его из квартиры, следом летят чужая обувь и громко хлопает дверью перед его носом, оставляя его отрезанным от их маленького мира.

фред поворачивается, встречая с недоуменным, растерянным взглядом люсеро.

- ты сегодня спишь там, -   холодная, стальная фраза, наполненная яростью повисает в воздухе, а после фред двигается в сторону спальне, чувствуя как его тело дрожит. он осознает, что остался без какого-либо контроля, поглощенный ураганом чувств, которые он не может блять объяснить, и которые сбили его с ног. 

декабрь дышит холодным ветром, и в этой серости беньи всё больше теряется в странной и липкой тишине, которая повадилась то там и сям повисать между ним и фредом. тишина не резкая, нет. она мягкая, будто бы её и не существует — но именно такая, тянущая, выматывающая, подкидывающая в сознание одну простую и маленькую идею: что-то изменилось. и беньи не мог понять, что и когда именно, ему никак не удавалось сложить два и два, хотя предположения всё же имелись. и было ещё кое-что: в какой день фред начал дольше задерживать на нём взгляд? когда эти взгляды стали слишком пронзительными? когда тишина между ними перестала быть комфортной? беньи старался заполнять её, вести себя как обычно и даже больше, выкручивая весь свой бесноватый потенциал на максимум, но никак не мог вернуть всё на круги своя. и это волнует его ещё больше.

беньи искренне изо всех сил надеется, что это никак не связано с моментом, который он повадился слишком часто воспроизводить в собственной памяти, собирая его по мельчайшим деталям…отель. стены, впитавшие в себя тяжёлое дыхание, руки, скользящие по коже, будто бы впервые, хотя так действительно впервые. и губы — нет, его губы, — жадные, трепещущие, не знающие меры, прижавшие фреда к этой проклятой стене… он это начал. он сказал: «давай поженимся», как будто бы в шутку, но он точно знал, что сердце его тогда дрожало, как лист под ветром. и это он потом вжимался в друга на отельной кровати, будто бы тонул, будто бы фред был единственной спасительной вещью во всем мире. и чем больше беньи думал об этом, тем больше был убеждён — фред вспомнил. он знает. он вспомнил, и теперь смотрит на него, будто прикидывает сверху это воспоминание, взвешивает его на ладони. и думает: «вот значит, кто ты на самом деле. вот как ты ко мне относился все эти годы. ты притворялся, люсеро». поэтому беньи делает вид, что ничего не происходит. он не хочет получать ни подтверждение, ни опровержение этой ситуации, потому что он не может себе позволить это обсуждать. нет, нет, и ещё раз - нет.

он не собирается спрашивать, почему фред задерживает на нём взгляд, скользит по нему глазами, как по открытому тексту. не собирается спрашивать, почему тот замирает, когда он касается его шеи. не скажет ни за что, как чувствует эту дрожь — крошечную, мгновенную, но неуловимую. он не сделает ничего из этого, потому что боится ответа. потому что вдруг всё испортил именно он. но дни проходят. фред отдаляется — глубже в учебу, в библиотеку, в графики, в расписания. и беньи, наконец, выдыхает. может, он себя накрутил? может, фред не вспомнил? может, всё обошлось?

и всё было бы легче, если бы не какая-то рози???

беньи не сразу замечает, но её имя мелькает всё чаще. фред говорит о ней между делом — «мы с рози сидели в библиотеке», «рози принесла мой любимый кофе, и как только угадала, да?”, «рози говорит…», РОЗИ РОЗИ РОЗИ РОЗИ. беньи блять перекашивает. потому что по далёким воспоминанием с беллой всё начиналось именно так. и он не знает, почему его так это цепляет. может, потому что после беллы прошло слишком мало времени, и он не успел подготовиться к идее, что теперь кто-то другой будет заполнять пространство рядом с ним? а может, всё потому, что фред теперь не просто его самый лучший друг, а муж? и в нём просыпаются какие-то собственнические черты, о которых он раньше и не подозревал? фред всегда был его тихой гаванью. его землёй под ногами. и мысль о том, что теперь он может потерять это чувство прямо как бельмо в глазу.

и когда фред, бросая рюкзак в прихожей, в очередной раз говорит: - я, наверное, опять поеду в библиотеку. с рози, у неё там... материалы какие-то, - у беньи резко подкашиваются колени, не физически — но внутри. он не говорит ни слова. просто кивает, натягивает на лицо полуулыбку, и провожает его взглядом. а потом стоит, глядя на закрытую дверь, и чувствует, как внутри всё свернулось узлом. он не может так больше. он зациклился. фред — не его. фред — свободный человек. фред, вообще, блять гетеро и строит что-то новое. и имеет на это полное право! а он сидит, как идиот, на их кровати, гоняя мысли по кругу. так больше не может продолжаться. ему нужно сбросить это напряжение. вырваться. отвлечься. и он пишет, открывая инсту, тому парню, с которым пару месяцев назад случайно пересёкся на дне рождения подруги кого-то из сокомандников. тому, кто оставил пару лайков, с кем перебрасывались голосовыми, но так и не дошло до встречи. теперь дошло - сегодня свободен? - пишет люсеро. и через пять минут, получив подтверждение - адрес скину, приходи после девяти.

в его голове это — просто тело. просто вечер. просто секс. просто попытка не думать об отношениях фреда и с фредом.

обнажённый беньи откинулся на матрас, позволяя другому чужому телу занять место рядом с ним на коленях, коснуться его губами, заглушая все его мысли, затыкая его внутренний голос. голос, который последние дни слишком часто звучал голосом фреда. фреда, который то ли молчал, то ли говорил слишком много. фреда, чьи взгляды обжигали даже спину. фреда, странности которого беньи пытался не замечать, потому что иначе всё, всё вокруг напоминало ту ночь в отеле. ночь, которую он похоронил. или попытался похоронить. он пытался не думать, просто отдаться ощущению. чужие губы на члене, жар, стон, дежавю. всё было как по сценарию: знакомые движения, предсказуемые реакции. всё должно было быть нормально.

