5.

Оставь меня моей судьбе,

Прости мое решенье.

Не суждено Тэм Лину жить

Под королевской сенью.

Башня Rowan, «Тэм Лин»

Итачи помолчал немного, собираясь с мыслями.

- Скажи мне… Что ты знаешь об истории нашего клана?

Саске задумался.

- Ну, я знаю, что Учиха в союзе с семьей Сенджу основали Коноху, потом организовали полицейский корпус… А до этого просто были одним из самых могущественных кланов ниндзя. Я прав?

- Прав, - наклонил голову Итачи. – Собственно, все и началось в те времена, когда Учиха были лишь одной из воюющих семей шиноби. Главой клана тогда был человек по имени Учиха Мадара.

- Впервые слышу.

- Неудивительно, - Итачи прикрыл глаза. – В Конохе его имя не упоминают. Так случилось, что, когда деревня была основана, Первым Хокаге выбрали главу клана Сенджу - Хашираму; Мадара тогда был чуть ли не единственным, кто отчаянно возражал. Некоторые считают, что из властолюбия, некоторые – потому что он боялся утраты влияния Учиха. Как бы то ни было, Мадара покинул деревню, принялся плести интриги против Хаширамы и в итоге встретился с бывшим соратником в бою. В Конохе считается, что тогда он и погиб.

- Считается? – Саске слегка подался вперед.

- Погоди, об этом дальше. Видишь ли, - Итачи устало откинулся на спинку кресла, - у Учихи Мадары был брат. Младший брат.

На этих словах по телу Саске словно пробежал холодок от дурного предчувствия.

- Они очень любили друг друга, Мадара и Изуна – так звали его брата, - продолжал тем временем Итачи. Слова лились ровно и размеренно, а голос его почти полностью был лишен выражения. – Они продолжали друг друга в мыслях и поступках, словно выступая единым существом. Вместе тренировались, вместе сражались, и однажды они вместе получили Мангекьо Шаринган – глаза, способные управлять Девятихвостым Лисом. Первые люди в истории клана, достигшие такого. Как, почему – мне неизвестно. Очень скоро Мадара встал во главе Учиха, а Изуна сделался его правой рукой, ближайшим помощником. О союзе с Сенджу тогда никто еще не помышлял, и братья оказались огромной поддержкой для своих родичей. Однако…

Итачи сделал паузу; ало-черно-белое пространство вокруг него еле заметно дрогнуло и смазалось, точно отвечая на мысли хозяина.

- Однако помимо силы, Мангекьо Шаринган таил в себе и страшную угрозу – можно сказать, своеобразную плату за могущество. Со временем зрение покидает владельца, чем больше он использует эти глаза, тем быстрее, – пока свет не угаснет для него навсегда.

Почему-то от этих несколько пафосных слов, сказанных так спокойно и просто, Саске бросило в холодный пот.

- Но это значит, что и ты тоже… - голос младшего Учихи стих; Итачи только молча наклонил голову в ответ, а потом так же спокойно продолжил:

- Почти ослепший, Мадара исходил ужасом. Для Учиха глаза – это все, а на нем, к тому же, лежала ответственность за весь клан. В то время сила требовалась ему больше всего: Учиха постоянно сталкивались в бою с Сенджу. И тогда Мадара принял решение: забрать глаза своего брата.

Саске заметно вздрогнул. А Итачи, словно не видя этого, продолжал:

- Многие говорят, что он силой вырвал глаза у доверчивого Изуны, сам же Мадара утверждает, что тот отдал их добровольно, ради спасения клана. Как бы то ни было, но Мадара и представить не мог, что обретет. Зрение вернулось к нему и больше уже не покидало, однако это было только начало: новые глаза неожиданно дали ему невероятную силу, какой Учиха до этого не знали. Но главное – они подарили Мадаре вечную жизнь.

