Атмосфера в камере была напряженной. Ингваль прекрасно видел, как Бриньяр снова принял регалии. Казалось, даже положение его тела изменилось, он словно вытянулся, выпрямился, возвышаясь над поверхностью стола, выражение лица тоже стало куда более серьезным и непроницаемым. С другой же стороны от стола он видел Рагнара, которому явно было неприятно от одной только мысли о том, чтобы принимать советы от императора. Что было довольно ожидаемо. Но у Бриньяра было куда больше опыта в управлении страной, людьми. Да, у него были спорные решения, есть, за что его порицать, есть, против чего поднимать восстание и становиться ополченцем. И всё же у него куда больше практики в решении подобного рода вопросов. В конце концов, он продержался у власти больше 30 лет, и продержался бы еще дольше, если бы не произошедший катаклизм. Потому что вряд ли бы ополчение поднялось, если бы не критическая ситуация, в которой они оказались. Скорее всего, они бы так и сидели в подполье до смерти правителя, который так и не оставил за собой законного наследника. Тогда была бы самая плодотворная почва для свержения монархии...

От раздумий Ингваля отвлек вошедший в камеру Зарие, который принес экстрактор и без лишних слов подошел к императору. За процедурой граф наблюдал беспристрастным взглядом, хотя в душе был рад, что у него самого дара к магии нет. Жаль, что радостно от этого только когда видишь грозного дознавателя с экстрактором, в другое же время об отсутствии магии только и остается, что сожалеть.

Наверное, именно поэтому он и попросил дознавателя остаться. На всякий случай. В конце концов, насколько понимал Ингваль, он был единственным не наделенным магией гуманоидом в этой камере. Мало ли, что могло случиться. И Зарие нужен был в качестве поддержки, моральной и физической. Этого было вполне достаточно. Хотя и внутренне досадно от собственной беспомощности. Ведь нельзя не отрицать преимущества магии.

Например, будь у Ингваля дар, он бы смог прочитать мысли оркина, стоявшего у противоположной стены с глупейшей усмешкой на лице, взгляд которого был направлен ни на кого иного, как на Зарие. Его Зарие.

Внутри что-то неприятно кольнуло, заставив резко повернуть голову в сторону Зарие. Тот казался абсолютно безразличным вообще ко всему, что происходило в помещении: и к разговору лидера ополчения с императором, и к оркину, и даже к самому Ингвалю. Что вызвало еще один неприятный укол.

Поймав взгляд дознавателя, Ингваль выгнул бровь, слегка наклоняя голову так, чтобы она указывала на... как он назвался? Халлей?

Со стороны это, впрочем, скорее походило на гримасу начальника, недовольного действиями своего подчиненного.

Бриньяр ответил на вопрос Рагнара без колебаний и молниеносно, неизбежно привлекая к себе внимание, пожалуй, всех, кто находился в помещении, даже если по какой-то причине до этого не особо питал интерес к происходящему вопросу.

— Конечно, — сказал он, вот только взгляд его стал совсем насмешливым. — Вопрос только есть, и состоит он вот в чем: как ты объявишь об этом народу? Даже если ты вдруг притащишь мою отрубленную голову, сколько вил и огня в тебя полетят в том же Аихтале? — Бриньяр усмехнулся и покачал головой; он вел себя слишком спокойно для того, кто всерьез рассуждал сейчас о своей возможной и даже вполне вероятной казни казни. — Это не говоря о двух наследниках, которые признают твою военную диктатуру , — сказал он, сделав акцент на местоимении, но подразумевая не только самого Рагнара на троне, но и его возможного кандидата, — нелегитимной.

Он практически сразу отмел вариант, при котором его повезут в Аихталь для снятия полномочий. В первую очередь, потому, что имел весьма мрачные представления того, вот что такое мероприятие может вылиться. Даже несмотря на то что в Аихтале уже давным давно сидело очень много лиц, поддерживавших монархию, приплывшие с острова парламентарии, которые, однако, все еще должны подчиняться императору, и город, судя по словам Рагнара, все еще держался своей позиции и контролировал ситуацию… все могло кончиться невероятно плохо. Для всех. Для Бриньяра и Рагнара, как минимум, смертью: революционера загрызли бы монархисты, а самому императору вонзил бы нож в спину какой жаждущий власти чиновник. А еще он боялся за находившуюся там драгоценную Виолетту, которая, в отличие от своей старшей сестры, вряд ли сможет выбраться из того дерьма, которое могло произойти.

Значится… город-порт закручивает гайки большему по населению раза в три Димельштадту, при этом в основном удерживая всю завезенную провизию. Которая у них самих рано или поздно кончится.

