Натаниэль учится, Натаниэль умнеет, хоть и делает это чересчур медленно; игрок из старшего всегда был так себе, если говорить на чистоту. Именно младший из мужчин был тем, кто умело игрался на нервах, выводил на эмоции и выбешивал одним лишь существованием; речь Себастьяна была ядовитая, мимика драматичная, а реакция пофигистичная. Но сейчас... сейчас старший Блэквуд давил на больное, вспарывал без анестезии и наслаждался тем, что видел. Внутри драло от боли, хотелось выть, биться в конвульсиях, а после, закрывшись в комнате, никогда не выходить, но Тибериус флегматично поглядывал на все происходящее сквозь призму «своих» голубых глаз и лишь для виду хватал ртом воздух, дабы не выдать присутствия.

Минута. Вторая. Можно продолжать спектакль.

Фу, какой ты скучный.

Блэквуд отталкивается от стены, у которой был взят в «плен», и идёт в сторону брата, что в очередной раз присосался к бутылке. Тормозов у призрака не было, как не было и сожаления к юнцу, что находился на грани смерти в его «смену». Зачем весь этот спектакль, если можно закончить все здесь и сейчас? Взяться конкретно за то самое дело и свершить месть, что зрела у паразита на душе уже очень и очень давно. Тибериус ведь не забыл, что с ним сделала эта «семья»; ЕГО семья. Долгие годы бренного существования он следил за поколениями Блэквудов, сменявших друг друга. Фиксировал, запоминал, выстраивал план. Больные, извращенные и такие беспомощные. Жалкие людишки цеплялись друг за друга, как за спасительный круг; брезгливо воротили нос от совокупления с теми, в чьих жилах текла неродная кровь, и хоронили десятки, а то и сотни девушек в лесу за фамильным особняком.

Тибериус оказался лишним, не нужным, дефектным; его выкинули из дома, вычеркнули из жизни и из семейного древа, возненавидели... но увидев, что тот счастлив на стороне, убили. Тибериус — нелюбимый сын, ненавистный брат, бракованный экземпляр. Призрак — паразит.

Себастьян — немилый сын, нефункционирующая деталь семейного бизнеса, исчезновение которой не заметят. Идеальная цель. Безупречный сосуд. Он словно побитый щенок бегал от одного члена семьи к другому в поисках теплоты и заботы, а в конечном итоге оставался за бортом, стоило домочадцам «найти своего». Была, конечно, Урсула, готовая ради своей второй половины на все, но... что может сделать обычная девчонка, принимающая депрессии и отстранения близнеца за якобы нежелание общаться?

Я весь в нетерпении, когда же ты лично начнёшь исполнять свои угрозы, о великий и ужасный.

Поступь бесшумная, улыбка безумная, а глаза сплошное бездонное марево. Тибериус запахивает халат, тем самым закрывая дверь в сердце; приближается к мужчине напротив, решив ещё в самом начале, каково же будет «наказание».

Секунды молчания наяву внутри кажутся вечностью. Вокруг темно, очень темно и холодно. Себастьян бежит, спотыкается и падает на колени, воет; очень громко. Умоляет не исполнять задуманного, ведь не сможет пережить. Не сможет вынести ЭТОГО. Золотая клетка звенит от мозгодробящего, пронзительного смеха, отдающего в ушах словно дьявольский голос. Мучитель бьёт свою жертву под дых, хватает за грудки и прикладывает головой о незримую бетонную стену. Битва быстрая, изначально обреченная на провал. Надежда, некогда мелькавшая в ореховых очах, тает на глазах, стоит радужке окраситься в стальной голубой. Свет гаснет без шансов на восстановление. Финита.

ОН идёт в наступление.

Холодный металл призывно мерцает в гордом одиночестве; Тибериус подходит к Натаниэлю на максимальное расстояние с одной лишь мыслью в голове. Вот он, стоит лишь подать... Рука непроизвольно дергается, будто чужая. Себастьян внутри всё ещё жив, всё еще старается спасти жизнь столь ненавистного брата, существование без которого не может себе представить; он ползёт по холодному полу своей темницы, оставляя кровавые следы повсюду. Волочит свое бренное тело и тихо, задыхаясь, предлагает убить себя взамен.

Выходит, откровенно говоря, плохо. Паразит не реагирует вовсе и спустя мгновение уже готов переходить к более серьёзным действиям; призрак мысленно празднует мини — победу, но совершенно забывает, что старший Блэквуд не столь туп и далеко не оглушен, по крайне мере пока.

Пересечение взглядов, напряженный момент и Себастьян срывает голос в жалкой попытке достучаться до родного сердцу напротив. Бесполезно. Он чувствует, как силы окончательно покидают его, и отключается, отдавая бразды правления.

Ну вот он я, милый брат.

Сосуд улыбается, кидает вызов и не отводит взгляд первым. Пользуется своим положением и делает неожиданный выпад вперед, обезоруживая. Тибериус напирает, двигается плавно и медленно словно пантера, вжимается своими бедрами в чужие и наслаждается небольшой разницей в росте, ощущая томное дыхание брата на своих губах. Картинка словно в тех слащавых цветных фильмах, где девушка после великолепного свидания дрожит от нетерпения. Оооо все естество Блэквуда трепещет. Он улыбается Натаниэлю ядовито и так по — дьявольски, наклоняется ближе, пугая внезапным возможным поцелуем, но лишь упирается обеими руками в столешницу. Правой подхватывает чужой бокал, тащит к губам и делает глоток горячительной жидкости, неотрывно исследуя чужие черты лица. Теперь брат — пленник, брошенный на произвол судьбы. Глупец, поведшийся на милое лицо и раздражающие фразы. Первенец слишком долго заводился, слишком долго копил в себе злость в намерении выпустить агонию на волю. Надеялся на разумность младшего? Или быть может мечтал уйти к себе в норку, чтобы не марать лишний раз руки? Чертов чистоплюй.

Паразиту хватает и этих жалких секунд слепого неведения, чтобы левой выхватить нож.

Звук стекла, встречающего свой конец о чужую голову, умопомрачительный. Тибериус наслаждается кровавыми дорожками, стекающими по вискам, выточенным скулам и подбородку. Тибериус кайфует от ужаса в чужих глазах и не собирается останавливаться. Хватка свободной ладони на чужой шее чересчур сильная, удушающая. Блэквуд громко смеется, вдавливая брата в холодную поверхность лично выбранной им мебели и…

Ну и кто теперь,

Молниеносное движение рукой.

свершает свое деяние с улыбкой, а?

Острие лезвия легко пронзает плоть. Тибериус всаживает в правое подреберье по рукоятку, закатывая глаза от удовольствия. Сумасшествие льется через край и металлический запах разносится по кухне, проникая в самые легкие. Паразит прокручивает нож внутри пару раз, с упоением наслаждаясь стонами боли, и чуть ли не кончает от вида красных ручьев на белом кафеле. Ему нравится ужас, нравится мстить. Нравится убивать и нравится делать больно. Он льнет к почти что безвольной кукле в своем капкане и проводит языком по правой щеке, слизывая кровь и громко постанывая. Невероятно. Слышится то ли хрип, то ли стон и Блэквуд с неохотой убирает руку с чужого горла, ножом все еще находясь внутри «брата». Убивать первенца семейства сегодня не входило в злодейские планы и посему приходилось наслаждаться жалким подобием недо-покушения.

Теплая ладонь на плече не весит ни грамма, Натаниэль от неожиданности, схвативший его за плечо, все еще делает больно. Но не Тибериусу, а Себастьяну. Кровь, льющаяся из раны, расплескивается по полу и удивителен тот факт, что наследник все еще стоит на ногах словно здоровый бык в самом расцвете сил. Уши режет стон, мольба, презрение… Всплеск содеянного приводит в чувства и маленький мальчик, погребенный под слоем чужого властвования, выбирается наружу. Теперь Себастьян кричит. Кричит наяву. Орёт словно раненный зверь и в ужасе отпрыгивает назад.

Я…

К горлу поступает тошнота, пульс зашкаливает и сердце бешено бьётся о грудную клетку. Блэквуд смотрит на свои руки, окроплённые кровью, и еле сдерживает слёзы. Переводит взгляд на Нейта, поглощенного своего борьбой, и снова на руки.

Я...

На руки и вновь на брата.

Блять.

Себастьян не думает. Больше нет. Кидается к раненному им же братом, ибо часики тикают с каждой секундой быстрее. Время на исходе. Надо что — то делать.

Нейт, я.. я…я не хотел

Себастьян сдергивает с крючка полотенце, после прижимая под раной. Он совершенно не понимает, что нужно делать, и, как сейчас спасать ситуацию; он знает лишь одно — вытаскивать нож — это ужасно плохая идея.

Нейт, умоляю прости меня!

Руки трясутся, парню кажется, что его стошнит прямо на месте. Он прижимает полотенце, что окрашивается сильнее в красный.

Глаза застилает пелена слёз.