пока не распахнулась дверь.

пока не обрушился голос.

холодный, резкий. это мой муж? сначала беньи ничего не понял. он даже не сразу соизволил поднять свою голову, потому что всё его тело, как по команде, застыло, словно кто-то нажал "пауза". его мозг не регистрировал, что происходит — он просто смотрел. смотрел, как фред хватает парня, вытаскивает его из комнаты. как гремит голос, как падает тело, как хлопает дверь. всё это было как в замедленном кино, где ты не актёр, а зритель, привязанный к креслу. а потому беньи медленно сел, натягивая трусы, и почему-то руки его в этот момент сильно дрожали. беньи не мог вымолвить ни единого слова, лишь тупо выглядывал в коридор, охуевая и пытаясь поздним зажиганием осмыслить, что это вообще было. и когда фред повернулся к нему, в его глазах не было ничего, кроме ярости. и беньи испугался так сильно, что моментально почувствовал себя…виноватым. хотя… он не сделал ничего, что не делал раньше. он… он ведь ничего не нарушил? или нарушил? от испуга он не мог вспомнить ни одной договорённости, и все разговоры с фредом на тему замужества тоже вылетели из головы. и джонсон в этот раз не собирался ему помогать или подсказывать, только коротко и ясно указал ему его место – словно собаке. фраза ударила по люсеро, как плеть. без обсуждений. без объяснений. и у  беньи даже мысли не появилось, чтобы её оспорить. он не знал, что сказать. как объясниться. он чувствовал себя испорченным. грязным. он чувствовал, что сломал что-то — даже если сам не понял, что именно. и в то же самое время он не мог злиться на фреда.

фред, наверное, просто…ему тяжело? он недавно расстался с беллой. и теперь беньи, сраный идиот, привёл кого-то в их квартиру. в его квартиру. на его кровать, хотя ею никто кроме беньи не пользовался.  как он мог быть таким бездумным? ему так хочется оправдаться. сказать, что он такое совсем не имел в виду. что это не было насмешкой. что это просто секс. просто попытка сбежать от мысли, что каждый раз, когда он вспоминает, как прижимал фреда к стене в отеле, его сердце начинает стучать сильнее, как у вора.

но он не может.

фред ясно даёт понять, что не хочет его слышать, скрываясь в спальне. да и разве это что-то меняет? он не может отстаивать себя. не умеет. ревность — то, что всегда рвало его изнутри. в других. в джейсоне. в руках, которые держали его не для ласки, а для контроля. и теперь, когда в фреде он увидел ту же ноту — "мой", сказанную с холодом, с жесткостью — беньи просто сдался.

ты сделал плохо, люсеро. ты - очередная ошибка. очередной повод тебя не хотеть.

чужие слова прошибли его мозг словно молнией, и беньи дёрнулся в сторону фреда в автоматической попытке найти в его руках утешение. а потом, вспомнив, что не имеет сейчас на это право, отшатнулся. так он и остался стоять - на пороге, сжимая и разжимая дрожащие пальцы, в попытке обрести хоть какой-то контроль над собой. - фред, - его голос едва слышен, как царапина по стеклу. - я… я не думал, что это тебя как-то…- беньи сглотнул, хотел сделать шаг внутрь, но внезапно обнаружил, что его парализовало. ему хотелось отступить, сбежать обратно, спрятаться, закопаться под подушками, сделать вид, что всего этого не было - я не знал, что тебе будет больно. если бы знал… я… прости. – и он просто стоял, дрожа, с выгоревшим голосом, растерянный до глубины костей. - я не хотел… — он чуть дёрнулся, словно не находил нужного слова, и закончил почти шёпотом: - тебя задеть.

тишина не отвечала. и всё, что оставалось беньи — это ждать.

- мне не нравится эта идея, - асмодей стоял у окна в спальне своей младшей сестры – лилит, та весело хмыкнула, пока приводила себя в порядок, и наблюдал как гости прибывали в их дом. этот день назревал последние годы. отец – розье луккезе являлся главой их семьи уже больше двадцати лет и последний год вел переговоры с другой семьей о союзе для того, чтобы у их семьи появились возможно в европе. в двадцать два года асмодей прекрасно понимал важность этих переговоров, но еще ему блять не нравилось, что отец таинственно и туманно отвечал на вопросы о том с кем они должны породниться. асмодей перебрал все варианты в голове и не один ему не нравился. было как минимум две семьи, которые могли помочь им с расширением бизнеса в европе: рошетт и дженовезе. и по мнению асмодея наследники этих семей не могли им помочь. камиля рошетта он ненавидел с самого детства, бесил асмодея до чертиков, до скрежетов зубов. это взаимная их ненависть началась еще в детстве, когда оба уже знали свое будущее, что они займут места своих отцов. блять неужели отец настолько свихнулся, что додумался выдавать замуж свою единственную дочь за камиля. -отец мне не говорит с кем помолвка. мне не нравится не знать что тебя ждет. - асмодей отвернулся от окна, поворачиваясь к сестре, которая заканчивала последние штрихи макияжа. её светлые волосы, как и у него, переливаются на свету золотом, аккуратно рассечены и уложены в стойкие локоны. её лицо отражает внезапное спокойствие, несмотря на те обстоятельства, которые неё ждут. тонкий свет, проникающий сквозь окно, мягко обнимает её, подчеркивая строгость и лёгкость её черт. она аккуратно наносит макияж, с хладнокровием, присущим истинным аристократам. асмодей видел её в самые разные моменты: в радостные, когда они смеялись вместе, и в тяжёлые, когда жизнь ставила перед ними преграды. а в их жизни это каждый божий день блять. но сейчас лилит кажется непоколебимой, точные движения её рук подсказывают, что она готова к всему, что уготовано судьбой.  -перестань асси, - ее голос спокоен, и его это бесило, что покорно приняла свою судьбу, даже не боровшись,- это всего лишь помолвка, а не свадьба. ты сам прекрасно знаешь какой у нас непредсказуемый мир, мало ли, что может случиться , - она мягко улыбается ему, откладывая помаду и поворачивается к нему, вставая со своего место. её платье кремового цвета плотно облегает её тело, но не выглядит вульгарно или пошло. платье закрывает каждый участок свободной кожи и доходит до пола,  - ну как? – спрашивает лилит, крутясь перед ним и асмодей посылает ей мягкую улыбку, - великолепно как и всегда, твой будущий жених счастливчик. что не скажешь о тебе, - недовольство вырывается из него и он хмурится. спокойной выражение лица дрогнуло на лице лилит, но она тут же вернула все под контроль, - асси… -  усталость сквозит в ее голосе, но он отмахивается от нее, - знаю, знаю, молчу.