- Вечную жизнь? – переспросил Саске почти скептически. Нет, он слышал о Змеином саннине Орочимару, но все же… Бессмертие, даруемое природным геномом клана Учиха? Слишком дикое заявление, чтобы в него поверить. Однако Итачи выглядел абсолютно уверенным:

- Эти новые глаза получили название Вечного Мангекьо; и теперь Учиха знали, как можно получить их. Два брата с обычным Мангекьо, один из которых лишает глаз второго – простая формула, не так ли? С тех пор Учиха не знали покоя: Вечный Мангекьо стал их священной целью, оружием, за которым они гнались, не жалея сил. Поколение за поколением они растили детей, способных активировать Шаринган, среди них выбирали тех, кто мог бы пробудить и вторую ступень, стравливали друзей в погоне за Мангекьо. Они молились, чтобы женщины рожали больше сыновей, в надежде, что однажды вновь в одной семье появятся два мальчика, которые обретут Мангекьо Шаринган, а один из них – и Вечный Мангекьо. Десятилетия братоубийственных сражений во славу Учиха – вот история нашего клана, Саске.

- Я не верю, - Саске сжимал покрывало вспотевшими ладонями. – Не может быть. Ты хочешь сказать, что и мы?.. – внезапно его захлестнул порыв холодного липкого страха. – Нии-сан, отец бы никогда!.. Он не заставил бы нас драться!

Взгляд Итачи был печальным.

- Нет, Саске, отец не заставил бы. Видишь ли, именно он когда-то отменил эту традицию. Как ты знаешь, далеко не каждый, родившийся в клане Учиха, способен пробудить Шаринган, и уж совсем единицы имеют шанс когда-либо активировать и Мангекьо; наша история знала множество напрасных убийств. К моменту нашего рождения клан очень сильно уменьшился – погоня за силой привела Учиха только к гибели. Решение отца было вполне закономерным.

- Тецуо-сан! – Саске внезапно вскочил с постели, широко распахнув глаза. – Я учил в свое время генеалогию нашего клана; у Тецуо-сана, отца Юдзу, когда-то был брат! Мне говорили, что он погиб на миссии, а Кохаку-сан все время вспоминал его как лучшего друга…

- Верно, брат Тецуо-сана погиб не на миссии. Как и отец дяди Теяки, как и кузен Яширо-сана. Все они – жертвы попыток добыть Мангекьо.

- И... Кому-нибудь удалось? – тихо спросил Саске.

- Нет. Никому, - Итачи вздохнул. – Наш клан вырождался, Саске. Учиха потеряли в битвах между собой слишком много людей, кровь оставшихся перемешивалась, свежей почти не поступало – неудивительно, что все меньше и меньше человек могли активировать и простой Шаринган, не говоря уже о Мангекьо – в который уже попросту перестали верить. Теперь ты понимаешь, сколько надежд в клане возлагали на нас с тобой?

Саске нахмурился.

- Но почему тогда…

- Терпение; вернемся во времена Мадары. Как я уже сказал, он не погиб во время боя с Первым Хокаге. Преданный собственным кланом, занявшим сторону Сенджу – кланом, ради которого он столько сделал, ради которого его брат пожертвовал глазами, - Мадара возненавидел как самих Учиха, так и Коноху. Поклявшись отомстить, он скрылся. Однако его уход стал причиной тех самых событий, о которых он предупреждал своих родичей: Сенджу перестали доверять Учиха. А при том, что и Первый, и Второй Хокаге были Сенджу… Сам понимаешь, - Итачи чуть качнул головой. – Мы получили почетную должность хранителей мира в деревне, был создан полицейский корпус. Поначалу это помогло, но в дальнейшем лишь усилило напряжение: за Учиха, сконцентрированными в одном месте, было легче наблюдать, а сами Учиха превратились в некий анклав, военизированную группировку внутри Конохи. Однако видимость мира сохранялась, чему способствовала мягкая политика Третьего Хокаге. Он был хорошим человеком, старик Сарутоби, - Итачи прикрыл глаза, на несколько секунд задумавшись.

- И что же дальше? – не выдержав, нервно спросил Саске.

- Дальше? Недовольство Учиха копилось, правительство Конохи доверяло им все меньше, а из тени за ними неусыпно наблюдал бессмертный обладатель Вечного Мангекьо. И вот, выбрав время, Мадара нанес свой удар – думаю, ты и сам прекрасно догадался, какой.

- Нападение Девятихвостого, - ошеломленно проговорил Саске.

- Именно, - Итачи кивнул. – В этом бою погибли Четвертый Хокаге и все члены клана Сенджу – удобно, не правда ли? Разумеется, подозрения сразу пали на клан Учиха – только они обладали оружием, способным управлять Девятихвостым. К тому же, у них были все мотивы.