Так случалось в жизни: Себастьян раскидывает по особняку игрушки — Нейт наступает на них и раздражается; Себастьян предлагает себя трахнуть — Нейт покрывается испариной и злится. Себастьян, без толики смущения, без былого здравомыслия и осознания, что ему прилетит за слова — предлагает себя трахнуть на только что вымазанном в его же крови полу — Натаниэль кипит яростью и хочет провалиться под землю. Каждый раз, когда Нейтом завладевает буря негативных эмоций, то в этом виноват либо Себастьян, либо отец, либо Себастьян. Первое и третье все чаще и чаще завладевает сознанием, а со смертью отца — единственное, что пытается забрать на себя внимание демонстративным игнорированием, либо экспрессивными выходками. Никогда было неизвестно, что именно требует для себя младший брат: уйти или подойти; оставить в покое, либо остаться подле и оказать поддержку; то у него нет настроения и он огрызается с первым встречным, то с непринужденностью и расслабленной улыбкой на губах отвечает на вопросы. Каждый раз в общении с ним Натаниэль чувствовал двойные посылы. Второе дно, которое как не отковыривай — сломаешь пальцы и все подручные средства. Разобраться в истинности намерений младшего не помогала даже психология, хотя понимал основные механизмы.

Он глядит на младшего, рыскает по телу, смотрит на то, как тот себя проявляет в определенных темах при разговоре, замечает, как его щека в нервозности подергивается при упоминании отца; как начинает перебирать пальцами манжеты, когда спрашивает разрешение и как он тупит взгляд при пристальном взгляде карих глаз брата. От Себастьяна исходили вибрации закомплексованности и тихой скромности. Молчаливо глядел в сторону, когда оставался наедине со старшим братом, пытался увести тему от прошлых событий и не действовал намеренно агрессивно по отношению к щепетильности Натаниэля. Улыбка его была мягкой, прокладывала в уголках ореховых глаз при неподдельной радости мелкие морщинки и приподнимала пухлые очерченные губы, обнажая белый ряд ровных зубов. В детстве на точеных скулах появлялся клюквенный румянец до самых кончиков ушей, а взор опадал наземь, когда Натаниэль, в своей манере, пытался ненавязчиво прикоснуться или же подсунуть подарок. Каждое воспоминание о Себастьяне заставляло сердце одного из Блэквудов абрикосовым джемом обмазываться, а мыслями крутиться вокруг того, как же природа очаровательно одарила того невинной красотой, ангельским ликом. С теплотой во взгляде, старший наблюдал и слегка завидовал, что его брата стороной обойдут все указы и, волен будет творить во благо своих прихотей; исполнять лишь свою блажь, не шибко подчиняться родительскому "надо" и попросту плыть по течению собственной жизни. Без борьбы и разочарований. Казалось бы, что ничто не сможет изменить благосклонность Фатума…

В настоящем Себастьян пронизан горечью. На груди его пригрет ворох прошлых обид и искренней ненависти. Шипит подобно подколодной, остерегает о том, что находится в запретной близости. Из уст сочится яд, а такие же белоснежные зубы заточены о чужую плоть — преобразованы, дабы вырывать куски из мира, кусать с силой и хваткой притаившегося в болоте аллигатора, и смотреть взором искусственно меняющихся глаз за своей жертвой. В подобном отношении Нейт прекрасно видел продолжение отца. За редкими встречами у обеденного стола, наблюдал за повадками, манерой речи и взгляд его тускнел от угнетающего понимания. Спесь и черствость всех Блэквудов передана по наследству в тонкие пальцы Себастьяна, подобно монаршему титулу. Хочется укрыть от всего, сберечь, словно зеницу ока; отгородить от влияния старшего поколения, однако уже поздняк метаться. Нейт преуспел лишь в рождении, а остальное упустил сквозь собственные ладони, пока вел борьбу в лобовую. Тонкие путы родительских чар стягивают тонкое белесое тело; веревки врезаются в плоть, приобретают кровавый оттенок, врастают в кожу и все сильней сдавливают, будто бы одежонка пятилетнего на взрослом мужчине. Себастьян не Блэквудовский первенец, он не был наделен излишней строптивостью, скорей повышенной внушаемостью и дабы снискать любви, готов был терпеть нападки со стороны.

Натаниэль эгоистичен, потому всю жизнь заботился лишь о себе.

О нем заботились все.

Выходит из собственного оцепенения, прилагая титановые усилия и, с перекошенной в омерзении миной отходит от пятна на полу прямо к оставленной в одиночестве бутылке. В нем трепещет не то, что злость — гогочет ярость, с остервением опережая по всасываемости в кровь проникающий в организм алкоголь. Горечь, приправленная высказанными словами, на корне языка не смывается обильной слюной; будто липким осадком въелась, и содрать ее удастся лишь с годами, как самую клейкую ленту с поверхности белоснежной стены. Сглатывает слюну в очередной раз и хмурится с характерным хмыком в тихое пространство. По левой стороне плоти разбегаются от позвоночника мурашки: по плечевому суставу да щекам, реагируя на изменение окружающей атмосферы. Сегодня, как и большую часть своего пребывания в истлевших стенах родового поместья, он не застал душевного спокойствия.

Намеренно пропускает упрек мимо ушей и упирается рукой в столешницу у раковины, разливая в стакан добрую долю портвейна. Звук жидкости ударяющейся о прозрачные стенки бокала, — разрезает мрачность комнаты, заставляет трепетать пламя свечей и перекрывает постороннее дыхание за его спиной. Натаниэль абстрагируется, отрицательно покачивая головой из стороны в сторону, словно на безмолвный ответ и, прикрывает веки, когда подносит к губам холодное стекло, грустно отражающее блики. Хочет в очередной раз залить все хотя бы спиртом и продезинфицировать, но из памяти не выкинешь. Каждое слетающее слово позади, как будто острием наточенного ножа — вскрывало плоть, оставляя глубокие раны, и, как ты не избавляйся от микробов — все равно загноится. Оттого прилагает максимум собственных усилий, обильно поглощая спиртное, разливая его по стенкам пищевода, далее в желудоу, заставляя работать печень и перерабатывать жидкость почкам.

Успокаивает себя тем, что вовсе не алкоголик, лишь обрабатывает душевные раны, которых не счесть.

Какой бы упрек не последовал далее, Натаниэль знал, что все считают его любимым сыном, тем, кто получал свое и добивался поставленных целей: родители сопутствовали, подчинялись прихотям и благосклонно относились к очередному всплеску безграничных амбиций. Все видели в Нейте мальчика, которому попросту повезло родиться первым; который получил максимум родительской любви и поддержки — выросший капризным, не до конца осознающим, что значит "нет". Однако мало кто видит, какую цену он платит, дабы погасить взвешенный на шею долг. У него самого бы духа не хватило воспользоваться предоставленными активами, ибо возложенная надежда всего рода…

На языке до сих пор вертятся сказанные слова, словно веретено плетущее собственную пряжу из лжи. С каждым оборотом деревянного колеса его душа скулит, будто привязанное на спицы — растягивается; шестеренки медленно вращаются, переламывая железной кувалдой все кости. Весь вздор, намекающий на то, что Натаниэль собственными руками умертвит родного брата, уподобляясь завистливому Каину — не имел ни единого веса. Он бы скорей возлег сам на смертном одре и отдал себя живого на растерзание хищным птицам в период засухи, чем с улыбкой на губах придушил бы Себастьяна. Какими бы сволочами друг для друга братья ни были, — старший любил младшего всю свою сознательную жизнь. Бежал от этой любви, укрывался за сотнями засовов; выстраивал стены и закапывал в себе любое проявление запретов, но отрицать было трудно. Будто попытки адаптироваться к жизни без кислорода под толщей водяной. Как и трудно остановиться заливать все разочарование портвейном в эти минуты.

Бокал практически был опустошен и с грохотом приземлился на твердую столешницу, чудом не раскрошившись на мельчайшие осколки под стальной хваткой. По телу разливалась горячительная жидкость, отдавая в желудке спазмом и распространяясь в ослабленные конечности. Где-то в районе пищевода сжималась в смертельный узел и заставляло уцепиться за выступы в качестве перенаправления внимания, ибо проживались так легче. Натаниэль с удивлением для себя обнаруживал, как пьянеет, и, дыхание становилось тяжелее, опуская напряженные плечи вниз под влиянием гравитации. Звуки окружающего пространства были такими далекими, банальными и пустыми, существовавшие на периферии — давали понять, что он все еще в реальности.

В реальности своих собственных кошмаров.

   — А я весь в нетерпении, когда начнешь исполнять ты свои.

Бурчит себе под нос и прикрывает глаза, опуская подбородок к груди и прохрустывая шейными позвонками. Грудная клетка тяжело и медленно вздымается в глубоком вдохе и в нос проникает запах доселе незамеченных свечей: в них матушка с легкой руки капает каплю ароматизированного масла, создавая в этом мрачном месте хоть толику уюта. Когда-нибудь Нейт ей скажет, что все бесполезно — его все так же тошнит, а гнилостный запах семейного разложения не перекрыть, даже если в дом притащить настоящие ели и раскидать по углам с обрезками лимонной цедры, дабы не фонило. Затыкает себе усиленно рот прикусывая зубами язык, что бы в легком опьянении более лишнего не взболтнуть, а после поверхностью кожи чувствует, как сзади запредельно близко что-то находится.