и это все напоминает ему, какой сильной она всегда была, чем могла бы показаться другим. он знает, что она специально притворяется легкомысленной дурочкой, которую интересует только шоппинг и все девчачьи штучки, лишь бы в ней не видели угрозу. как и он сам, похоже это заложено в генетике семейство луккезе. только вот асси знает, как ловко она обращается с ножами и как метко стреляет из любого пистолета. а её бедра это не просто для того, чтобы казаться сексуальной фу, они тоже могут служить оружием.

и если они до этого могли притворяться, что с ней будет все в порядке, она не будет разменной монетой в их семейном бизнесе, то сегодня притворяться невозможно. асмодей ненавидит, что их семьи все еще подвержены средневековым традициям, но он бессилен в этом. не сейчас, не пока отец у власти.

- но я серьезно, пока я с ним не поговорю, я не смогу одобрить этот блять брак, - ворчит он, беря сестру под руку и выводя ее из комнаты.

они спускаются по лестнице, туда, где собрались все гости. интересно, как конкуренты в их бизнесе здесь могут спокойно находиться, зная, что в любой момент может все закончится перестрелкой? спрятанный пистолет под пиджаком приятно греет.

они подходят к отцу, который стоит уже со своими доверенными лицами. – мы готовы отец, - объявляет асмодей, останавливаясь возле своих людей. розье осматривает лилит и одобрительно кивает, - прекрасно выглядишь, лилит, - он улыбается ей, - мама пошла встречать их.

асмодей напрягается, понимая, что уже поздно что-то делать. мама входит в сопровождение семьи рошетт и он шумно выдыхает, - отец, только не камиль, - негодует асси, за что получает предупредительный взгляд от отца, чтобы тот не устраивал сцены. – у них есть еще один сын, я люблю свою дочь, чтобы отдавать их безумному камилю, - асси облегченно выдыхает, а потом недоуменно поворачивается, - какой второй сын?

но отец не успевает ответить, так как чета рошетт подходит к ним. все обмениваются любезными лживыми приветствиями и начинают знакомиться. асмодей обменивается презрительным взглядом с камилем, а после смотрит на рядом стоящего парня. боже мой, и это сын мафиозника? проносится в его голове, когда он задирает голову, потому что ебать он высокий, чтобы осмотреть своего будущего родственника. у него выразительные черты лица, которые одновременно внушают доверие и делают его чертовски невинным. возможно это выражение лица или блестящие серые глаза, которые смотрят с какой-то скрытой эмоцией, которую асмодей не может уловить. он стоит в этом смокинге, и так ярко выделяется среди присутствующих. у асмодея диссонанс.

он вежливо улыбается главе семейству, - рады видеть вас, - ложь привычная и сладкая слетает с его уст, но в этом доме все врут, все привыкли. даниэль, думает про себя асси, цепко оглядывая его, а потом смотрит на отца ты сошел с ума???? но отец его игнорирует, продолжая разговаривать с отцом камиля и даниэля. асмодей смотрит на сестру и видит, что тяжесть в её глазах исчезла и сменилась облегчением.

начинается светская беседа, асмодей участвует в ней, бросая колкие фразы в сторону камиля, и осторожные взгляды на их младшего сына, который отвечает вежливо и дружелюбно. в его речи слышится французский акцент. вау странно, что они никогда не слышали о нем. почему его прятали? с ним что-то не так? он больной? психопат? да нет, выглядит так, как будто ничего тяжелее столового ножа в руке не держал. асмодей негодует, и как только даниэль и лилит уходит, другие гости тоже растворяются в праздничной атмосфере, он поворачивается к отцу: - он вообще в курсе, что он из семьи мафии? отец, я против этой помолвки. я не отдам этому багету свою сестру, он же её не защитит. отец отмахивается от него, - перестань говорить глупости, для этого есть телохранители. ты сам знаешь как нам важно расшириться в европе, а брак с рошетт поможет этому. даже если мы никогда не видели их второго сына. асмодей делает глоток шампанского, хмурясь, - почему мы не видели его? почему они прятали его? отец пожимает плечами, - он жил во франции, где у них есть влияние, асмодей, так что прекрати со мной спорить нацепи приличное выражение лица и иди вырази свое уважение! - и его фраза как конечная точка, что он закончил эту дискуссию.

асмодей фыркает, наблюдая за своей сестрой, которая мягко улыбается этому даниэлю. а тот выглядит слишком неловко и несуразно. это сын мафиози? асси тяжело вздыхает и залпом допивает шампанское и идет исполнять приказ отца. нет, он просто так не сдастся.  лилит замечает его раньше своего будущего мужа, и перехватывает, а потом практически шипит ему на ухо: - чтобы ты не задумал, не жести и не порть помолвку. асмодей успокаивающее улыбается ей, - что ты, лилит, я само невинность, просто хочу пообщаться со своим будущем родственником, - а после обворожительно улыбается даниэлю и говорит, -  прогуляемся, пообщаемся? хочется получше узнать, кому я отдаю в руки свою единственную, - он делает акцент чуть чуть угрожающе, - сестру.

лилит тяжело вздыхает. 