- Ищи, кому выгодно, - пробормотал Саске.

- Верно. После этого Совет начал действовать решительно: всех Учиха выселили в небольшой квартал на окраине Конохи – раньше там находилось только поместье главы клана; ты этого не помнишь – ты был еще грудным младенцем. За нами установили слежку АНБУ. И этими действиями Совет добился окончательного разрыва: отныне Учиха стали их врагами. Некоторые горячие головы в клане вообще предлагали организовать переворот, однако отец оказался достаточно умен, чтобы отвергнуть эту идею: он сознавал, что клан слишком ослаб, и все, чего они добьются таким способом – это гражданской войны и полного истребления Учиха. Поэтому было решено ждать: пока поулягутся страсти, пока клан поднаберет сил, пока не изменится обстановка. Хотя порой мне кажется, что отец уже тогда в глубине души сознавал безнадежность ситуации – вырождающийся, загнанный в изоляцию, пухнущий от гордыни и самолюбия клан никогда не выберется к верхам.

Саске вздрогнул – он помнил, что говорил Итачи под разбитым гербом давным-давно, но сейчас, посреди неторопливого рассказа, естественность и плавность, с которой Итачи перешел к этим словам, вызывала мурашки по коже.

С его братом всегда было что-то не то, и в ало-черных переливах безумного мира Цукиеми он выглядел пугающе… на месте.

- Отец, должно быть, совсем отчаялся, - тихо сказал Саске. – Он так цеплялся за тебя… Ты был его знаменем надежды, обещанием того, что клан Учиха еще поднимется. Но он никогда не мог тебя понять. Он говорил мне об этом, - вдруг Саске стало невыносимо, мучительно больно; в груди все словно свернулось жгутом, а глаза обожгло не выступившими слезами, когда он вспомнил суровое, сдержанное лицо отца с вечно нахмуренными бровями. – Ты был тем, что поддерживало его, не давало сломаться, помогало вести за собой людей, которые доверяли ему! Но ты оказался чем-то совсем чуждым.

- Знамя надежды? – уголки губ Итачи приподнялись в грустной улыбке. – Поэтичное сравнение, маленький брат; только что за ним скрывается? Чтобы вылепить из живого человека послушное хозяину орудие, нужно большое умение; нашему отцу это не удалось. В «Корне» с этим справляются лучше.

Саске чуть подался назад в недоумении.

- Итачи, ты… злишься? Или, наоборот, сожалеешь?

- Я не знаю, Саске. Если помнишь, я говорил тебе, что не испытываю ненависти к нашему клану. Мои взгляды и желания так или иначе, но сформировались под влиянием того, как меня воспитали. Как ты сам только что прекрасно заметил, для отца я был в первую очередь драгоценным орудием, мостом, связывающим Учиха с будущим; и отец изо всех сил старался растить меня, как угодно ему. При этом попытки завладеть Мангекьо, как я уже говорил, были прекращены: оказавшийся в тяжелом положении клан считал бессмысленным терять воинов зря, тем более что в возможность получения Мангекьо уже почти никто не верил – со времен Мадары это не удалось никому. В итоге отец сумел добиться для меня разрешения поступить в АНБУ – несмотря на то, что в обязанности этой организации входила слежка за Учиха. В клане это считали великой победой, мне же было… все равно.

Тут Итачи на минуту умолк, точно задумавшись. Алые глаза странно мерцали, точно повторяя смутно ощущающееся биение жизни густого алого воздуха вокруг.

- Знаешь, я ведь тогда весьма смутно представлял себе свое будущее. Все, что я знал – это бесконечные тренировки и ясно начерченный передо мной путь к вящей славе нашего клана; ничего другого я не желал, потому что попросту не представлял себе, какое это, другое. То, что я делал, не вызывало у меня ярких эмоций – только спокойное удовлетворение, когда все получалось, и непонимание, почему взрослые так суетятся вокруг моих достижений. Все это было… так мелко. Друзей у меня не было, как и близких людей – я не видел в них нужды, люди были мне неинтересны. За одним исключением, - Итачи сделал паузу и взглянул прямо в глаза Саске.