Своевременный разворот и заключение в ловушку. Себастьян переменился в лице, черты ужесточились, и скулы будто бы стали острей — пронзает взглядом череп Натаниэля насквозь. Скотт Саммерс без защитных стекол на глазах. Он льнет бедрами к мужчине, вжимая его ягодицы в самую столешницу до болевых ощущений и, все смотрит в попытках выискать на лице что-то давно забытое. Горделивый взгляд в ответ призывно смотрит, провоцирует на неизвестное, не отводит и лишь испытывает: кто первый? Нет, не сделает ответный шаг, а наоборот — уйдет в регрессию, отвернется и отступит назад. Это точно не про Нейта. Брезгливо морщится от картинки, как его стакан подносят к чужим губам и большой глоток жидкости с шумом стекает по горлу: поднимающийся кадык как кусок адамового яблока и хочется … вырвать ли? На расстоянии метание разума переносится терпимо, вблизи — категорически невозможно. Погребенный под толщей собственных костей, плоти и крови — Натаниэль бился в конвульсиях, хотел оттолкнуть, выставить руки, ибо расстояние отвратительно разрешимое, а Себастьян все льнет. По лицу родной крови трещиной на идеальной статуе — расползается ухмылка вслед за ядовитой фразой; находится в сантиметрах одного мгновения и сверкает голубым взглядом в призрачном свете тусклого пламени. Если бы немного больше света, то, возможно, Нейт бы понял, что глаза его брата вовсе не в линзах, так как окаемки и четкой границы силиконовой основы попросту нет. Искусство не в исскуственности.

   — Твоя отвратительная близость всегда будет пятном на моей жизненной линии.

Сочится в ответ на яд — ядом, ибо помет одной гадюки. Дергает подбородком вверх, зрительно возвышаясь над ним и, горделиво смотрит сверху вниз, преисполненный вызовом. Как бы ни был зол на него младший брат, силы воли ему не хватит притворить в жизнь самое сокровенное. Окропить пространство алой жидкостью, сколько бы ни мечтал — не сможет. Поджилки скорей затрясутся и, в обморок рухнет грузным мешком. Оттого Нейт безоружен, полностью уверенный в своей правоте глупец.

В одну секунду Себастьян отрывает от губ опустошенный бокал; в другую хватает менее одного мгновения, чтобы приземлить его не на столешницу, а на левую скулу старшего брата, чтобы тот почувствовал резкую и оглушающую боль от падения в жестокую реальность, которую так категорично отрицал. Голова не успевает среагировать для смягчения удара и уклониться в сторону движения, оттого под всей черепной коробкой осколками распространяется режущая боль, а снаружи только ощущение, как с подбородка стекает теплая жидкость. Нейт жмурится, ухватываясь руками за край столешницы, дабы попытаться устоять на ногах, приоткрывает губы в недоумении и аффективном потрясении. Размыкая веки — глазницу заполняет красным цветом и тем же теплым ощущением… растекающейся крови.

        Какого черта?

За мысленным вопросом объясняющего ответа не последовало, а замешательство было столь долгим, что этого хватило для очередного удара. Он добровольно предоставил себя на расправу.

   — И ты, Себ?

Разбиться о собственные воздвигнутые иллюзорные представления куда больней, чем прилетевший нож в печень. По крайней мере, так кажется лишь первое мгновение пробирающего все тело шока, а затем наступает немыслимая боль, будто бы аппендикс вырезают без местного наркоза. Молимая в пощаде рука взмывает вверх и придавливает плечо предавшего в собственных стенах некогда родного человека. В голове словно подорвали мины закопанных эмоций на безродном поле, иначе нельзя было объяснить, какого черта все заискрилось слишком яркими красками, бесконтрольными и сносящими с ног в буквальном смысле. Нейт бы рухнул в ноги, но умудряется удержаться за счет не отстраняющегося плеча, рука которого опустила сдавливающееся под хваткой горло. Из обескровленных губ срывается стон боли, но глаза застилающие кровавой пеленой он не отводит, прикрывая их будто бы на долю секунды, которая длится чуть ли не вечность в поглощаемой тишине. Чужое прикосновение к щеке и очередная выворачивающая желудок — боль. Себастьян с извращенной уверенностью в своих деяниях прокручивает и без того кровоточащую водопадом рану. Складывалось ощущение, будто бы все естество пытались вытащить через порез: хватают за кишечник, тянут с садистическим удовольствием по сантиметру, доставляя как можно максимум агонии в сознательности пребывающей плоти. Нейт сжимает зубы, крошит в пыль, кусает собственные щеки, сглатывая по горлу порцию крови и, хватает свободной рукой за торчащий нож в абдоминальной плоскости. Решается опустить взгляд, признающий собственное поражение и, взмахнул бы белым флагом, но он окрасился в цвет его собственной крови.

        Клянусь, я выверну его наизнанку…

На месте двух Блэквудов в считанные минуты открылся очередной водопад в Миссури, как его назвать — в голову еще не приходило, но что-то связанное с потрохами — однозначно. В их собственной несовременной кухне более похожей на устаревший ренессанс и без того потухшие краски начали сгущаться, фокусируя взгляд Натаниэля лишь на черной рукояти кухонного ножа в собственной плоти — боковое зрение отсутствовало. Все окружающее пространство вдруг темнеет, замедляя и без того тугую сознательную деятельность. Хочется взвыть от боли, изречь самые громкие проклятия и нанести ответный удар, но единственное, на что сейчас был способен ум — понимание, что под его рукой фигуральная змея оказалась буквальной. Переворот? Неужели злость и ненависть к собственному брату сильна в такой мере, в какой боль сейчас он ощущает?

   — Блять…

У мужчины отвисла челюсть в вязком осознании ускользающей реальности, широко распахнутые глаза его вновь поднялись к лицу брата. По ногам обильное кровопускание омерзительно мочит штаны, забрызгивает светлый пол, смешивается с недавним плевком чужой крови и — сделай ход, поскользнешься словно от кожуры банана. Потому Натаниэль не делает встречных шагов к собственному убийце и только оседает на колени пред ним в испуге отстранившемся — свободной рукой упирается о пол, в собственную лужу крови пальцами погружаясь и, не шибко осознает, что от него сейчас требуется. Вытащить ли нож и метнуть в брата, дабы помирать не в одиночестве как пилот в анекдоте? Или же просто вытащить да сдохнуть как самый яростный предатель семьмейных ценностей? Возможно, это именно то, что в действительности он заслужил… Хватается за твердую рукоять и сжимает похолодевшими пальцами — сделай хоть движение и вскрик не в состоянии унять.

   — Уйди от меня, падла!

Злость вскипает, бурлит в крови и выпускает из открытой раны пар, булькая в разливающейся крови. Сквозь пальцы она кипятком сочится через ткань рубахи, окрашивает прижатое полотенце и хочется лишь освободиться от этой боли. Глаза щиплет то ли от попавшей крови, то ли от горечи слез навернувшихся и он отстраняется себе во вред от собственного Брута, прижимает ослабшее тело к тумбе позади в позе полулежа и, ухмыляется безумно обнажая клыки. Хрипит, пуская из уголков губ кровь:

   — Сукин ты сын!

Он взревел бы как медведь в предсмертной агонии после долгой схватки, но силы неожиданно покидали его оставляя на теле лишь прикосновения неизвестного холода. Кто-то открыл входную дверь впуская в плохо отапливаемое помещение зимнюю стужу? Правую руку словно в пропадающем телесигнале — моросило и слабость в ней с каждым бешеным ударом сердца в грудине, чувствовалась отчетливей. Если не предъявлять шибко резкие движения, замереть на месте, то боль не так уж сильно ощущалась, однако веки под притяжением земным тяжелели и, трудно становилось сдерживаться от инородного хохота, напрягая разорванные мышцы живота. Горло его пересыхало, а на губах чувствовалось еле заметное стягивание, трескотня его голоса резала сжавшийся слух, ему оставалось только чувствовать себя словно в невесомости — тошнота то и дело подступала к захлебывающейся гортани. От нее хотелось избавиться — выкашлять, но черт! Как же это больно… Хотел было сказать что-то таящееся за его скалистой душой, но изо рта послышался булькающий звук, от которого самому стало омерзительно.

На глаза наворачиваются слезы и, более не было сил сопротивляться. Черт! Никогда не думал, что его самого, почти что как отца, постигнет кара небесная. Не успел отмыть вековую карму родословной греховности и оставляет после себя … ничего. До абсолюта. Только нервозную раздраженность на губах произносящих его имя. Был ли подле него тот человек, который его бы любил? Вряд ли. Он давно канул в Лету…

Сколько крови ... Куда больше, чем можно было бы представить в своей жизни. Наследник блэкувудовской крови в луже собственной, с пожухлой мимикой и скомканным страданием на лице. Держит окровавленное полотенце в трясущихся руках, из последних сил отталкивает собственного брата, дабы убирался прочь и не видел делов своих стараний. За него то страшно, то хочется сию секунду воспрянуть и отплатить тем же реверсом — дуальность — именно то, что вплеталось в отношения между ними. Как у монеты, но без одной стороны, у второй будто бы нет возможности к самостоятельному существованию.