— Вам нужно решать вопрос, отчасти предпринимая зеркальные меры, а отчасти — пользуясь тем, что есть, — сказал он, потерев переносицу. Аихталь вряд ли обрубил им выход к морю, хотя бы к западному побережью. Равно как и к горам. Ведь с их численностью, даже с приезжими, у них банально не хватит ресурса на то, чтобы загнать огромный город численностью 7 тысяч разумных гуманоидов, в кольцо. Особенно при учете такого ценного союзника как Ингваль, являющегося начальником самой главной измарской тюрьмы, — Пегау. И особенно в том случае, если в Аихтале не останется этерита, который добывается вообще-то неподалеку от Димельштадта, да в горах.

А Измар, какой бы дырой он ни был, не настолько беден на ресурсы, как может казаться. И если грамотно пользоваться временем, а не играть на поле политики, в котором, будучи военным, почти ни черта не смыслишь, — должно получиться продержаться пару месяцев до оттепели.

Согласна

— А ты как думаешь? — ответил вопросом на вопрос Ингваль, и Зарие, приоткрыв рот, чтобы что-то сказать в свое оправдание, понял, что не то что бы он много думает. Сейчас он, пускай все же и утруждался какими-либо мыслительными процессами, не сказать что думал в нужную сторону. Вообще не туда, куда надо, и, главное, о чем надо.

Херню какую-то Зарие думал. 

Из-за этого Ингваль вынужден был продолжить. Не сразу, правда, но зато весьма верно и правильно опустившись, чтобы их взгляды были на одном уровне. Как только Ингваль положил ладонь Зарие на щеку, тот сразу же положил свою ладонь сверху. Не для того, чтобы отнять или вроде того, а скорее чтобы усилить близость. Это было совершенно неосознанно. До такой степени, что Зарие сейчас совершенно не обращал внимание на то, куда лезут его ручонки, и вместо этого просто смотрел Ингвалю в глаза, внимательно его слушая.

Жаль только, что фразы, которые Ингваль сопроводил этим действием, были по меньшей мере… странными. Но Зарие понадеялся на то, что это просто был очередной раз, когда граф испытывал трудности с выражением своих чувств и намерений. И понадеялся не зря. Вероятно, будь Зарие какой-нибудь истеричной светской барышней, он бы убежал к чертям еще на фразе про «серьезные рабочие отношения». К такой черте графа оставалось только привыкать. А заодно учить тому, чтобы говорить об этом легче и проще. Без тонны уточнений.

— Понимаю, — кивнул Зарие, и придвинулся чуть ближе, чтобы оставить легкий и ненавязчивый поцелуй на чужих губах. Руку, которую до этого он держал на ладони Ингваля, закинул поперек чужого торса и согнул в локте, обнимая и прижимаясь ближе. Вот так вот просто прижиматься к чужому теплому телу было настолько приятно на контрасте с прохладным воздухом в комнате, что Зарие не очень хорошо себе представлял, как он вообще встанет сегодня и выпустит из постели Ингваля.

— Я тоже… — ответил он, подразумевая все до этого перечисленное. Он тоже всего этого очень сильно хотел. И быть чьим-то, и чтобы у него кто-то был, и вот так спать вместе, и любить, и при этом быть любимым. Особенно последнего. Чтобы в нем не видели развлечение на время, а искренне любили. 

— Извини, я просто… глупый я просто. Тупенький. О хуйне всякой думаю, — добавил Зарие, пытаясь хоть как-то оправдаться за это все. 

Ингваль, вроде, даже улыбнулся в ответ. А затем в привычной манере задал совершенно неожиданный вопрос:

— Ты что, пригубить уже успел с утра пораньше?

Зарие сперва не понял, откуда вдруг взялся этот вопрос, а затем вспомнил про оставленную в изножье фляжку.

— У меня голова болит, — пожаловался он. В голосе Зарие стали появляться более привычные интонации. — Мне похмелиться для этого надо… И вообще, я слишком трезвый, это надо исправлять… у меня резкая недостаточность ракии в крови…

— Я тоже... — произнес Зарие, заставив Ингваля улыбнуться. Честно говоря, граф пока еще довольно тяжело себе представлял, как теперь они будут жить. Понятное дело, что к деду Зарие он не отпустит, да и оставаться постоянно в Форте тоже не позволит. Придется представить Зарие прислуге как еще одного хозяина, которого необходимо слушать так же, как и самого графа. И, наверное, всё-таки попросить архимага быть помягче с прислугой. В конце концов, даже бурчащий и бубнящий Себби на самом деле был хорошим и верным человеком, уход которого будет тяжело восполнить... 