в комнате было слишком тихо. даниэль сидел у окна, спиной к двери, и скользил взглядом по силуэтам зданий за стеклом. город лежал перед ним, огромный, горячий, враждебный. он давно забыл, каково это – быть здесь. воспоминания детства мерцали отрывочными картинами: вечный тяжёлый запах сигар, громкий голос отца (всегда приказы, всегда крики, всегда недовольство), холодные прикосновения матери, которая всегда была рядом, но никогда – по-настоящему. теперь он снова здесь. вернулся, чтобы сдержать обещание, которого никогда не давал.

…отче наш, сущий на небесах…

здесь всё казалось неправильным. слишком шумным, слишком резким, слишком…чужим. и дом рошеттов – его родной дом! – больше всего казался здесь посторонним. безразличным. похожий на дорогой отель, в котором даниэль был вынужден остановиться. ни одного знакомого лица или жеста, ни одного взгляда, который говорил бы: рад тебя видеть. родные держались холодно, будто его присутствие ничего не значило, а камиль улыбался слишком остро, с нескрываемым оттенком усмешки. он без конца отвешивал комментарии в сторону дани, наполненные полу-намёками, плохо скрываемыми издевательствами. как будто им снова было по десять…

…да будет воля твоя, как на небе, так и на земле…

даниэль закрыл глаза и начал молитву тихим голосом, почти шёпотом, сидя в своей полутёмной комнате, склонив голову. неровный свет утреннего солнца пробился сквозь тяжёлые занавески, прорезая золотистыми полосами мраморный пол. воздух был неподвижен, будто застывший в ожидании. он вернулся в клетку. и клетка была золотой.

…господи, даруй мне смирение…

всё уже решено. всё решено, даниэль! всё было решено ещё задолго до твоего возвращения, даже до отбытия за другую сторону атлантики. ты здесь не для того, чтобы быть любимым сыном. ты – живая скрепа между двумя кланами. твоя семья – долг, а не привилегия, и сейчас долг требует от тебя послушания.

тогда почему всё внутри дрожит так будто сопротивляется землетрясению в десять баллов?

убей в себе эту искру надежды на то, что что-нибудь изменится каким-нибудь волшебным способом. это не сон, ты не проснёшься!

…господи, наставь меня на путь твой, научи меня творить волю твою, ибо ты – бог мой. да будет сердце моё твёрдо в заповедях твоих, и да не склонится оно в сторону…..

дверь открылась без стука, впуская портного, который склонился перед младшим наследником в лёгком поклоне – мсье рошетт, время подгонки. – даниэль медленно перекрестился и послушно поднялся со своего места. в груди тяжело застучало сердце. холодные пальцы портного ловко застёгивали пуговицы на его запястьях, выправляя ткань костюма. он всё ещё привыкал к ощущению чужих рук, без спроса дотрагивающихся до него. он и сам был в состоянии поправить лацканы пиджака, и застегнуться, раз уж на то пошло. но оставалось только терпеть и рассматривать собственное отражение в высоком переносном зеркале: безупречно сшитый тёмный костюм, белая сорочка, запонки из настоящего золота. он выглядел так, как и должен был выглядеть наследник семьи рошетт: элегантно, собрано, контролируя каждое движение. где-то на фоне раздавался голос матери – она отдавала распоряжение слугам, проверяла готовность каждого, но не его. с даниэлем она не говорила, не спрашивала, как он себя чувствует. никто не спрашивал. – она будет в светлом – заметила она, появившись в дверном проёме – добавьте кремовую бутоньерку. – портной кивнул. а дани подумал, что даже не знает имени своей невесты. и это было как-то неправильно.

голос камиля, также как и матери до этого, застал его врасплох, отчего даниэль сразу вытянулся по струнке – выглядишь так, будто идёшь на казнь. – брат стоял у дверного проёма, привалившись плечом к косяку. такой же высокий, как и он сам, но самодовольный, с ленивой улыбкой, за которой скрывалось слишком многое. дурное. – это твой долг, даниэль, помнишь? – он как-то странно протянул его имя, отчего младший рошетт лишь растерянно заморгал, не зная, что ещё он может ответить. да, помнил, поэтому он и здесь – об этом твердят все молитвы, я прав? смирение, послушание. жертва. – камиль вошел в комнату, подбираясь всё ближе – да расслабься ты, братишка, - он сильно хлопнул его по плечу – не ты первый, не ты последний. – а затем словно невзначай поправил младшему манжеты – хотя, хреново, наверное, уродиться младшим в семье. родись ты передо мной, глядишь, ещё был бы какой-нибудь выбор. но у тебя его нет. – камиль откровенно усмехался над ним. его голубые и ледяные, как воды байкала, глаза встретились с взглядом даниэля в зеркале – но ты всё равно не переживай так сильно. а то не переживёшь! – он гаденько расхохотался и добавил – впрочем, лилит хорошенькая. может, тебе даже понравится. – и он очень грязно подмигнул самому себе в отражении. а даниэль лишь позволил себе благодарно? кивнуть брату в ответ. наверное, он этого от него ждал? благодарности за этакий разговор по душам?– спасибо, камиль, что зашёл поддержать. я сделаю всё, что должен, - отчего старший рошетт задержал свой взгляд на нём чуть дольше, чем нужно, прежде чем отвернуться и выйти из комнаты.

даниэль выпрямил внезапно сжатые кулаки. всё правильно.

всё неправильно!