До слуха, будто из другой комнаты доносится всхлип и лепет столь знакомых, но таких неразборчивых снов, а Нейт только на минуту пытается прикорнуть. Так, прикроет глаза, а затем надает люлей своему младшему брату впервые в жизни. Ходить им потом в синяках, пусть и будет один перебинтованный. Какое-то навязчивое и надоедливое шуршание, присоединенный тонкий голос к ранее мужскому, а затем его тревожат, открывают собственноручно веки, шлепают по лицу, но этого хватает, чтобы Нейт лишь выдавил из себя тройку слов исходясь кашлем:

   — Пошли все к чертовой матери…

В реальности это звучало как «пош… бульк — звуки хрипящего и проглоченного слова: — черт…». Ум как-то подозрительно замолкал: испуганным тоном он лишь протяжно скулил, подобно щенку в поисках материнского молока и теплой плоти, чтоб согреть остывающее как у Натаниэля тело. Больно все еще, но уже не так, как было вначале. К этой рези уже можно относиться как к собственной, к родной; как к части тела: третья рука или выросшая женская грудь размера эдак третьего. Тело накрыло обвивающими каждый участок конвульсиями, будто высоковольтными проводами приложили к грудной клетке и пытались под воздействием электрических разрядов сжечь его сердце. Конечности онемели, и удержать себя в пределах реальности, кажется, становилось невыносимо.

   — Себастьян, я найду тебя и, явно заставлю всю жизнь жрать клубнику в призрачной ипостаси, а после смеяться, как ты покрываешься очагами жутчайшей аллергии… падла!

Вся его злость и ненависть к собственному брату оказалась под осознанием смертности жизни — тюлем, прикрывающим собой куда более глубокую привязанность, предъявленную изначально… И близость того была ни сколь «отвратительна» и никаким уж не «пятном», сколь агрессивно вытесняема, дабы не стать в собственных глазах лицемерным Петиром...

Возвышенный на вершину собственных иллюзий, он упал, разукрасив собой пространство.

Хотя, стоп! Натаниэль оставил след — в буквальном смысле.

Антисептик в кладовке в самом низу под коробкой с порошком для стиральной машинки. Мирамистин правей и чуть выше.

                      И, пожалуйста, не трите хлоркой кафель — он теряет свой блеск...

_{бойся. твоя система рушится — полюбуйся}

NATHANIEL ROBERT BLACKWOOD • НАТАНИЭЛЬ РОБЕРТ БЛЭКВУД

_{— 29 [08.08.1990] — совладелец arvon block, управляющий винным баром «Darkhorse Wine Snug» — ben barnes}

старший сын — надежда родителей. оправданная надежда, пусть и пришлось с ним повозиться. натаниэлю практически тридцать лет, но детство его покинуло с грустью и вселенской печалью на глазах совсем недавно. до двадцати четырех его оторванность от семейных проблем, неприязнь к установленным задолго до его появления традициям, упертое и жесткое отрицание приверженности — теплилась и подначивала на полное противостояние своему дражайшему отцу и родной матери. мог посвятить ни один вечер на то, чтобы пьяным уснуть в ирландском пабе или подпортить настроение блэквуда-старшего своим очередным появлением на семейном торжестве с «недостойной». натаниэлю было бы в радость, если бы отец пропадал на работе с утра до ночи, если бы не было свободного времени и каждый божий день тот проводил в шахтах колупая уголь, но нет же — родовое владение историческим зданием грейт-фолса было прибыльным, оттого тот мог засиживаться дома и с завидным упорством строить своих детей по струнке.

в возрасте восемнадцати лет уезжает из города, дабы точить зубы о гранит науки. родители то и дело готовы помогать старшему сыну с проживанием в нью-гэмпшире и поддерживают его стремление постигать знания в области международных отношений и бизнеса. однако долго проучиться на данном факультете он не смог и перевелся на факультет когнитивных наук и психологии, чем вызвал сильнейшее негодование роберта. цистерны злости сливались на темноволосую голову неразумного старшего отпрыска, который вновь не хотел идти по воле и направлению путеводной звезды в лице своего отца, но в конечном счете матери удалось воззвать к благосклонности. после окончания обучения, на радостях нового социального статуса натаниэль приводит в дом девушку, а после все как в плотном тумане вмиг заполонившим все окружающее пространство. нейт лишь помнит радость на глазах ноэль и тест в тонких дрожащих руках на беременность.

у их семьи свои клятвы и устои тоже свои. более жесткие. не терпящие пререканий. их с детства готовили к участи, что ждет каждого из семьи блэквудов. «отпрыск берет в жены единокровную родственницу, которая от него понесет». нарушить эту клятву — подписать смертный приговор на обочине неизвестных земель. натаниэль грузно опускался на колени пред отцом и просил о последнем снисхождении, ведь в их семье лишь одна дочь и еще один сын, но право первенства было только за ним. ненавистное и подначивающее на поспешные шаги. он был наглецом, что наивно надеялся на свое положение.

в нем осколочная обида разрывает ткани, режет сердце на куски и взгляд словно отколотый кусок — крошится. оседает на пол в осознании, что семья не даст ему полной свободы, которую он бы так хотел заполучить — отнимут малейшее «мое» и сделают очередным рабом избитых традиций. отец в злости стреляет словами, они разбиваются о стены, рушат потолок и приземляются на плечи, раздавливая натаниэля о собственные амбиции и недосягаемые мечты. влюбленность острием своим проводит по грудной клетке и оставляет глубокий шрам — отец не позволил, смотрит на урсулу в другом конце комнаты и говорит, что никто кроме нее, а сыну противно. это осквернение. у традиций табу на чужую плоть, недоверие к рукам других семей, а у натаниэля лишь призрачный след возлюбленной на губах. он знал, но все же надеялся избежать; кровные связи словно смерть — они неминуемы. надежды опадают на пол осадком и остается их лишь топтать тяжелой поступью. натаниэль не скроется. он цепной пес: ему видать лишь собственную привязь и хмурое небо через дыру в крыше собственной конуры. вой из груди вырывается хриплым голосом прокуренных легких и плечи сутулятся под гнетом собственной перспективности. с отцом он более не перебросится и словом, удивительно верно храня молчание долгими годами. ему бы перебраться на чужой континент, но место пригрето, а в голове желанная картинка — отцу осталось не долго.

родная мать кладет на твердое в мускулах плечо, поглаживает большим пальцем и стоит за спиной подобно темнокрылому ангелу. она мудра и сквозь года несет любовь к собственным детям. просит быть осмотрительней и не боится отвесить подзатыльник. в ее морщинистых руках много рационального смысла, а в старшем сыне к ней любви. оттого натаниэль поддается ее словам: остается после похорон отца, разбирает чемодан и принимает на свои плечи ответственность, кой окажется не рад. он думал, что со смертью роберта, сможет изменить порядок семейных кодексов, однако находится под пристальным вниманием других блэквудов, даже себастьян не в помощь. он вызывающе кладет на отполированный стеклянный стол свои длинные ноги в грязных ботинках, смотрит поднимая бровь и отвешивает комментарии словно оплеухи — его все устраивает. что один против стаи?

в голову врезаются слова тихой клятвы, мелодичным эхом проносятся по сосудам и огнем жжется в маленьком треугольнике под ключицей. натаниэль отмывает тщательно руки, смотрит в зеркало, а если видит брызги, то с остервением оттирает — лишь бы не осталось ни пятнышка. он повинен во многих грехах, что не смыть священными водами. грудь тяжело вздымается, руки горят от желания вывести из себя всю порочность, залить под кожу далеко не витаминный комплекс, а мирамистин. трудно усмирить своих скрытых демонов, тем более, когда рвутся наружу подобно оголодавшим волкам. у него не покидаемый зуд держать каждый сантиметр в чистейшем порядке: книга к книге и все по цветовой гамме, а если дело касается любимого ирландского паба, то нейт тот самый посетитель, что несет с собой кружку и глядит темным взглядом за махинациями бармена. с тем букетом, что ему присущ — уживаться тяжело, оттого выглаженные рубахи, вычищенные ботинки и строгое правило: в обуви ни шагу в дом! в рецидивах борется с желанием закрыться в изоляторе, вдыхать пары антисептических средств и вычищать стул после кого-то, вплоть до десятого приема душа на день: строго восемьдесят шесть раз губкой для тела сверху — вниз и ни счетом меньше.

себастьян насмехается. пронзает взглядом голубых глаз насквозь, будто в душу смотрит и видит пыль да паутину. он унаследовал от отца жестокость фраз и обостренный нюх на человеческую слабость. своим появлением в поле зрения давит на больные шрамы и расковыривает болячки, будто это приносит удовольствие. у него полно свободы, которой пользуется хватаясь за малейший признак чужой покорности. не признает ни в ком авторитетов и нагло действует супротив воли. натаниэль злится. бесконтрольность младшего дребезжит по барабанным перепонкам, заменяет тонкие душевные нити на невидимую леску и провокационно расползается в ухмылке. с губ его сочится дерзость, а руки окутывают в наглости шею, но натаниэль не считывает это никак более, чем разбалованность. со смертью отца все стали дышать полной грудью, но себастьян будто подмененный. в глазах его нет страха, а в жилах течет яд.

матушка отменный манипулятор. твердой тонкою рукою она умело направляет натаниэля, невзначай словно так и нужно. рождает в нем чувство собственной уверенности, помогает приобрести ответственность и учтиво напоминает об обязанностях, ведь управление старинным зданием не только на ее хрупких плечах. натаниэль подвластен лишь ей одной, другим не дает и спуску. прикрывает глаза на выходки младшего брата и с добротой сердечной тянется к свету бесценной сестры. знает, что не сможет осквернить ее собой и улыбкой отвечает на переплетенность их судеб. ему испокон веков предписано взять в жены свою младшую сестру и найти другую для отвода глаз любознательных жителей города. наигранно водить вторую на светские рауты и появляться в чужом поле зрения, в то время как урсула будет истинной матерью его детей. в нем бережно таится желание поступить иначе семейным традициям, стоит лишь удерживать свой поднимающийся с колен авторитет.

