Осеннее утро было обделено солнцем. Падающие с деревьев листья, лишенные света, казались безжизненными и дополняли серый и депрессивный пейзаж. Для казни день был образцовый. Вокруг гильотины расхаживали Пустые и проверяли ее работоспособность. Со стороны смотрелось так, словно они «сдували с нее пылинки» и были необычайно нежны. Но хоть о самом устройстве так бережно заботились, кровавые следы, засохшие и ложившиеся на друг друга слоями, никогда не вытирали. Амарант стар, как сам мир, и неизвестно, сколько тел раскусил на две части «барашек». Это действительно была особенная гильотина – в ее пасти побывали так и бывшие людские короли, так и нищие. Ангелы. Демоны. Они все становились абсолютно равны под присмотром чуткого лезвия.
В сопровождении пары Пустых, где-то поодаль, стояла девушка – виновница торжества. От врат Академии она шла гордо, но, увидев небесный механизм «справедливости», совсем поникла. До начала исполнения приговора оставались считанные минуты, и площадь медленно заполнялась народом.
Фаустино не сразу смог успокоиться и сосредоточиться, отмахнувшись от своего изумления. Отстранённый, рассеянный взгляд скользнул от острых коленей выше по обнажённому телу Линда, но довольно откровенное зрелище не смутило итальянца и взбудоражило его, признаться, гораздо меньше, чем насущная проблема. Не спеша отвечать на вопросы Атрея (потому как ответов на них пока не было), Фауст поднялся на ноги и тут же склонил голову, повинуясь чужому намерению проверить температуру.
— Если бы я знал, — довольно тихо и лаконично отозвался Тоцци. Он глубоко вздохнул, чувствуя некоторое затруднение при этом. Жар теперь ощущался во всём теле, наполнил грудную клетку, будто бы мешая воздуху свободно циркулировать. Однако к этому времени Фауст всё же смог отчасти взять себя в руки и не позволить горячке добраться до разума.
Фаустино хотел бы унять чужое волнение, но не располагал достаточно весомыми аргументами — попросту не знал наверняка, стоит ли действительно переживать. Он хотел было сказать, что вряд ли жар — та самая главная проблема, которая требует мгновенного радикального решения, но внезапно уступил чужой серьёзной решимости. Тем более первые осторожные манипуляции действительно принесли недолгое облегчение.
— Я верю в тебя, — по-прежнему тихо заверил итальянец и закрыл глаза, доверчиво подставляясь под холодные руки.
Линд подарил ему прекрасную возможность, а главное, время поразмыслить над происходящим. В его ледяных манипуляциях было нечто медитативное, успокаивающее. И приятно заботливое. Фауст закусил нижнюю губу, слабо вздрагивая от слишком контрастных теперь прикосновений, и в этом тоже таилось своё особенное откровение.
— Вот видишь. Ты можешь контролировать себя, когда захочешь, — заметил Фаустино, помедлив с ответом на последний вопрос Атрея. Он не глядя поймал его прохладные ладони в свои и бережно сжал, словно пытаясь удержать ускользающую прохладу.
Снова глубоко вздохнув, итальянец открыл глаза и посмотрел на Линда. Золото его глаз будто бы тоже раскалилось, наполнившись лихорадочным блеском.
— Ты поразителен, — слабо улыбнулся он, неожиданно потянув Атрея к себе. Без резкости, плавно. В конце концов, их губы оказались опасно близко, однако поцелуя не случилось. Фауст просто горячо выдохнул, согревая и отстраняясь.
— Но губы у тебя снова мертвецки синие. Выгляди так себе, — глухо хохотнув, Тоцци отпустил чужие руки, больше не искушая судьбу.
— Я чувствую себя странно. Средне паршиво, — наконец прояснил Фаустино, не став лукавить.
Отступив на шаг, он встал в полосу тусклого света, оказавшись на одной линии с Линдом. Стало явно самое значимое различие между ними: тень Атрея послушно лежала на ковре узнаваемым силуэтом; у Фауста тени не было вообще, пусть даже он попытался ещё несколько раз её "нашарить", меняя положение в пространстве. Это, как и внезапный жар, могло быть специфической "побочкой" только одного хорошо известного итальянцу явления.