когда семья рошетт прибыла на место, всё уже было подготовлено. огромный особняк луккезе утопал в мягком свете фонарей, на терассе звучала живая музыка, официанты разносили бокалы с шампанским. здесь всё дышало деньгами, статусом и скрытой угрозой. дани шёл позади всех, сопровождаемый двумя телохранителями – «просто на всякий случай». как ненавязчивое, но очевидное напоминание о его позиции, так объяснял отец - он слишком ценен, чтобы рисковать. однако дани читал между строк совершенно другое…но не позволял себе зацикливаться на этой мысли. никто не должен видеть его сомнений. никто не должен догадаться, что он чувствует себя слишком чужим. камиль пихнул его локтем под ребро, предупреждая о приближении к семье лукеззе, вероятно. и даниэль учтиво склонил голову с вежливой улыбкой, когда отец закончил с приветствиями и, наконец, представил его. в воздухе витал запах дорогих духов, вина и сигар. все вокруг вели себя так непринуждённо, но рошетт кожей ощущал, как каждый из присутствующих следил за каждым цепким взглядом. и даже улыбки источали явный оттенок скрытого напряжения. даниэль предполагал, что семьи вроде их живут по правилам, которые не всегда поддаются логике. и хотя он изо всех сил старался играть свою роль, ощущение, что сцена слишком большая, а сценарий – слишком чужой, не покидало его.

в этой ситуации настоящим было лишь одно – лилит действительно прекрасна. аккуратная, с длинными светлыми волосами, подчёркнуто элегантная в своём облегающем платье. на первый взгляд – воплощение безупречного вкуса и холодной, продуманной красоты. даниэль улучил момент, подойдя к ней поближе. и когда их взгляды пересеклись, он поймал что-то едва уловимое в этих глазах напротив. лилит не выглядела покорной невестой, готовой к смирению она смотрела на него так, словно изучала, взвешивала. как будто приближающийся брак – не просто долг для нее, а игра, в которой она собиралась взять верх. и он протянул ей руку, а она, не отводя взгляда, вложила туда свою ладонь. пальцы – холодные, но уверенные, как и её улыбка – лёгкая, дразнящая, почти насмешливая. – даниэль рошетт, - представился он, едва заметно наклоняя голову. – я знаю – ответила она, не убирая руки - лилит лукеззе – дани чуть сжал её пальцы, пытаясь разгадать, что скрывается за этим взглядом, который пронзал насквозь. она не отводила глаз – как тебе америка после парижа? – наконец спросила она, отнимая руку с тонким намёком на собственный контроль ситуации. – громкая – дани широко улыбнулся, удивившись такому простому, но внимательному вопросу – и, похоже, полная сюрпризов, - она чуть склонила голову, изучая его, словно редкий экспонат – надеюсь, приятных? – рошетт хотел бы соврать, да не умел – пока не знаю.

от светского разговора их отвлёк спешно приближающийся молодой человек, толпа перед которым словно бы расступалась, как свита перед королём. светлые волосы, холодные глаза, насмешливый прищур. асмодей луккезе собственной персоной. камиль не переставал говорить о нём всю дорогу пока они добирались сюда, и дани не мог припомнить ни одного хорошего эпитета в эту сторону, кроме того, что это – брат лилит, и наследник рода луккезе. а ещё судя по тому, как его сестра что-то предупреждающе шипит тому на ухо – человек, который не стеснялся открыто не одобрять этот союз. даниэль вежливо ему улыбнулся, но тот лишь осмотрел его с головы до ног так, словно оценивал не человека, а товар со смесью недоверия и открытого скепсиса во взгляде. а затем предложил прогуляться таким мягким тоном, что это можно было расценивать не иначе как угрозу. но рошетт выдержал паузу, прежде, чем наклонить голову в лёгком кивке – для меня честь познакомиться с вашей семьёй поближе – французский акцент смягчил его слова, придавая им вежливость, но дани заметил, как асмодей прищурился, вновь и вновь ощупывая его взглядом, словно разгадывая загадку. отделившиеся от толпы четыре человека привлекли внимание и откуда-то сбоку раздался голос камиля, наполненный ядом – я слежу за тобой, коротышка! daniel, fais-moi une faveur et provoque ce salaud pour que les gardes lui tirent dessus! *– добавил он с нескрываемым удовольствием. отчего даниэль поражённо распахнул глаза, оборачиваясь на брата, но асмодей даже не взглянул в его сторону. - не знает французский…

они вышли из главного зала в сад, расположенный с другой стороны от терассы на входе. здесь было тише – шум приёма и музыки остался позади, приглушённый тяжёлыми стенами особняка. – нас не представили, как полагается – сказал наследник луккезе, прерывая их путь, и протягивая руку – асмодей луккезе. – его голос ровный, уверенный, такой, что не оставляет сомнений в том, что не только всё в этом доме, но и в округе принадлежит только ему. даниэль на мгновение замирает, но протягивает свою руку в ответ – даниэль рошетт – этот молодой человек был прав – приличия и правила стоит соблюдать, пусть они и знали имена друг друга, но не знакомились лично. и тут вдруг, не разрывая контакта, асмодей наклоняется к руке даниэля и оставляет на ней поцелуй. тепло его дыхания касается тонкой кожи и даниэль вздрагивает от неожиданности. его сердце замирает в смятении, а затем падает куда-то вниз, в пустоту между лёгкими. румянец вспыхивает на щеках – мгновенный и предательски горячий. даниэль резко одёргивает свою руку, прижав её к груди, словно обжёгшись. его широко распахнутые серые глаза встречаются с наглыми глазами асмодея. он наблюдал. – для друзей просто дани – выдыхает рошетт, но его голос звучит тише, чем тому бы хотелось бы. а затем он быстро тупит взгляд куда-то себе в ботинки, пряча смущение. ещё никто и никогда не касался его руки так. для него, как католика, этот жест значил слишком многое. богослужение, смирение, почтение…знает ли асмодей луккезе и проявляет своё уважение или просто насмехается над ним проверяя границы? прямо как камиль…? неспроста же ему этот юноша прямо как кость в горле. подобное притягивает подобное. тишина между ними затянулась, и даниэль чувствует, как в груди растёт неизвестное чувство. он всё ещё сжимает пальцы, будто не может решиться хочет стереть этот поцелуй с кожи или наоборот сохранить. нужно было что-то сказать – если это такое подшучивание – дани запнулся, пытаясь справиться с собственным выражение лица – я имею в виду, у вас необычные манеры приветствия. кажется я недооценил итальянскую галантность. – он всё же осмеливается поднять на асмодея взгляд, в котором смешались сомнение и осторожность.