– Ты был непохож на них, и твое отношение ко мне – тоже. Ты делал столько нелогичных и бесполезных вещей, так отличался от меня самого в твоем возрасте… Пожалуй, ты был первым, кто показал мне, что путь, предназначенный мне кланом, - не единственный возможный.

Саске почувствовал, что его щеки невольно запылали. Если бы он не знал Итачи хорошо, это напоминало бы пышную лесть. А так… Приятно. Приятно!

- Ты был первым – но не единственным. Спустя некоторое время после того, как я впервые активировал Шаринган, я встретил человека, навсегда перевернувшего мою жизнь. Этим человеком был Учиха Мадара.

- Что?! – Саске задохнулся собственными словами.

- Очевидно, он счел меня достойным своих планов; начав с осторожных разговоров, он постепенно сделал меня своим учеником. Не сказать, чтобы он мне нравился – Мадара всегда вызывал у меня странное чувство, будто неприятный холодок по спине. Но его рассказы окупали все: если ты был для меня привязкой к реальному миру, то он стал символом жажды большего. Благодаря Мадаре я особенно ясно понял, насколько бедной и ограниченной была моя жизнь в узких рамках клана: служа ему, я обрекал себя на вечное исполнение чужих амбиций, ничего не стоящих, сиюминутных желаний отца и старейшин Учиха. Мадара правильно подобрал ко мне ключик: он показал мне свободу, которую дарует сила, свободу менять свою судьбу. С этих пор я навсегда перестал быть тем послушным орудием, которое выковывал отец; я стал следовать собственным целям, а он не мог понять, что же изменилось и почему его попытки влиять на меня уже не действуют.

- Целям, каким целям? – Саске напрягся, точно охотничий пес, учуявший добычу. - А смерть Шисуи-сана, он…

- Терпение, Саске, все по порядку. Но ты вовремя вспомнил о Шисуи. В тот год, когда меня зачислили в АНБУ, у меня появился первый в моей жизни друг - он. Спустя несколько месяцев он признался мне, что его приставили следить за мной; впрочем, я и сам об этом догадывался. Тем не менее, Шисуи оказался больше другом, чем членом клана – он поставлял старейшинам Учиха лживые отчеты, приправленные небольшим количеством правды, так, чтобы в них верили. Нам с ним… было о чем поговорить. Он ничего не знал о Мадаре, но я делился с ним многими своими мыслями – включая те, которые скрывал от Мадары. Шисуи тоже мечтал о свободе; вот только… Он был сильно старше меня, и был очень… усталым. Сломленным, пожалуй. Примирившись когда-то с дорогой, ограниченной для него кланом, он словно обрел новое дыхание в дружбе со мной. Мы много говорили о Мангекьо Шарингане.

- То есть вы сознательно планировали сразиться насмерть? – Саске попытался представить, как они с Наруто договариваются о том, как похоронить проигравшего, - и не смог.

- Можно сказать и так. Мы не строили конкретных планов, мы просто понимали, что однажды кто-то из нас сделает это. В ночь своей смерти Шисуи знал, зачем идет со мной на берег реки, но я не ожидал, что он и драться не станет. Он… позволил мне взять то, зачем я пришел, объяснив это тем, что сам не решился на подобное, - Итачи со вздохом опустил взгляд в пол. – Он дал мне оружие, чтобы дойти туда, куда не дошел сам. В нем было много горечи, в Шисуи.

Итачи помолчал немного, рассеянно поглаживая кончиками пальцев резные подлокотники; Саске ему не мешал.

- Мадара был доволен моей дружбой с Шисуи, особенно ее завершением – это идеально подходило его плану. У него были три цели: отомстить Учиха, отомстить Конохе – и третья, главная цель, венчающая все прочие. Смерть близкого человека с Шаринганом дает Мангекьо; глаза брата с Мангекьо дают Вечный Мангекьо. Мадара желает узнать, какую силу сможет обрести, забрав чужой Вечный Мангекьо.

- То есть… - Саске подался назад. – То есть, он хотел, чтобы Вечный Мангекьо получил… ты?

- Верно, - Итачи кивнул, бесстрастно глядя брату в лицо.

- А для этого тебе нужно, чтобы Мангекьо получил я… А потом ты бы вырвал у меня глаза. Так? – Саске заговорил быстро, щеки его горели в лихорадочном возбуждении.

