Пока мысль следующая:

Инанна суть животворящая энергия, эрос, проявляющая свою власть всюду, стремится подчинить себе и танатос, силу разрушения, заключить некий "союз" с Эрешкигаль. И, надо сказать, это и достигается, только не совсем так, как планировалась. Недостаточно лишь жертвы Гугальянна, мужа Эрешкигаль, самой Инанне также пришлось пожертвовать своим Думузи. Так достигается равновесие, так мы приходим к цикличности. Единственно возможное, единственно верное состояние - чредеа смертей, череда возрождений.

В мифе об Иштар еще ярче ее связь с Эросом, движущая сила любви, страсть, плодородие. Равновесие нарушается, здесь, кажется, мяч оказывается на стороне Эрешкигаль. И все же, законы вселенной непреложны, за смертью всегда следует возрождение. Иначе не может быть. Цикл нельзя остановить.

Вот и на Томоко снизошел теперь такой сон. Жизнь легко, безо всякого усилия, перескочила через все благие намерения, через устои, казавшиеся незыблемыми. Томоко, конечно же, цеплялась не за устои; ее волновало только одно: насколько искренним было чувство, рожденное в ее душе, когда погибли дети. Сама постановка вопроса, помимо воли Томоко, требовала сделать жестокое допущение, что смерть — всего лишь один из эпизодов жизни человека. Неужели, узнав о гибели своих детей, она, мать, предала их еще прежде, чем нахлынуло горе?

Сегодня, как и тогда, над горизонтом слоились тяжелые облака — было даже удивительно, отчего эти массивные, наполненные светом громады не падают вниз. Над ними синело небо, по которому шли легкие белые разводы, словно оставленные метлой, подметавшей тучи. Сплошная пелена, спустившаяся ниже, будто противилась чему-то. Избыток сияния и тени, облаченный в белые одежды, удерживала вместе некая единая воля, подобная архитектурной силе светлой музыки, вбирающей в себя темные и бесформенные страсти.

Держите ладонь на уровне глаз. И сколько можно уже произносить его имя.

Вот что. Мне крайне стремно сталкивать мир моих фантазий с реальностью. Вокруг нас становится многолюдно. Как после спектакля, когда на сцену выходят все актеры. Но ни у кого нет ощущения, что спектакль действительно закончен. На самом деле, он никогда не заканчивается. Границы плывут. Как во Внутренней Империи Линча. Как во сне.

на эту запись ушло свыше 3х часов

Я встал и взглянул сквозь неплотно задернутые шторы на часы, висевшие внизу на площади. Было уже без трех минут девять.

— Пора закругляться, — сказал я, — а то тебе могут впаять что-нибудь в личное дело. И не вздумай пропускать завтрашнюю лекцию.

— Но пойми же меня, — взмолился он.

— К черту, — сказал я, — я тебя понимаю. И притом слишком хорошо.

— Что ты за человек?! — воскликнул он.

— Я клоун, — сказал я, — клоун, коллекционирующий мгновения. Ни пуха ни пера!

И положил трубку.

Мне хотелось плакать, но было жаль грима — он был наложен очень удачно: мне нравились и эти трещины и то, что в некоторых местах белила начали сходить; слезы все испортят. Поплакать можно потом, в свободное время, если мне еще захочется плакать. Интересы профессии самая лучшая защита от всего, только святых и дилетантов горе может поразить не на жизнь, а на смерть.