натаниэль — неспокойный характер, но терпеливая натура. все детство был любознательным: пробирался в гущу событий, создавал вокруг себя ауру авантюризма и внешность заядлого бунтаря. он принадлежит к группе тех людей, которые начинают читать книги, предварительно заглянув в последнюю главу: не любит неожиданные повороты судьбы и сюрпризы, что поджидают на углу. привык ставить себе завышенные цели и строить грандиозные планы, при достижении которых он возносит себя практически на вершину всего мира принижая достоинства других, но это длится настолько кратковременно, что никто даже понять не может, что произошло. однако нейт не обделен жесткой и оценочной критикой самого себя: если вдруг эти самые планы каким-либо путем не свершаются, отстраняясь на десять шагов, то он с еще большим упорством и пылающим взглядом будет продолжать их преследовать, пока не сможет заполучить. не болтлив, а так же не любит рассказывать много о себе, ибо считает, что этим самым он растрачивает необходимую энергию, которую можно направить на необходимые действия. вспыльчивым его назвать весьма трудно, однако он может быть крайне раздражительным большую часть своего времени, а в подобном состоянии он больше напоминает недовольную бурчащую старушку на лавочке, в прочем, подобной той же самой старушке он и закармливает тех, о ком заботится.

• ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ИНФОРМАЦИЯ:

● страдает обессивно-компульсивным расстройством личности, за счет чего в нем существует непреодолимая тяга держать каждую мелочь в чистоте и порядке;

● имеет аллергию на цитрусы, но предпочитает от них не отказываться, запивая все добрым количеством молока; подвержен заболеванию полидактилии, но лишь на ногах: семь пальцев на правой и шесть на левой ноге; низкий иммунитет, отчего стоит немного замерзнуть — дает о себе знать тонзиллит;

● первая попытка оттолкнуть от себя избитые привязанности к семейным традициям не увенчалась успехом: отец избавился от возлюбленной и не рожденного сына натаниэля так, что эта песчинка не будет им найдена в море;

● заставляет всех и каждого снимать обувь и выходить курить на улицу, дабы не загрязнять пространство и домашний уют. сам тщательно и покорно следует своим же правилам, подставляя под стакан с виски подстаканник, с целью не оставить пятен;

● слышал о кровавом культе от отца в подростковом возрасте, когда тот пребывал в добром расположении духа и адекватном состоянии здоровья. до настоящего времени считал это лишь очередной данью прошлому и сомнительного рода развлечением, когда не было гаджетов и компьютерной зависимости. после смерти отца, нейт является первым кандидатом на его место в фанклубе кровавого бога от семьи блэквудов;

● основную роль в управлении семейного бизнеса с недавних пор ведет именно натаниэль, перенимая во внимание все управленческие обязанности и дела, мать является в основном советником, а брату и дела нет до всех нюансов, лишь бы была прибыль от его доли;

_{[m. mark strong]}

† Robert Marius Blackwood _{[15.08.1962 — 04.10.2015]}

_{отец Натаниэля, Урсулы и Себастьяна [ранее владелец arvon block]}

горделивый, деспотичный, предпочитающий держать детей и подчиненных на коротком поводке; прислушивался только к собственной жене и везде таскал с собой старшего сына, в итоге переманил под собственное крыло лишь дочь; имел хорошие связи с редгрейвами; бывший жрец культа; отношения с семьей строго натянутые; шизофрения, навязчивые идеи, окр.

_{[m. helen mccrory]}

Elizabeth Aurelia Blackwood _[15.08.1962]

_{мать Натаниэля, Урсулы и Себастьяна [со-владелец arvon block]}

женщина строгих нравов, рациональная, хитрая и довольно принципиальная, целеустремленная; предпочитает на работе только поддерживать дисциплину, чем углубляться в докуметацию, из-за чего прослыла гадюкой; всю жизнь отдавала большинство внимания старшему сыну поддерживая его и вставая на защиту перед собственным мужем; брак свой считала счастливым до момента, пока старший сын не уехал из дома. многочисленные выкидыши, депрессивный эпизод, сниженный иммунитет, алкогольная зависимость I-стадии.

_{[m. christopher lee]}

Jaime Darius Blackwood _[11.12.1938]

_{дядя, отец Декстера, Морганы и Октавии [бывший судья города]}

один из самых вредных представителей блэквудов, вступивший в закат своей никчемной жизни. вечно завидующий старшему брату и двум его детям, добившимся большего успеха. никогда не был близок к руководству семейного бизнеса и если бы не женитьба на собственной племяннице, то так бы и слыл старым хрычем, устроившим свою карьеру далекую от семьи. скверный характер, скверная внешность и скверная жизнь; джейме не знакомы такие слова, как любовь, забота и взаимоподдержка. после аварии, устроенной им намеренно, дабы угробить жену и себя, выжил, но остался инвалидом. болезнь альгеймера, инвалид-колясочник, синдактилия (срощение 2 и 3 пальца на левой руке)

_{[m. famke janssen]}

† Cersei Elenor Blackwood _{[20.03.1956 — 02.03.2010]}

_{тетя, мать Декстера, Морганы и Октавии [ранее врач-онколог]}

ничем не примечательная старшая сестра роберта и элизабет; никогда не мечтала о власти и короне, не получала должного внимания и любви со стороны близких. у женщины почти никогда не было собственного мнения, собственных устоявшихся взглядов на жизнь; зачастую ее суждениям не доставало зрелости, серьезности и глубины. Все ее действия носили лишь "призывный" эффект, направленный на возможное привлечение внимания. серсея не проявляла огромной любви по отношению к своим старшим детям, однако с появлению малютки октавии изменилась: ухаживала, любила и защищала слабую дочь, видя в той что — то от себя. сахарный диабет II типа, инфантилизм, истерическая психопатия.

_{[m. jack falahee]}

Dexter Jaime Blackwood _[14.09.1991]

_{кузен Натаниэля, Урсулы и Себастьяна [адвокат в юридической фирме]}

эгоистичный, цинничный; довольно-таки эрудирован и хитёр. в детстве всегда завидовал натаниэлю, как старшему наследнику в семье; встревал с ним в перепалки и реже драки. на сестер никогда должного внимания не обращал, зачастую вымещая всю злость и агрессию на прекрасный пол. женился на своей младшей сестре — моргане как без пререканий, так и без особого энтузиазма. любит себя и только себя, иногда все же улыбаясь младшему — себастьяну. эпилепсия и диссоциальная акцентуация личности

_{[m. nina dobrev]}

Morgana Helen Blackwood _[21.10.1992]

_{кузина Натаниэля, Урсулы и Себастьяна [безработная]}

зависимая, тревожная натура; все детство провела за спиной натаниэля, всегда и во всем на него полагаясь; в основное время тихая и молчаливая натура, вспыльчива, если вывести, предпочитает скрываться от ненавистного мужа в стенах пристройки кузена; отношения с большинством представителей семьи — холодные; вышла замуж за старшего брата зимой 19-го года, беременна. панические атаки, self-харм, рпп.

_{[m. kendall jenner]}

Octavia Elisa Blackwood _[03.07.1994]

_{кузина Натаниэля, Урсулы и Себастьяна [студентка]}

в более раннем возрасте постоянно болела, из — за чего серсее приходилось ограждать дочь от других детей. всегда стоит на своем и предпочитает роль "стороннего наблюдателя" в этой клоаке психопатов, с детства предпочитая лишь компанию матери; проницательная и целеустремлённая; отлично играет на фортепиано и скрипке. дальтонизм, сниженный иммунитет и хронический тонзиллит

marcus etienne désirеe meliflua, 37

_{маркус этьенн дезире мелифлуа}

_{manny montana}

дата рождения: 03.08.1943

чистота крови: чистокровный

школа и факультет обучения: Хогвартс, Слизерин \ 61`

сторона: пожиратели смерти

патронус: отсутсвует

боггарт: хорек

артефакты: волшебная палочка состоит из тополя и пера гиппогрифа, гибкая, 14,5 дюймов; порт-ключ в подвеске из черного обелиска в форме треугольника — переносит своего хозяина в мэнуар-Мелифлуа;

генеалогия:

Désirée Léon Boniface Meliflua [pb] ^1895-1963 + Bernadette Noel Meliflua (nee de Vergy) [pb] ^1898-1960

♦ Fiacre Aymery Dominique Meliflua [pb] ^1919-1953 + Araminta Denebola Meliflua (nee Black) [pb] ¹⁹²³

♦ ♦ Marcus Etienne Désiree Meliflua [pb] ¹⁹⁴⁴

♦ Mathise Rémy Nazer Meliflua [pb] ¹⁹³³

места и годы работы:

ОТДЕЛ РЕГУЛИРОВАНИЯ МАГИЧЕСКИХ ПОПУЛЯЦИЙ И КОНТРОЛЯ НАД НИМИ

1961-63 — стажировка в драконоборстве;

1963-65 — младший драконоборец;

1965-69 — драконоборец в комиссии по обезвреживанию опасных существ;

1969-74 — руководитель комиссии по ООС;

1974-80 — глава отдела регулирования МПиК;

1980 — судья Визенгамота.