— Это не просто лихорадка, всё сложнее. Похоже, меня прокляли.
Позволив себе немного нервный смешок, Фаустино наклонился и, подцепив край упавшего одеяла, вернул его на плечи Линда, укутав его со спины. После он устроился на подлокотнике кресла и поднял голову, воззрившись на Атрея снизу вверх.
— Знаешь Роуз — такую мрачноватую рыжеволосую второкурсницу? У неё интересная способность: некоторые её слова или мысли, обладающие определённым посылом, имеют свойство сбываться.
Конечно, ни о каких реальных мистических проклятиях, которые обычно имеют в виду смертные, речи не шло — слишком пошло для посмертия. Однако в арсенале некоторых студентов встречались и правда интересные дарования. Способность Роуз имела временные пределы и зависела от количества энергии, которое было изначально заложено, но, зная её и обстоятельства их недавней ссоры, Фауст не сомневался, что он промучается как минимум до утра.
— Я... Не очень красиво с ней поступил. Так что, можно сказать, заслужил, — Тоцци покачал головой и усмехнулся. В целом, он был честен с ней, когда говорил, что потерял интерес к их общению, но женская обида и после смерти — лютая вещь.
— Вот же дурочка, её ведь и наказать могут.
Разумеется, на столь специфическую способность были наложены серьёзные ограничения. А Фауст — вот чудак! — не разозлился по поводу такого бесчестного "нападения" исподтишка, а наоборот всерьёз озадачился благополучием своей бывшей пассии.
— Никому об этом не говори, ладно? — добавил он, серьёзно взглянув на Атрея. — Я тебя не обязываю, но очень прошу.
За сокрытие подобных происшествий тоже могло прилететь, потому Линд автоматически становился соучастником сомнительной истории. И Фауст не имел права требовать от него каких-либо обещаний.
Было заметно, что лучше Тоцци не становится, хотя и категорично умирающим он не выглядел. Просто больным и временно дезориентированным. Перебравшись в кресло с ногами, подтянув колени к груди, он откинул голову на спинку, прикрывая глаза.
— Жить буду, через пару часов приду в себя, — после недолгой паузы заверил итальянец. — Тебе, к слову, совсем необязательно наблюдать последствия моей глупости, — добавил он. Это не прозвучало так, будто он выпроваживал своего спонтанного гостя. Напротив, Фауст будто извинялся, что временно недееспособен для прежнего гостеприимства.
— Но если ты ещё раз прижмёшь свою ладонь к моему лбу, я буду просто счастлив. Без особых приёмов... Руки у тебя и так всё равно, что лёд — этого достаточно.
Атрей старался держаться увереннее после успешно проделанной процедуры, чтобы не показывать своё волнение за чужое состояние и полное непонимание подобного явления. В конце концов, какое ему дело до проблем едва знакомого второкурсника? Просто любопытство? Жалость? Чувство долга? Всё возможно. Однако он не мог объяснить, почему всё же Фауст за столь короткое время стал ему ближе, чем просто знакомый, и вызывал тёплые, полные симпатии, почти дружеские чувства, несмотря на то, что одновременно с этим жутко бесил. Быть может, Атрею не хватало при жизни именно такого друга, как Тоцци. Может, такой друг даже стал бы чем-то большим для него.
–Пфф, пустяки. Я не совсем безнадёжен, вот всё и получилось, – с выражением лица, отражающим гордость за себя, отозвался пепельноволосый, успев отмахнуться от весьма лестной фразы итальянца. Однако прежняя уверенность в миг растворилась, уступая растерянности и смущению, стоило лишь «больному» сократить между ними дистанцию до неприличия. Опустив взгляд с чужих глаз на губы, непризнанный рефлекторно дёрнул головой, потянувшись затылком назад в попытке увеличить расстояние между их губами. Он не знал, как реагировать на подобный выпад, но был явно уверен, что не давал повода для чего-то подобного, и что благодаря его «сопротивлению» поцелуя не случилось. Кто знает, смог бы он устоять, если бы он всё-таки случился...