_{*даниэль, сделай мне одолжение и спровоцируй этого ублюдка, чтобы охрана его застрелила.}

зал был наполнен шепотом и приглушённым светом, освещая богато сервированные столы, уставленные изысканными блюдами и дорогими напитками. дорогие хрустальные бокалы мерцали, излучая роскошь и величие, присущее лишь самым важным событиям. мать знатно оторвалась организовывая это торжество, наверняка их один из семейных счетов знатно опустел. но это был все фарс. асмодей знал, как и все гости здесь. потому что за всем этим скрывалась жёсткая реальность — мир, где каждая улыбка могла быть обманом, а каждая рука, протянутая для приветствия, могла таить в себе угрозу. а асмодей ненавидел угрозы. это было в его крови, в тот момент, когда он проигнорировал предчувствие, один единственный раз, своего дядю, это закончилось его травмами. а после ножом в горле этого ебучего мудака. поэтому нет, асмодей никогда больше не будет игнорировать предчувствие, которое заставляет пристально следить за всем, чтобы не было опасности в сторону его семьи, особенно его сестры. быть всегда наготове, просчитывать риски, чтобы избежать потерь и минимизировать ущерб. и что-то внутри него предупреждало его. противный холодок на загривке напоминал ему. и учитывая, что он никогда не слышал о втором сыне рошетт, даже от этого ебанного камиля [как можно за столько лет не упомянуть младшего брата? ни разу вообще. это было пиздец подозрительно] он не мог ослабить оборону. политические альянсы, экономические выгоды и стратегия превосходства сквозили в каждом разговоре, когда асмодей разговаривал хоть с кем-то. всё казалось безмятежным, но нити интриг и расчетов переплетались под этой поверхностной гармонией. и асмодей привык к этому, правда, за двадцать два года он умело справлялся с этим. но сейчас он в каждом госте видел угрозу. особенно в семье рошетт. и если отец не хотел его слушать, очень блять зря, то ничего не оставалось как взять все в свои руки. очевидно, этот даниэль слабое звено в семье, раз его прятали. значит с ним что-то не то. молчать о нем столько лет, чтобы просто сделать его разменной монетой? что-то здесь не так.

и конечно, этот даниэль оказался пиздец каким вежливым, из-за чего асмодей пристально прищурился, осматривая его, снова. в их мире не было блять таких вежливых людей. это был нонсенс. у каждого человека, который глубоко погряз в интригах, кровавых делах, бизнесе, в интонациях всегда присутствовала сталь, холод, и вежливость была напускной. у этого же кадра, она казалась искренней. он был таким хорошим актером? асмодею нужно выяснить это. что-то не так. поэтому он не отводил взгляд от даниэля, боясь что-то упустить. и совсем не обратил внимание на голос камиля, который что-то своим мерзким голосом сказал на французском совсем не сексуально, ужасный французский, поэтому он заметил реакцию даниэля на своего брата. интересно.



они покидают зал, выходя в зал, подальше от любопытных взгляд. отходят от толпы, и тогда асмодей представляется официально. – нас не представили, как полагается – прерывая их путь, пряча от других за большим кустом какого-то дерева, и протягивая руку – асмодей луккезе. – он использует тон наследника, человека, который знает свое место в этом мире. ладонь у даниэля мягкая, теплая и хватка у него совсем не мафиозная. асмодей понимает, что даниэль не знает о том, что при встрече с любым мужчиной, тем более в их чертовом мире, нельзя показывать ничего, что можно использовать против, а рукопожатие одно из первых правил в их мире. оно должно быть крепким, сильным, уверенная хватка символизирует власть и место в их иерархии. но у даниэля не такая. и поэтому асмодей, не отрывая взгляд от него, наклоняется и оставляет легкий поцелуй на руке. кожа бархатная, губы горят от прикосновения к ней. и видит то, от чего член в штанах восторженно дергается. блять, не сейчас. как и сам даниэль. асмодей чувствует как тот вздрагивает, как прячет руку и ошеломленно смотрят на него. асмодей доволен. он облизывает губы, ощущая вкус даниэля на них. он не знает, чем руководствуется, ладно блять, знает, даниэль красивый и что-то есть в нем притягательное, что-то что заставляет асмодея проверять его [помимо того, что он рошетт, конечно же]. его границы, то, что асмодей может с ним сделать. то, что он ему позволит с ним сделать.  – можешь звать меня асси, - кивает луккезе, - дани, - он пробует имя, оно приятно лежит на языке. асмодей наблюдает за потерявшимся дани, чуть наклонив голову. он выглядит совсем не из этого мира. потерянным. ранимым. особенно, когда поднимает своим прекрасные серые глаза, в которых блестит бдительность. как будто он ожидает, что асмодей сейчас нападет на него. молодец, понимает, что я опасен. но почему-то от этой мысли у асси горечь на языке. – это я выражаю почтение новому члену семьи, - беззаботно отмахивается он, надевая свою любимую маску легкомысленности. – если бы вы знали итальянскую галантность, то вы бы знали, что итальянцы приветствуют друг друга целуя в щеки? вы  этого хотите? – мурлычет асмодей, обворожительно улыбаясь, принимая его правила игры. хотите быть на вы, будем на вы, - вы только попросите, и я исполню любое ваше желание, - он подмигивает ему, наслаждаясь реакцией даниэля. боже, лилит его сожрет, если он станет её мужем. что конечно будет означать, что она в безопасности. но это при условии, если только даниэль не притворяется. это все еще может быть вариантом, поэтому асмодей берет его под локоть и продолжает их прогулку. – что вы изучали в париже? – спрашивает ненавязчиво асси, петляя по саду, в надежде оторваться от телохранителей, которые следует за ними незаметно [очень заметно]. он слушает дани, а после спрашивает, - что сказал камиль, перед тем как я украл вас? - они уходят все дальше и дальше, а асси внимательно следит за тем, чтобы охранники были все дальше и дальше. 