- Мадару вполне устроит, и если ты вырвешь глаза у меня, - спокойно ответил Итачи.

- А ты, что бы ты предпочел?!

- Я предпочел бы, чтобы ты остался невредим, - мягко сказал Итачи.

Пыл Саске вмиг утих, точно смытый водой.

- Ты когда-нибудь собирался забрать мои глаза? – помолчав, угрюмо спросил он.

- Нет. Более того… - Итачи на миг умолк, слегка улыбнувшись. – Одно время я вообще готов был отказаться от всего, к чему стремился. Из-за тебя… - он оборвал себя, возвращаясь к нити рассказа. – После смерти Шисуи Мадара оставил меня, дав мне, по его собственному выражению, свободу для решения. Я мог бы последовать за ним, и гибель лишившегося достоинства и силы клана Учиха, как он намекнул, стала бы достаточным доказательством моей верности его идеям.

- Погоди, про Мадару я понял, - Саске внимательно всмотрелся в глаза брата, казавшиеся еще более алыми, чем обычно, словно фосфорецирующими, - но ты? Чего хочешь ты?

- Чего хочу? – Итачи откинулся на спинку кресла, задумчиво глядя в пространство. – Всего лишь того, в чем мне всегда отказывали: свободы. Клан, Мадара – всем им нужны только мои способности, мои глаза, - чтобы исполнять собственные амбиции. Знаешь, почему отец и прочие Учиха так насторожились, когда заподозрили, что я приобрел Мангекьо? Потому что прекрасно сознавали, что оружием такой силы они не смогут управлять. Оружием, Саске. Никто, ни они, ни даже Мадара – никто из них так и не понял, что такое Мангекьо Шаринган.

Голос Итачи вдруг наполнился силой, вдохновением, алые радужки вспыхнули.

- Каждая его техника словно возносит тебя над миром, словно… Я не могу это объяснить, но эти глаза… Они позволяют по-настоящему видеть. Не просто смотреть, а видеть, - то, что действительно важно, то, что составляет саму сущность происходящего вокруг, истину, скрытую за каждым событием, за каждым движением. Этот мир, все в нем строится на лжи, на незнании, на неуверенности. Мангекьо словно делает тебя частью чего-то большего, позволяет видеть не как человек, а как нечто высшее, другое, позволяет чувствовать, словно мир пронизывает тебя насквозь. Я знаю, наверное, это звучит странно – ведь мы говорим просто о техниках. Мадара дал мне узнать силу за пределами человеческой, и я начал желать ее; я не мог больше оставаться тем же, что и раньше. Но сам Мадара, хоть и показал мне эту силу, не чувствует ее: он думает только о власти, о мести, о собственных амбициях – мелочные, бессмысленные желания. Какое значение имеет земная власть перед лицом вечности? Мадара использует свою бесконечную жизнь и могущество для того, чтобы, прикрываясь Акацуки, управлять всеми странами, отомстить своим врагам, доказать собственное превосходство. Это даже грустно, что человек такой силы так глупо использует ее… - Итачи замолчал.

- Обычный Мангекьо убивает, - Саске скрестил руки на груди. – Я видел, как истощают организм его техники, а из-за них ты еще и слепнешь. Насколько я понял, избежать этого можно, если забрать мои глаза; но ты этого не желаешь. Так чего ты желаешь, Нии-сан, а? Какой твой план?

- План? Сокрушить Мадару.

- Зачем?

- Это вопрос выживания, Саске.

Учиха-младший яростно сжал кулаки, скрипнув зубами.

- Ты болен. Ты умираешь. Твой драгоценный Мангекьо лишает тебя зрения. Тебе неоткуда взять Вечный Мангекьо, потому что я не собираюсь никого убивать ради какого-то там истинного мира. О каком выживании ты говоришь?!

- Я оказался втянут в эту историю с рождения, Саске. Мадара заметил меня, выточил из меня подходящую деталь для его плана. Не встреть я его – кто знает, может, мои стремления повернулись бы иначе; я никогда бы не попробовал добыть Мангекьо, никогда бы не узнал, что может быть что-то большее, нежели обычная жизнь обычного человека. Теперь же это - игра на двоих.