умения:

адаптационные навыки выше среднего; развитая ловкость, визуальная и кинестетическая память, логическое мышление на 3-ку; хорош в близком бою, боевой магии, заклинаниях, драконологии и растрате семейных денег; жалеет о незнании колдомедицины и может похвастаться прекрасным отсутствием голоса.

ИСТОРИЯ ПЕРСОНАЖА:

 Англия пронизана сыростью и обдуваемая ветрами. В ней нет ничего, что грело бы душу, только промозглый дождь и скалистые берега, от которых дух захватывает так, что закричать хочется. Мать говорила, что эти воды и твердыня пронизаны историей, а Маркусу лишь хотелось спрыгнуть вниз, дабы хоть на мгновение почувствовать свободу.

пролог

 Путешествие в мир данного персонажа стоит начать с того самого первого дня, когда младшую из двух дочерей (не)уважаемый отец — Ликорис Блэк решил обменять на долю во Французском винном погребе. Все, вплоть до традиционного третьего имени от деда — унаследовал Маркус. Даже характер больше всего походит на отцовский, несмотря на материнские старания.

 Мать — Араминта Блэк — родилась в гордом и чистокровном семействе, для которых "породистые" браки испокон веков являются чем-то священным, гордящиеся своей непорочностью и чистотой не только связей, но и репутации. Она преисполнена строгостью граничащей с жестокостью, требовательностью и с горькой долей перфекционизма, нарциссизма и диктаторства; не терпящая оплошностей и умеющая не только идти по карьерной лестнице на зло мужской подавляющей, но и применять заклинания порки на заднице своего единственного и крайне непослушного отпрыска.

 Ликорис Блэк выдал свою дочь за весьма неординарную и кутежную личность, наследующую добрую долю виноградников на юге Франции — Фиакра Мелифлуа. Эта семья могла похвастаться такой же исключительно чистейшей и благородной кровью, долгими годами поддержки Геллерта Грин-де-Вальда, а также виноградной плантацией и виноделием. Но, говоря о Фиакре Мелифлуа, — старшем из сыновей — стоит лишь указать на непреодолимое желание свалить из дома не позволяющее уделять в полной мере внимание сыну: чересчур предпочитающий окружающий мир — семье, кутежную жизнь — воспитанию сына, а других женщин домашнему очагу. Он был легким на подъем человеком, всегда старался сглаживать конфликты с супругой и не питал никаких надежд относительно семейного бизнеса, оставив все на плечах своего младшего брата. Для него было важно находиться в моменте и потакать собственным желаниям, эгоистично пропадая в безделье исполнив лишь супружеский долг. О нем в словах Марка говорится лишь в прошедшем времени, ибо "потерять" он успел его еще в подростковом возрасте — после продолжительного заболевания он скончался — по злой иронии — в супружеской постели. Магия в излечении была бессильна. Похороны были чуть ли не пышнее свадьбы, мать явно вдохнула полные легкие свежего воздуха, сбрасывая с плеч брачные оковы и светившись от взгляда на перспективное будущее.

 Ей, как женщине, выносившей наследника старшего сына, причитается большая доля виноградников семьи Мелифлуа ровно до того момента, пока ребенок не достигнет совершеннолетия. Будучи движимая стремлением уткнуть собственных родителей в их ошибочное представление о младшей дочери, Араминта скрупулезно начала просчитывать свои дальнейшие действия, забирая маленького сына в родную Англию и выкупая дом на стекающие к ней средства. Вернуться жить в поместье собственных родителей было равносильно осознанию собственной никчемности и признанию их правоты. Однако сидеть на месте и прозябать в гордом одиночестве, смотря как сын растет — не было в ее приоритетах, ибо за пределами ворот особняка в Девоншире есть целый мир, которому необходимо знать о мнении женщины из семьи Блэк. Подобная всем представителям фамилии Блэк, которые всегда отличались своей жестокостью, строгостью и консервативностью взглядов. Для Араминты магглы являлись чем-то второстепенным, падалью, которая была не то, чтобы недостойна вовлечения в магический мир, но и, пожалуй, жизни на этой земле. Оттого, некогда занимая пост в советниках Министра Магии, она усердно пыталась протащить в министерство билль о разрешении охоты на магглов. Будто это какая-то выездная охота на кабанов в лесу.

 Араминта Мелифлуа похоронила свою неудавшуюся и нежеланную роль жены, отдавая всю себя профессиональной реализации: ползла по карьере, пока младший сын познавал мир за пределами дома; подсасывала у начальства, пока гувернантка НомерОчередной заставляла Маркуса легким подзатыльником и резким стуком по столу длинным ногтем утыкаться в учебники. Женщине было невдомек, что ребенок нуждается в чем-то большем, чем деньги и обеспеченность: от него невозможно откупиться хорошим образованием и будущим, которое определено задолго до его первого шага.

завязка

 Собственные взгляды на жизнь Араминта навязывала Маркусу, считая их единые верными, оттого мальчик был управляем ее твердой рукою: школа эта, одежда эта, не ссорься с кузенами, вставай по расписанию, и, не дай Бог ты снова учинишь драку с оборванцами из гриффиндора! Вроде бы простые истины, которые и задумываться особо не заставляют, но какие при этом вырастают дети? Беспозвоночные, гнущиеся при нестабильных порывах ветров судьбы, ломаются, ибо умение самостоятельности в них не закладывается. Без сомнений уверенные, что раз уж родитель определял всю жизнь за них раньше — сможет дальше. Хотя, может дело в родителях? Мать всегда ставила завышенную планку для своего сына, а после горько и с разочарованием смотрела испод полуопущенных ресниц. Пребывая на должности советником министра с нарциссическим взглядом на жизнь и свое окружение, она требовала соответствовать её запросам, а лучше их превосходить, дабы гордостью покрываться аки мхом столетний камень.

 Первый десяток лет жизни, Маркусу удавалось радовать мать: сначала не плакать, если вдруг стало больно, потом поступить на факультет Слизерина, получать хорошие оценки и покорно следовать за ней по пятам на званые ужины; поддерживать идею чистоты крови и важность продолжения рода. Но все начало идти наперекосяк, когда мальчишке в голову ударил переходный возраст и его интересы под воздействием окружения, в котором он находился большую часть времени — кардинально поменяли перспективу на собственную жизнь. Наблюдая за собственными сверстниками, он осознал, что родители предоставляют многим самостоятельность в выборе тех или иных путей. Потом и вовсе удалось как-то найти первого друга — Алекса Нотта, в общении с которым Марк увидел, что никто не решает за его стиль, речь и какой Александру нравится сок, не выбирает ему друзей и разрешает допускать ошибки.

 — Только глянь на себя: тут фингал, там синяк! Хулиган, стыдоба! — Маркус от растерянности и неожиданного страха вздрагивает каждый раз, когда фурия-мать прикасается к нему: дергает за рубашку и грубо хватает за подбородок, чтобы рассмотреть тот самый фингал. Её перестала устраивать идущая «под откос» жизнь сына. Может, потому что она больше не могла ее контролировать, а может просто не хотела. Марк не поднимает головы, только бросает косые взгляды на мечущуюся мать. Следит, чтобы женщина в гневе не пустила в ход заклинания от бессилия. Тушуется и хочет оглохнуть по щелчку пальцев, провалиться сквозь землю, лишь бы не слышать чужие вопли. Ему противно. Ему ненавистно. В конце концов, ему даже стыдно и винить некого кроме себя самого. Ведь под всей оболочкой пофигистично-наплевательского отношения к материнским лекциям и потугам повлиять на жизнь своего отпрыска, Маркус был разочарован в себе в равной степени, ибо раньше только и мечтал, чтобы угождать матери. Но, с каждым удачным поиском самого себя в разрозненном мире, ему все больше и больше надоедало соответствовать чужим идеалам.

 Алекс собственным примером смог показать, что нет необходимости следовать за кем-то и стараться угодить каждому слову. Показал, что в столь огромном мире можно найти себе место и ставить собственные цели, а добиваться их необходимо ради собственной чести. С ним Маркусу не приходилось противостоять давлению и можно было плыть по течению, соглашаясь даже на то, с чем спорит постоянно с матерью. Смена жизненных устоев и выход из зоны относительного комфорта принесли Маркусу не то, чтобы скоп проблем, скорей расширение собственных границ и попытку затесаться в обществе. Маркус открывается амбициозным подростком, с жаждой познать всю жизнь. Он переполнен аффективностью и готов экспрессивно действовать в спланированных и не очень ситуациях. Разгоряченный бежит вперед, пылает интересом и проживает каждый момент — жаден и не боится перенасытиться. Он подобен щенку, которого спустили с цепи и разрешили обнюхать каждый кустарник. С пылом-жаром отвечает на агрессию — агрессией и мнительно уверен в том, что ему все непременно сойдет с рук, ведь маменька-то в министерстве сидит. Выйдет из воды суше прежнего, а она утечет, словно никто ничего не знал. Маркусу почти семнадцать и, он горазд на необдуманные поступки, ибо уверен в своей бессмертности, хотя таковую вовсе не имеет. Отрицает в себе ограниченность жизни и даже думать не хочет о том, что когда-то все может угаснуть.