толпа казалась далёкой, даже несмотря на приглушённый шум голосов и звон бокалов, празднующих соединение двух незнакомых друг другу сердец. люди двигались в своём ритме, разбивались на пары и невидимые альянсы, вступали в пустые светские разговоры, смеялись, будто их действительно что-то забавляло. но всё это был лишь фарс, ненастоящая картинка этой реальности, а потому даниэль даже обрадовался, что асмодей луккезе позволил ему оставить всё это позади, выкрав его ненадолго из плена своей и чужой семьи.

но то, как асмодей смотрел на него, не отводя взгляд, могло посоревноваться со взглядами всей этой многоликой толпы, оставленной в другом зале, учитывая тот факт, если бы они смотрели на него одновременно. даниэль не привык быть в центре такого внимания, довольствуясь ролью изгнанника на каждой семейной или дипломатической встрече. ему было хорошо быть сыном, о котором молчат, и которого ни о чем не спрашивают. а теперь перед ним стоял человек, который не просто смотрел – изучал. тяжёлым, обжигающим и прожигающим взглядом своих прищуренных глаз. слишком внимательно, совсем не просто проверяя на прочность – скорее разбирая по частям, скользя по всему телу от макушки до пят словно лезвием, оценивая каждую реакцию, каждое движение. дани это несколько забавляло,  потому что он и предположить не мог, что асмодей пытается в нём найти. и ему нравилось, что он в отличии от многих любопытствующих действительно пытается. пытается дотянуться до чего-то внутри него, пробраться под кожу, как будто хочет прочесть его насквозь, снять слой за слоем, разложить по полочкам.

связано ли это действительно с желанием позаботиться о своей сестре или с чем-то другим? - дани не предполагал. он продолжал хранить полу-улыбки, спрятанные в уголках его губ, всё также смотря на луккезе широко распахнутыми глазами. и ему было не страшно, потому что ему нечего было скрывать. – очень приятно, асси, - такое простое сокращение имени звучало на языке слишком личным, слишком близким, и даниэль незаметно сглотнул, отгоняя из головы картину того, как довольно лукеззе облизывал свои губы после поцелуя, будто стараясь оставить на языке что-то, что хотелось смаковать дольше, пока тот продолжает говорить. легко, даже шутливо поясняя про настоящую итальянскую галантность, но его глаза всё так же не отпускают дани из-под внимания, заставляя чувствовать себя под микроскопом, но дани лишь слегка давится воздухом. а затем неожиданно даже для самого себя он смеётся. звонко, искренне, будто кто-то только что снял тяжесть с его плеч. улыбка прорезает всё его лицо, а глаза искрятся, посылая маленькие морщинки в разные стороны от его глаз – я бы удивился чуть меньше, на самом деле! – волосы упали ему на лоб, и он привычным движением встряхнул их – потому что во франции тоже используют это вместо рукопожатий – и такое маленько совпадение как-то по особенно грело его сейчас в груди – за последний месяц мне пожали руку больше, чем за всю мою жизнь! – он взглянул на асси сверху вниз, моргая, окончательно сбрасывая с себя былое смущение – но, признаться, это лучше, чем целовать мало знакомых людей, с которыми теперь бесконечно надо знакомиться. поэтому я, конечно, не жалуюсь, просто…привыкаю – он произнёс последнее слово медленнее, словно осознавая, что за ним скрывается что-то большее. привыкаю, терплю, примиряюсь, сдаюсь.

асмодей изучал его с прежним интересом. и дани всё же отвёл от него взгляд, позволяя вести себя дальше по саду, подмечая, что его спутник уводит его всё дальше и дальше, петляя по поворотам, так ненавязчиво пытаясь сбросить с них хвост в виде охраны. но ему было странно спокойно. и беспокоило только на самой дальней подкорке сознания, не так сильно, как тот факт, что разговаривать с асси было удивительно легко. даже если его заинтересованность и была ненастоящей, это всё равно было приятно. дани чуть опустил голову, ощущая как ветер проходится по его шее – теологию, богословие, философию – ответил он, чуть улыбнувшись.– да, я знаю, это не самое популярное направление среди людей, окружающих нас сегодня – его рука проходится по волосам, чуть взъерошивая их, пряча там дрожащие пальцы – но мне хотелось понять. понять мир и себя, и людей. а в особенности углубиться в значение веры в современном мире – мягко, почти задумчиво постарался объяснить он свой выбор. почти все в его семье предпочитали не замечать этого, не вслушиваться в его слова, которые на самом деле имели для него большое значение, тогда как камиль вообще над ним откровенно смеялся. но он всё равно продолжил – как люди ищут бога среди жестокости и крови, как прощают друг друга и продолжают жить. это не кажется мне бессмысленным, учитывая – он запнулся, сцепляя свои пальцы в замок, усмехаясь – ну, наши семьи. - его взгляд заскользил по дорожке перед собой, будто увидев в ней что-то далёкое, прежде чем поинтересоваться в ответ – вы тоже что-то изучаете здесь, в калифорнии?

они продолжают идти по саду, и даниэль всё больше убеждается в том, что их маршрут медленно, но верно уводит всё дальше от посторонних глаз. и когда вдруг вслух прозвучало имя камиля, всё внутри дани сжалось, отчего он резко затормозил. сердце в груди сжалось от тревоги – ну почему брату всегда так необходимо портить ему жизнь? – камиль, он…- даниэль замялся, а потом внезапно схватил асмодея за локоть, чуть разворачивая к себе – он редко думает, прежде чем что-то сказать – он нахмурился – и он ужасно грубый. я не могу даже в мыслях позволить себе произнести, что то, что он сказал – он всматривался в глаза асмодея, и губы его чуть дрогнули – если вас это устроит, я приношу за него свои извинения. такие слова нельзя говорить, никому. мне за него очень стыдно. – в глазах дани мелькнула отчаянна просьба – пожалуйста, примите извинения от меня. меньше всего сейчас будет уместно устроить разбирательства на помолвке – он пытался говорить твёрдо, и ему показалось, что в качестве примирения уместно будет позволить луккезе получить то, чего он все это время добивался, а поэтому даниэль обернулся к охранникам - arrêtez-vous ici, s’il vous plaît. *- и стражники замерли, тогда как они сами двинулись дальше. рошетт не слишком ловко сделал вид, что не замечает подозрительных взглядов телохранителей, потому что в голове всё ещё звучали слова отца – защищать ценой собственной жизни. а потом повернулся к асмодею и спросил – вы расскажите мне о лилитт? – из его головы упорно ускользала причина его здесь нахождения, и этим вопросом дани пытался напомнить самому себе, что ему не должно быть так на это всё равно