- Игра на двоих… А кто тогда я, Итачи? – Саске внимательно заглянул ему в глаза. – Кто я? Тоже – деталь?

- Нет, Саске, - Итачи встретил его взгляд и неожиданно очень тепло, ярко улыбнулся, - ты не деталь. Ты – дополнительная переменная, третий игрок, которого Мадара не коснулся, на которого не влиял. Свободная единица. И – то, что дает мне шанс на победу. Тогда, много лет назад… Я ведь не вырезал клан из-за тебя: ты любил их, ты был привязан к ним, а я… Я не понимал, что со мной творится. Потому что я, ища свободы, желая сравняться со стрелой в полете, я – как теперь понимаю – любил тебя. Привязанность к тебе была единственным, что удерживало меня от того, чтобы не бросить все и не кинуться в погоню за тем божественным миром, который ускользал от меня каждый раз, когда я деактивировал Мангекьо.

- Странное признание в любви, - криво усмехнулся Саске, - впрочем, вполне в твоем духе.

Руки у младшего Учихи дрожали.

- Все эти годы я метался, не зная, куда идти, что выбрать, - Итачи отвел взгляд. - На одной чаше весов был ты – и жизнь в паутине человеческих законов, обязанностей и масок. На другой – безграничная свобода и идеальное одиночество. А тут еще и наша с тобой… не совсем правильная связь. В мире людей она невозможна – но отказаться от него значило отказаться от тебя, - Итачи опустил ресницы, иронично приподнимая уголки губ. – Я был похож на запутавшегося ребенка… Смешно. Для тебя же все было так прямо и просто… Я всегда немного завидовал тебе в этом.

В голосе Итачи на мгновение послышалась такая отчаянная печаль, что в груди у Саске что-то перевернулось. Захотелось обнять брата, погладить его по волосам, утешить.

- Ничего себе, мой гениальный аники завидовал мне, - младший Учиха несколько дергано усмехнулся, надеясь, что это не вышло слишком неловко. – Знать бы это в детстве!

Взгляд светящихся алых глаз из-под длинных ресниц был благодарным и понимающим; Саске вздрогнул и упер взгляд в свои колени. Действительно, пронеслось у него в голове, этот мир принадлежит Итачи, они – одно целое… Разумеется, он почувствовал, что пытался сделать его глупый маленький братик.

- Как я могу тебе верить? – тихо спросил он. – Как я могу верить иллюзии, к тому же полностью послушной тебе, как могу верить, что ты не лжешь мне, как лгал раньше?

- Это решать тебе, Саске.

Некоторое время они молчали. Младший Учиха по-прежнему не поднимал взгляда, только пальцы его отсутствующе перебирали складки расшитого покрывала. Слишком много нового на него свалилось, слишком много...

И все же в глубине души у Саске настал покой. Объяснения Итачи, странные, путаные, со стороны способные показаться бредом сумасшедшего, удивительно плавно сошлись со всем тем, что Саске знал и видел до того; образ его брата словно обрел цельность, стал… реальным. Да, это – Итачи. Его Итачи. Настоящий. Любимый.

Ведь так, Цукиеми? Чуть улыбаясь, Саске прикрыл глаза; дышащее, живое пространство иллюзии словно обнимало его, окутывая невидимыми нитями, проникало в него вместе с дыханием, вылетало наружу вместе со словами.

Да. Так.

И если для того, чтобы Итачи мог быть таким, как здесь, – близким, открытым, свободным – нужно что-то там сделать, Саске узнает, что для этого требуется. И если цена будет приемлемой – Саске сделает все, чтобы добиться победы.

- Поговорим о цене, - он открыл глаза и посмотрел на Итачи. Тот выглядел умиротворенным и… радостным? – Как именно ты собираешься действовать? А главное – когда?

- Ты волнуешься за своего друга, - Итачи наклонил голову, сцепляя руки в замок.

- Акацуки собирают Хвостатых зверей. Придурочность Наруто, конечно, непобедима, но с учетом описанной тобой силы Мадары… Я хочу знать, каких жертв потребует твоя акция. Это ведь ты рассказал им о том, что Джинчуурики Девятихвостого - Наруто? – агрессивно закончил Саске.

- Нет, не я.