развитие

 К годам восемнадцати оказывается, что Марк имеет возможность уехать во Францию к собственному дяде и осваивать винодельню, однако радости никто кроме него не испытывал. Мать, всеми фибрами души желающая оставить сына подле себя и все-таки вырастить достойного наследника, договорилась с Матисом Мелифлуа о том, что тот ни при каких обстоятельствах не будет приглашать племянника на родину. С трудностью ей даже не пришлось сталкиваться, ибо Матис не был намерен разделять собственную власть, откупаясь от племянника "скромной" долей.

 Погостить на плантациях своих родственников ему удалось лишь пару месяцев, где всеми силами ему внушали, что это не его стезя. Заниматься виноделием и управлять плантацией не его стихия и справиться с этим может только Мелифлуа, который вырос среди лоз. Потому, огорченный он вернулся под недолгие радостные вопли матери с гордостью и спесью заявив, что уходит обучаться драконоборству. Нисколько ради собственных интересов, сколько ради того, чтобы насолить Араминте. Во имя собственной гордости и ярого отрицания материнской вовлеченности и гиперконтроля, Маркус упорно старался всего избежать. Сбегал со званных ужинов, когда только начинал понимать, для чего они устроены; строил из себя немого при виде очередной кандидатуры на роль будущей жены. Просил Алекса делать из него посредством колдовства непритягательного уродца и очень веселился, замечая красные пятна на шее матери от злости. В один излишне напряженный момент от изрядного давления матери, он выплеснул, что на самом деле единственной достойной кандидатурой в его жизни является старший представитель отпрысков Ноттов, намекая тем самым, что Алекс ему станет кудай лучшей женой, чем все эти нескладные девчонки. Он больше не боялся ни одного материнского заклинания, уверенный в том, что с достойностью имеет возможность их отразить.

 Единственное, что он боялся, так это последствие его тайных отношений с неудавшейся невестой — Александром Ноттом. Связь подобного рода не приветствовалась в аристократических кругах, где брак был священен и консервативен, подобно взглядам Блэков. Александр был его ахиллесовой пятой, путеводной звездой и тем, к кому невозможно не испытывать чувств, какими бы они не были запретными. Ему нравилась их скрытность; то, как сердце от риска выпрыгивало и наслаждение этим самым риском. Ни один разъяренный дракон не доставит таких эмоций. Алекс был именно тем, от чего Мелифлуа не мог сбежать, но к чему стремился.

кульминация

 Как только на рубеже появилась достойная кандидатура для замены Грин-де-Вальда, Араминта не только сама присягнула на верность Тёмному Лорду, но и заставила своего сына сделать тоже самое, дабы показать всю искренность намерений. Она считала Лорда Волан-де-Морта молодой копией кумира своей молодости, пусть он был чуть более эгоцентрирован и параноидален. Маркус же был переполнен материнским лепетом о том, как они все смогут зажить, когда маги будут править "балом". Как только он понял, что Лорда поддерживает не только маменька, но и субъект воздыхания, то спесь в нем поубавилась, уступая желанию быть подле и разделять тягость человеческих смертей. И, казалось бы впервые с момента взросления, Марк поддержал мать и всячески пытался доказать Лорду свою преданность, хоть и не разделял его взглядов на убийства магглов. Ценность собственной жизни была его главной мотивацией, однако главенствующая, превозносимая в абсолют мотивация сидела на собрании кружка по интересам напротив, придавливая взглядом голубых глаз к месту и заставляя Маркуса покорно склонять голову. Алекс Нотт был полностью поглощен ораторскими способностями Темного Лорда и уверовал также, как и все и их идеальный будущий мир.

 Конечно, доказывать свою преданность и верность человеку, который не чтит чужие жизни, было довольно не простым занятием, часто поджигая в Маркусе внутриличностный конфликт: где с одной стороны — грязное дело, а с другой — желание быть рядом с Алексом и защитить свою жизнь. Первое побороть было не трудно, ибо убивать ему было не впервой, стоит лишь представить, что перед ним очередной монстр, способный своим существованием доставить массу неприятностей. Благо инстинкт самосохранения всегда превалировал.

 Карьерная лестница в Министерстве была гарантом того, что он будет представлять себя в обществе серьезным молодым человеком, который слишком поглощен тем, чтобы строить свою карьеру, а не разводить подле себя семью. Маркус достаточно четко начал понимать, как важно воздвигнуть вокруг себя идеальный образ, дабы не привлекать к своей жизни излишнее внимание. Он смирился с идеальной жизнью Алекса, с легким сердцем позволив тому жениться на очаровательной женщине, и уже полюбив их еще не родившегося сына как собственного. Араминта, поняв, что сын столь же упертый, как и она сама, приняла, что он не поддастся на ее мольбы о внуках, оттого ей оставалось лишь способствовать его продвижению на работе и замаливать слова в высших инстанциях.

 Так, к тридцати пяти годам нашего героя, он смог стать не только главой отдела регулирования и контроля магических популяций, в котором изначально был лишь матери на зло, но и получить место в суде Визенгамота.

 Прям напротив тех самых голубых глаз.

ДОПОЛНИТЕЛЬНО:

периодически страдает от рассеянного внимания, низкой концентрации и повышенного чувства тревожности; эмпатийность граничит с плинтусом и зачастую пробивает пол; в привычках имеется никотиновая зависимость, приверженность к свободному стилю, запихивать руки в карманы и разбивать материнские надежды; своими отличительными чертами считает свое "обаяние", несколько татуировок и три дугообразных шрама на ребрах, полученных от когтей дракона.

maximilian leit macfusty, 35

_{максимиллиан леит макфасти}

i. общая информация

дата, место рождения: 13.08.1945; Гибридские острова, Великобритания;

чистота крови: чистокровный;

alma mater: Хогвартс, Слизерин // 63;

сторона: нейтралитет;

патронус: -;

боггарт: Джо превратившийся в дракона и извергающий пламя, дабы испепелить Максимилиана;

занятость:

II УРОВЕНЬ: ОТДЕЛ МАГИЧЕСКОГО ПРАВОПОРЯДКА

ГРУППА ОБЕСПЕЧЕНИЯ МАГИЧЕСКОГО ПРАВОПОРЯДКА

стажер: 1963-66

лейтенант: 1966-68

капитан: 1968-72

ОПЕРАТИВНАЯ ГРУППА ПО СТАТУТУ О СЕКРЕТНОСТИ

авроры: 1972-75

руководитель: 1975-78

II УРОВЕНЬ: ОТДЕЛ МАГИЧЕСКОГО ПРАВОПОРЯДКА

заместитель главы отдела: 1978-79

глава отдела: наст. вр.

ВИЗЕНГАМОТ

судья: в перспективе

родственные связи:

бабка — ибха макфасти; целительница; травница; глава клана.

мать — мира макфасти; судья визенгамота

отец — михаил макфасти; заведует порядком на островах.

дед — гавейн макфасти; драконолог; бывший преподаватель в румынском заповеднике, сейчас лишь изредка ездит для консультантов

брат — джошуа (35), стивен (32), игорь он приемный (30) макфасти

сестра — эйсли (27) макфасти

ii. история персонажа

артефакты:

Волшебная палочка состоит из тополя и пера гиппогрифа, средней жесткости, 14,5 дюймов; порт-ключ в подвеске из черного обелиска в форме треугольника и кольцо с темным камнем, которое сообщает о проникновении на территорию острова людей со злым умыслом.

умения:

Довольно хорошо развита окклюменция и невербальная магия, однако все еще изучает ее для более сильных и мощных заклинаний; хорош в близком бою, боевой магии, заклинаниях, трансфигурации, сносен в зельеварении и драконологии; скудные знания в колдомедицине и может похвастаться прекрасным отсутствием голоса, однако умеет неплохо играть на фортепьяно и нервах окружающих; адаптационные навыки выше среднего; развитая ловкость, визуальная и кинестетическая память, логическое мышление на 4.5.

о персонаже:

Каждая история начинается с предмета повествования. Будь то маленький листик в свободном падении, что оторвался от укоренившегося старого дерева, что веками стоит в Вашем саду и отбрасывает тень в летний жаркий день. Или щенок, что так боязливо осматривается и обнюхивает новое неизведанное пространство, мечтая стать сильным сторожевым псом, умеющим защитить территорию, а сейчас только и делает, что облизывать своего братца-щенка, да кусает его за ухо. Или же мальчишка, что родился в древнем и чистокровном роду, что так усердно и самозабвенно чтит традиции клана испокон веков передающиеся от предка к потомству. Или же мужчина, что отрекся от древнего семейного наследия и пошел собственным путем, что так тернист хоть и над головой сияют звезды. Все с чего-то начинается и обязательно у всего есть конец.

Наша же история начнется и закончится лишь на одном персонаже — Максимилиане Макфасти. Именно его можно назвать и листиком, и щенком, и мальчишкой, а также мужчиной — в разные жизненные периоды.