На извинения архимага Ингваль тихо усмехнулся, подвигаясь чуть ближе и задевая ногой... что-то. Опустив голову, он увидел флягу, которая лежала у их ног. В голове тут же возник вопрос, который он и задал, слегка хмурясь:

— Ты что, пригубить уже успел с утра пораньше?

Честно говоря, Ингваля беспокоило то, сколько алкоголя употрябляет Зарие. За всё время, пока они знакомы, Ингваль, кажется, ни разу не видел архимага полностью трезвым. Раньше граф даже не задумывался об этом: в конце концов, большинство магов либо пьют, либо употребляют, а некоторые делают всё и сразу. Зарие же всё-таки, несмотря на свою привычку, хорошо выполнял свою работу, не перепивал на рабочем месте, держал себя в узде. Но теперь, когда они официально в романтических отношениях, граф начинал переживать. 

— У меня голова болит. Мне похмелиться для этого надо… И вообще, я слишком трезвый, это надо исправлять… у меня резкая недостаточность ракии в крови… — ответил Зарие, заставив Ингваля только больше нахмуриться, внимательно глядя на своего возлюбленного. 

— Давай попробуем еще поспать лучше? — Лицо Ингваля слегка разгладилось. — Ракию ты выпить еще успеешь, а вот Себби, который придет через несколько часов нас будить, ждать не будет. — Граф улыбнулся одними лишь уголками губ и, поцеловав Зарие в лоб, заключил того в объятия, прижимая как можно ближе к себе. — К тому же, я не хочу тебя отпускать. И не отпущу. Будем спать, пока не посинеем. Ты же не против?

Услышав утвердительный ответ, Ингваль довольно кивнул и, коротко поцеловав Зарие в губы на последок, закрыл глаза в намерении уснуть и действительно спать до посинения.

[дозор]

[Пожарские]

— Нет, допрос мы провем в дознавательской. Я надеюсь, сейчас она уже не занята. — Произнес Владислав, слегка наклонив голову в сторону, а затем кивнул помощнику, который с поклоном удалился. — О том, что он нам чем-то навредит, можешь не беспокоиться. Как ты сказала, я смогу с ним справиться. — Влад одарил Цыси одной из своих самых обезоруживающих улыбок. Скептицизм на лице подруги был виден невооруженным взглядом. Как и легкое раздражение, которое Владислав прекрасно понимал.

Что случилось бы с ним, если бы его сына внезапно украли? Он бы наверняка перерыл весь остров, поднял бы все свои связи, подключил бы всех своих знакомых, заплатил какие угодно деньги... Именно поэтому он прекрасно понимал, что если он хочет склонить Цыси на свою сторону, давить придется именно на это.

Жестоко, да. Кто-то бы даже сказал бесчеловечно. Впрочем, Владислав Гнедич считал, что в войне и на любви все средства хороши. В конце концов, если все пойдет по его плану, и он, и Цыси только выиграют. А если нет... Об этом, всё-таки, не было и речи.

— А помощь мне твоя нужна из-за твоего богатого опыта. Измар, каким бы обособленным он ни казался от остальной империи, все еще является его частью. И здесь распространяются те же законы. Территориальные особенности, как я понимаю, являются минимальными, и единственная сложность заключается в специфике нашей ситуации... — Произнес Влад, вставая. — Связанной с катаклизмом. — Пояснил он и, вздохнув, подал руку подруге. — Пойдём. Думаю, нашего клиента уже привели.

На входе в дознавательскую стояло два стражника по обе стороны от двери. Столько же стояло внутри, вдоль стены, держа руки по швам на рукоятях мечей. А центре помещения за столом, из которого торчало большое металлическое кольцо, сидел мужчина. Его руки были прикованы кандалами к тому самому кольцу, не давая ему свободно перемещаться по помещению и тем более использовать руки. 

Внешне мужчина был долговязым, его руки и ноги были как будто непропорционально длинными по отношению к остальному телу, из-за чего стул, на котором он сидел, казался для него слишком маленьким. У него были темно-русые редеющие волосы длины чуть больше среднего, карие глаза, мелкая щетина и мешки под глазами. На правой скуле виднелась ссадина, костяшки пальцев были сбиты, а на шее, если приглядеться, можно было заметить следы насильственных действий. Он был одет в обычную бледную рубаху и штаны, на ногах у него были простые недорогие ботинки. На плечах мужчины болталось покрывало, — окна допросной были закрыты ставнями и зарешечены, из-за чего по ней шел сквозняк, и мужчине, очевидно одетому слишком легко, было явно холодно.

Как только в дознавательскую вошли Владислав и Циси, мужчина тут же зацепился взглядом за первого, и процедил хриплым голосом:

— Я тебе ничего не скажу, даже не дождешься.