_{*остановитесь здесь, пожалуйста}

член снова дергается в штанах, когда асмодей слышит свое имя на губах дани. бляяяяять. интересно, как бы это звучало, если бы дани задыхался от удовольствия? мысли заполонили очень отвлекающие образы от его миссии, поэтому асси постарался выкинуть их в дальний угол, вернувшись к ним позже. когда он будет один, а не в окружение людей. не хотелось бы их пугать своим стояком. не сейчас, будет неловко. но асмодей был мастером в самоконтроле, спасибо отцу. спина напряглась на мгновение напряглась от мелькнувших тяжелых воспоминаний. он отбросил все, вернувшись к своей первоначальной миссии. плечи расслабились, лукавая улыбка на лице, хитро прищуренные глаза. асмодей был собран. но потом дани нужно было это сделать. рассмеяться. луккезе замер, завороженно смотря на него. этот звук напоминает ему мелодию - живую, искреннюю, как капли дождя, падающие на свежую зелень. улыбка, распускающаяся на лице дани, такая неподдельная, что асмодей чувствует, как у него перехватило дыхание от этого звука, как будто вся прелесть мира сосредоточилась в этом единственном смехе, заставившем его сердце забиться быстрее. асмодей видит искренность рошетт впервые за вечер и это приятно греет его. он шагает вперед, - ну раз вы бы не удивились, то тогда вас ждет настоящее итальянское приветствие, - а после встает на цыпочки быстро оставляет легкие поцелуи на щеках дани, чуть дольше положенного задерживаясь, а после также быстро возвращается на свое место, как будто этого не было, улыбка ярко сверкает на его довольном лице, когда он видит покрасневшие щеки дани. асмодей не может оторвать взгляд, как будто дани обладает каким-то магнетизмом, заставляя его смотреть и уже не просто по своему желанию его исследовать.

на секунду в голове асмодея мелькает мысль, как дани наверное себя некомфортно чувствует, когда его привели сюда, как на выставке, под пристальным взглядом всех этих людей, в том числе и его. но тут же откидывает эту мысль. дани все еще оценивается как угроза. асмодей чувствует это. всем нутром. просто не может оценить какая и для кого.

они бредут по саду, асмодей пытается небрежно оторваться от телохранителей, слушая мелодичный голос дани. о том, как он рассказывает о том, что изучал. и если асмодей удивлен, то не показывает это, сохраняя заинтересованное лицо. искреннее, а не маску. ему действительно интересно. он умеет контролировать свою реакцию, не позволяя другим использовать ее против себя, не давая оружия в чужие руки. дани – загадка, головоломка, пазл, который не подходит. как он является сыном рошетт и братом камиля, когда эти минуты проведенные с ним, асси понимает, как сильно он отличается от других рошетт. может поэтому его прятали? тогда это можно использовать, его наивность. или наоборот, он играет свою роль, заставляя всех усыпить свою бдительность, заставить всех других поверить в это, чтобы потом показать свое настоящее лицо. истинного рошетта. – очень интересный выбор. и к какому выводу пришли? нашли ответы на свои вопросы? – он слушает слушает, подмечая под себя, делая мысленные заметки, - бизнес, заканчиваю последний курс в университете, который принадлежит вашей семье, - пейзаж сменяется, шум торжества постепенно стихает, пока они отходят дальше. реакция на дани про вопрос камиля интересно. асмодей не может сдержать удивление, его брови поднимаются и он внимательно смотрит в серые глаза даниэля, - ну теперь мне интересно, что он такого грубого сказал, -  а после его сердце что-то делает, когда дани приносит извинение от лица своего брата. аномалия. его глаза блеснули отчаянием и асмодей серьезно поджал губы. что это уебок сделал? асмодей всматривался в дани, пытаясь найти ответы на свои вопросы, многочисленные вопросы, при чем он даже не знал, какие вопросы, в голове крутилось слишком много несостыковок.

и то, что дани отпускает свой телохранителей, заставляет еще больше появится вопросов в голове. асмодей даже пропускает мимо французскую речь, сосредоточенный на своих мыслях. либо дани глуп и доверчив, оставаясь с асмодеем наедине, потому что асмодей сейчас может сделать что угодно с ним, и никто его не спасет. асмодей знает как минимум тридцать способов бесшумно и быстро лишить другого человека и как минимум пятнадцать способов, чтобы это выглядело как несчастный случай. либо дани опасен и телохранители лишь для его роли.

они уходят вглубь сада, доходя до скамейки и садятся. асмодей садится в пол-оборота, расстегивая пиджак, пистолет мелькает, а после прячется в ворохе одежды. асмодей приближается ближе, одна рука достает нож из ремня, прикрепленного к лодыжке, и зажимает дани к краю скамейке. нож опасно отдает блеском, пока между ними остается совсем мало пространство и их разделяет лишь лезвие ножа, приставленного к ребру дани. лицо рошетт оказывается близко к асси и тот вдыхает легкий запах одеколона что-то прянное и землистое, отдает хвоей. асмодей вспоминает где чувствовал похожий запах. давно давно в церкви. так пахнет ладан. сбивчивый выдох касается губ асмодея и тот растягивает их уже в опасной улыбке. – вы очень доверчивы, дани, - он пристально вглядывается в глаза рошетт.