Вхождение в мир его началось с рождения в крепком и сплоченном клане. Он появился вторым из близнецов, но в отличие от брата — издал лишь жалобный скулеж выброшенного в жестокий мир щенка, а не истерический крик раскрасневшейся мордахи, что резал уши всему острову, да так, что все драконы переполошились. После мать заметно поправила демографическую составляющую острова родив еще четверых детей, таких же шумных и суетливых, которым уделялось внимания куда больше, чем невозмутимому и размеренному Максу. Излишне тихий, чересчур спокойный и отчасти пугливый с долей паранойяльности и скомканной тревоги; в огромной семье, где каждый норовил рассказать другому о чем-то чужом, секретном. Здесь Максимилиан доверял лишь одному человеку — своему брату. Они были словно две стороны одной монеты — до абсолюта светлая, лучезарная и бросающаяся в глаза солнечными бликами решка, а с другой стороны гордый, скрывающийся в темноте и тихий орел, которому не было дела до жизни других кроме своей и собственного брата. Макс в шутку звал его Ромашка и каждое лето норовил преподнести тому букет самых солнечных цветов. Они могли проводить подолгу время на равнине за домом усеянной по весне морем цветов: Макс задумчиво считал облака в то время, как Джо неустанно бормотал о фантазиях и своих детских планах на будущее.

Его учили быть скрупулезным, чтить традиции клана, корпеть над учебниками и вновь утыкать свой любопытный нос в бережливо составленную стопку трудов ученых на столе. Каменная библиотека была холодной, полна пыли и пронизанная запахом столетних пергаментов, до которых дотронься — осыпятся прахом, но ему это нравилось. Мальчишка словно был создан из хруста бумаги под тонкими пальцами, окутывающей темноты и тлеющих в камине дров. Бабушка запрещала прикасаться неаккуратным детским рукам к самым пожелтевшим и вслух воспроизводила все в них описанное, снисходительно поглядывая сверху помутневшими глазами на вдохновленность мальчишки. Она ходила надменно пред сгорбленными близнецами и строго пресекала моменты, когда Джошуа канючил о перерывах. Максимилиану, в отличие от брата, не хотелось бегать по замку, играть с ребенком прачки и нырять с головою в холодную воду фьорда. Вместо этого он косо, словно переняв брюзжание бабушки, поглядывал на неусидчивость близнеца, смиренно стоял на выпирающем камне и держал для Джо полотенце, задумчиво устремляя взор черных глаз за горизонт.

Гибридские острова пронизаны сыростью и обдуваемы ветрами. В них нет ничего, что грело бы душу, только промозглый дождь и скалистые берега, от которых дух захватывает так, что кричать хочется. Мать говорила, что эти воды и твердыня пронизаны историей, традициями и их наследством, а Максимилиану лишь хотелось спрыгнуть вниз, дабы хоть на мгновение почувствовать свободу и, вместо гогота многочисленных родственников, слышать лишь свист ветра в ушах.

Детская память отличается забывчивостью и перекройкой воспоминаний прошлых событий. Зачастую сознание подкидывает фальшивые иллюзии, логичные домыслы и фантазийные истории для того, чтобы оправдать и восполнить пробелы минувших дней. Человек заполняет темное пространство в своих мыслях, пытается вытеснить неугодное прошлое и полностью не замечает влияние травмированных событий в моменте. Однако Максимилиан, как бы ни старался вычеркнуть щемящий образ из груди, ярко помнит тот момент, когда осознал, что не свяжет свою жизнь с семейным наследием и даже под страхом апокалипсиса — не прикоснется к драконам. Боль от шипов Венгерской хвостороги даже спустя тридцать лет дает о себе знать: попробуй объяснить пятилетке, что не стоит поддаваться на провокации брата и лезть на спор в вольер, где только что вылупились драконы. Ведь неподалеку может находиться их мать ...

В школе из тихого и молчаливого мальчишки, Макс превратился в тихого, но наглого, высокомерного юнца. Ибо живя со змеями, необходимо быть змеей, ведь иначе выжить довольно трудно от переизбытка токсичности проникающей под кожу. С бунтарской ухмылкой на окровавленных губах, Максимилиан всегда поднимается с колен: руки в треморе сжимают палочку, а ноги уже отказывают подчиняться упрямому разуму. Пусть Макс и не был рожден первым, но первым сдаваться его никто не учил. Встает в защитную позицию и с очередным вызовом глядит на своего оппонента. Разве этот щенок и его прихвостни достойны получить победу над горделивой натурой Максимилиана Макфасти? Да ни к черту! Он часто врывался в передряги из-за собственных принципов, но также часто научился отстаивать свою правду. Макс не был популярным, не был загонщиком в квиддиче или же умным ботаном, коих как на подбор можно встретить в Рейвенкло; рядом с ним не водилась куча подсирал как на Грифиндоре, не вились и девчонки с пронырливым ужом; он был всего лишь мальчишкой из древнего рода, кой по многодетности может посоревноваться с Уизли, однако он готов защищать честь, какой бы она ни была. Оттого, постоять рядом за его спиной мог только Джо, который обычно приходил под конец тусовки, пропуская веселье, а после его лишь за воротник можно было оттягивать от очередных тумаков. Со временем их близкие отношения ослабнут, ибо более социализированный брат был рад распространяться в любую мелочь, а Максу было спокойно в одиночестве над книгами под размеренное тиканье часов или в дуэльном клубе отрабатывая каждый раз новые заклинания и улавливая в каждой победе распространяющееся теплом ликование.

Благодаря его принципам и слабому желанию помочь нуждающимся (нет), Максимилиана жизнь в школьном коридоре столкнула со Скарлет Гринграсс, которая не один раз попадала в поле зрения самых нелицеприятных задир Хогвартса. Пару раз он проходил мимо, считая, что это не в его компетенции — подавать руку зажатой в угол девчонке. Однако на седьмом курсе его сердце не выдержало. После их ни раз замечали вместе: своей внимательностью и чуткостью мисс Гринграсс сумела завладеть тонкими душевными струнами Макфасти, а тот в свою очередь пытался быть для нее лучшим, чем на самом деле являлся. Их отношений хватило на тройку лет: за это время Макс успел мельком познакомить юную волшебницу со своими родителями, успелось даже и с четой Гринграссов встретиться, однако должного эффекта на мистера и миссис "мы из высшего света" он не смог произвести. Потому отец Скарлетт быстро подыскал ей необходимую партию, уверенно оттолкнув Макса на дальний план, дабы тот не смел за чужой счет подняться в глазах общественности. Несмотря на нежелание родителей Скарлет видеть юнца в качестве достойного супруга, Максимилиан делал два раза ей предложение, предлагая сбежать вместе. Но сбежать получилось лишь у Скарлет... Прям в день их скромной свадьбы. А через пару лет Скарлет снова успела разбить его сердце тем, что вышла замуж за собственного родственника наплевательски отнесясь к неугасшим чувствам тогдашнего юноши.

После окончания школы, Максимилиан и Джошуа практически перестали контактировать из-за расхождения взглядов как на жизнь, так и на семейные ценности. К моменту, когда Макс пошел на стажировку в министерство, Джо увлекся многочисленными разъездами в экспедиции, отдавал себя полностью многовековому семейному делу, отпуская каждую их встречу негодование о том, куда все-таки занесло брата и напоминая об очередном дне рождении их многочисленных родственников. Максимилиан отстранился от собственной семьи, погружаясь полностью в любовь к собственной работе. Ведомый личными мотивами, с усердием подходя к каждому заданию и пробивая себе путь «наверх» в аврорате полной косых взглядов, Макс смог заручиться хорошими рекомендациями. Он действительно горд тем, что имеет продвижения по службе благодаря своим способностям, а не по велению волшебной палочки влиятельных родственников, хоть помощи «сверху» он никогда не чурался, но тешить самолюбие Макс как никто умеет. Давать запрос о помощи он не привык, ибо его гордость, говорят, превышает по величине Эверест, уходя куда-то в космос, в бесконечность, невидимые дали и взобраться по ней не возможно — уж больно скользкая.

За счет своей целеустремленности к собственному благу и независимому достатку мужчина научился врать, хитро, не принужденно, не выдавая свои слова мимикой или телодвижением, будто говорит о погоде полный обыденного тона. Он всегда сможет найти лазейку, даже самую малую, чтоб обойти запреты, выкрутиться из ситуации и достичь желаемого, благо язык пришлось подвесить. На рабочем месте показывает себя как прилежный исполнитель, отпускающий шуточки и наигранное недовольство очередным заданием, но будь его воля, то он бы желал участвовать во всех операциях. Максимилиан догадывается, что он бывает в каждой бочке затычкой, потому что всегда набирал забот себе выше крыши и еще бы взял, да только сутки не резиновые, а домашние обязанности в одинокой холостяцкой лачуге сами себя не сделают, отлынивать же от них – великий грех, которому он и без того предается чуть чаще, чем ему это позволяет совесть.

Макс предстает перед окружающими свободолюбивым и целеустремленным человеком, за ним тянется аура надменности и легкости усмешки. После него остается горький привкус недоумения и чувство, будто в голову влезли без использования зелий правды — на живую, без анестезии, ковыряние гибких пальцев и тщательный разбор на «мое» и «нет». Уверенный в себе, в глубине он скрывает потайные двери: за одним ключом некая детская обида на то, что внимание родителей уделялось больше младшим детям; за вторым же предстало нервозное чувство собственной недостойности оставшееся после того, как единственная любовь его жизни сбежала испод венца. Ключи от остальных дверей он тщательно скрывает, запрещая просовывать любопытные носы дальше порога.