- Что?.. – Саске не ожидал такого ответа.

- Я не говорил им, - спокойно повторил Итачи. – Когда Лис напал на деревню, мне было всего пять лет; я вполне мог и не знать.

- Ты… - Саске вдруг растерял слова. Радость, вмиг забурлившая в нем, смешалась с неверием и надеждой, грозя вырваться наружу.

- Не беспокойся за Наруто-куна, - мягко сказал Итачи. - Я никогда не хотел зла ни ему, ни Конохе. Мадара и Акацуки являются угрозой для них; они только выиграют от его смерти.

- Ой, только не говори мне, что хочешь спасти Коноху! – поморщился Саске. – Ты настолько эгоистичен, что вырезал собственную семью ради брата-любовника.

- Ты поверишь мне, если я скажу, что хочу спасти тебя?

Саске вздохнул, слегка покачав головой, и снова прикрыл веки.

Невидимые дуновения странного, живущего по своим законам воздуха ласково касались его кожи, будто пробегая по ней призрачными пальцами. Вдох, выдох. Мелодичный звон на границе слуха. Прозрачные ало-черные потоки обрисовывали его, проницали насквозь и струились вместе с течением чакры.

Шепот Лунного Бога тихим шелестом звучал в ушах.

Саске улыбнулся и открыл глаза.

«Я вижу тебя, Итачи».

- Поверю. Вот только Какаши и Наруто – они и твои друзья тоже, верно? – он искоса взглянул на брата. – Ты не хотел бы их смерти, как не хотел бы и гибели Конохи. Потому что… - он замолчал, зажмурившись и напрягая все ощущения. – Потому что свобода для тебя – не одиночество. Свобода для тебя – это…

Мир Цукиеми пел вокруг Саске.

«Гармония».

* * *

Несмотря на то, что команда номер 7 отправилась в путь сразу же, стоило придти известию о появлении Акацуки на границе, они опоздали: когда Наруто первым вылетел на поляну, от которой незадолго до того исходили всплески чакры, Джинчуурики здесь уже не было. Развороченная земля и облепленные ею камни указывали на то, что тайник, созданный с помощью Дотона, уже был опустошен.

- А-а, явились, спасатели, хм-м, - раздался насмешливый голос, и из-за деревьев появился человек в форменном плаще Акацуки. Золотистые волосы нукэнина были собраны в высокий хвост на макушке, а густая челка полностью закрывала левую половину лица.

- Где Джинчуурики? – Наруто выступил вперед; его кулаки подрагивали, в голосе слышалась с трудом сдерживаемая ярость.

- А ты, как видно, и есть Девятихвостый, м-м, - пропел Акацуки, склонив голову к плечу. – Похож, похож… Итачи мне тебя очень точно описал. «Ты его сразу узнаешь, Дейдара, - он первый заорет и набросится на тебя», да, так он сказал.

- Итачи?.. – Наруто на миг даже забыл о несчастном Джинчуурики. У Сакуры перехватило дыхание.

- Как давно ты его видел? – девушка вмиг оказалась рядом с Наруто.

- Как давно? Да какая вам разница, м-м? – Акацуки улыбнулся, точно радуясь увлекательной игре. – Погодите-ка… Вы уж не братишку ли его ищете? – при виде изменившихся лиц коноховцев голубой глаз Дейдары вспыхнул восторгом. – А-а, значит, его. Волнуетесь, м-м?

- Что с ним?! – Наруто был готов кинуться на противника, но Ямато вовремя ухватил его за плечо. – Отвечай!

- А он дорог тебе, а, Девятихвостый? – Дейдара склонил голову к другому плечу. – О, не волнуйся о нем, у него все в порядке. Греет братику постельку, миссии с ним выполняет…

- Что? – Сакура пошатнулась, будто ее неожиданно ударили под дых.

- Неправда, - Наруто стоял прямо, застыв, словно перетянутая струна, и сжав зубы. – Ты лжешь. Саске никогда не станет помогать Акацуки!

Дейдара рассмеялся.

- Если братик скажет – будет помогать как миленький. Он же послушная шлюшка! А вы, я смотрю, и не удивлены почти. Ожидали этого, м-м? Знаете, что плевать ваш Саске хотел и на вас, и на деревню вашу…

- Заткнись! – Сакура сжала кулаки, по которым уже пробегали голубоватые сполохи чакры. – Заткнись, или я заставлю тебя замолчать!