–Не нг’авится, нечего пялиться тогда, – хмыкнул Атрей, с оскорбительным видом отводя взгляд, довольно скоро взяв себя в руки и не выдав на лице того, что выходка итальянца вызвала в нём хотя бы малейший эмоциональный отклик. Замечание Фауста, надо признать, застало врасплох не меньше, чем внезапный возможный поцелуй. Первокурсник почему-то не ощущал такого сильного холода, как было ранее, хотя лёгкая дрожь присутствовала. Либо он успел привыкнуть, либо же медленно вырабатывал устойчивость к собственной стихии, ведь так или иначе перед обмороком ему удалось превысить порог своих возможностей. Как правило, таким способом вполне возможно совершенствоваться, однако это не слишком безопасно. Но над собой нужно будет ещё поработать. Позже.
–Ну, я попытался облегчить твои стг’адания, так что будем считать, что я свой должок тебе вег’нул, – пожав плечами, Атрей стал пристально наблюдать за действиями Фауста. И поначалу он не понял, почему тот заострил своё внимание на ковре, словно что-то там упорно выискивал, пока сам не увидел, что вообще-то у парня тени собственной почему-то нет. Всё это выглядело слишком странным и мистическим даже для их посмертного сверхъестественного существования.
–Что? Пг’окляли? Звучит, как полный бг’ед! – не веря своим ушам, но при этом принимая плед назад на свои плечи, Линд усмехнулся. Конечно, магия для него сейчас хоть и была чем-то реальным, но чтобы проклятья… Такого он точно ещё не встречал. Рыженькую «ведьму», о которой говорил Фауст, Атрей видел несколько раз, но ни разу с ней ещё не контактировал. И, наверное, после таких «сказок» уже не будет. А вдруг лихорадка – это только начало?
–Ты это, внимательно пг’овег’ь, не отвалился ли член и не дефог’миг’овались ли у тебя конечности, а то мне кажется, будто ты пг’евг’ащаться в жабу, – естественно, он пошутил, но кто знает, какие ещё сюрпризы ждут Фауста. Если девчонка его прокляла, она могла пожелать ему абсолютно чего угодно, вплоть до полной потери рассудка. Пепельноволосый аж присел на край кровати, чтобы немного отсмеяться. У кого-то явно разыгралась фантазия от собственных слов. Отчего-то Фауст в облике лягушки-квакушки Атрею представился невероятно забавным зрелищем. И теперь было сложно воспринимать чужую лихорадку всерьёз.
–Да ладно, г’асслабься, меня ваши бг’ачные игг’ы не касаются, и участвовать в вашем циг’ке я не собиг’аюсь, – наконец успокоившись, заверил первокурсник, который был уверен, что в принципе уже скоро забудет про всю эту «кашу». В чужие отношения ему не было смысла лезть. Раз уж Фауст выбрал роль мученика, то пусть отмучается столько, сколько длится проклятье. Ну, а Атрей и правда не очень-то хотел смотреть на это, поскольку чувствовал себя не в том месте, не в то время.
–Вот ещё, нянчиться с тобой не хочу, а до своей комнаты мне идти далеко и лень, уж лучше доставки дождусь, – хмуро проворчав, он встал, одной рукой придерживая плед на себе, после чего в свободной руке наколдовал сосульку, форма которой отдалённо, но вполне отчётливо напоминала фаллическую. Эта сосулька была благополучно вручена «пациенту».
–На вот, пососи. Говог’ят, успокаивает. А я пошёл в душ гг’еться, – издевательски ухмыльнувшись, Атрей направился в пункт назначения, оставив на полу парочку морозных следов, говоривших о том, что это пока что последний трюк со льдом, иначе кому-то может не поздоровиться. Уже после, в душе он смог остаться наедине с собой и встать под горячую воду, чтобы окончательно не превратиться в глыбу льда.
-
Хапи
3 ноября 2020 в 10:14:02
-
ferðalangurinn
3 ноября 2020 в 10:39:11
Показать предыдущие сообщения (2)Тогда удачи пташкам) Спасибо, что сообщили
без проблем!