- Попробуй, попробуй, девочка, - Дейдара вновь смеялся; руки его скользнули в сумки на поясе. – Вы, коноховцы, глупы до невозможного! Доверять Учиха – что может быть глупее? – несколько печатей, хлопок – и Дейдара уже парил в воздухе, сидя на спине огромной глиняной птицы.

- Наруто, Сакура, прекратите, - пальцы Какаши сильно сжали плечи бывших учеников. – Сейчас нам надо думать о Джинчуурики. Совершенно очевидно, что этот Дейдара остался, чтобы задержать нас и позволить напарнику с добычей уйти. Ямато, Сакура, бегите по следу – Паккун проведет вас; Наруто, останешься со мной – мы займемся этим.

- Да, сенсей, - процедила Сакура, собравшись и взяв себя в руки. Наруто не ответил – только сложил печать для Теневых Клонов.

* * *

- Да когда в этих чертовых краях начинается весна? – раздраженно пробормотал Саске, растирая замерзшие руки.

- Она уже началась, братец Итачи-сана, - хмыкнул Кисаме. – Не чувствуешь, что ли?

В воздухе и вправду пахло долгожданной весной; подул влажный восточный ветер, и даже невзрачные северные птицы, казалось, пели громче и веселей. Земля, однако, все еще была покрыта снегом, и не собиравшимся в ближайшее время таять, лиственные деревья стояли голые и черные, а воздух оставался морозным.

Саске, Кисаме и Итачи возвращались с успешно завершенной миссии в замке; нужный свиток был надежно спрятан под одеждой у Итачи. К счастью, никто из них сильно не пострадал – объяснения Дейдары пришлись очень кстати, как и знание Кисаме водных техник. Начальник стражи замка рвал на себе волосы – пока был жив.

Что ж, по крайней мере, теперь они шли на юг – Лидер Акацуки затребовал их присутствия на границе со страной Водопада. По очевидной причине: после того, как будут запечатаны Четырех- и Восьмихвостый, из всех Зверей на свободе останется только Девятихвостый. По подсчетам Саске, это должно было случиться со дня на день.

Сасори и Дейдара покинули гостиницу Торы в то же утро, когда Итачи применил на брате Цукиеми. Сам Саске тогда отлеживался в своей постели – перед тем, как развеять иллюзию, старший Учиха для достоверности ударил его волной боли (разумеется, договорившись об этом с братом).

Тем не менее, они втроем успели преодолеть уже знакомый перевал и спуститься в предгорья, когда Итачи и Кисаме настиг зов Лидера: настало время запечатывать Зверя, причем не одного, а двух – Хидан с Какузу тоже подсуетились и притащили Восьмихвостого.

- Шесть дней мы не сможем двигаться, - объяснял младшему Учихе Итачи, - поэтому прости, братик, но придется погрузить тебя в сон. Мало ли что придет тебе в голову, а рисковать своими шеями мы не можем.

Саске повозмущался для виду, но в итоге был вынужден согласиться – выбора у него не было. В конце концов, следовало поддерживать видимость настороженности между ним и братом.

* * *

- Этого просто не может быть. Я не верю.

Наруто мерил шагами единственную комнату выделенного им домика в лагере на границе, временами нервно вцепляясь в растрепанные волосы на затылке здоровой рукой – вторая была повреждена одним из взрывов Дейдары. Сакура сидела за столом в углу, поджав ноги и упершись взглядом в пол; Ямато устроился на своем футоне, стараясь вести себя потише, – он знал, что членов бывшей седьмой команды связывают особые узы, и не желал лезть не в свое дело. Какаши лежал в постели – ему пришлось слишком много использовать его Шаринган, что истощило все его силы.

Бой с Акацуки закончился ни так ни сяк: обоих врагов изрядно потрепало, но им удалось уйти, унеся с собой Джинчуурики. Из-за этого начались проблемы с властями страны Земли – обрадованные возможностью найти козла отпущения, они обвинили во всем шиноби Листа, умолчав о медлительности подкреплений (а также о том, что коноховцы выступали в конфликте как миротворцы, а не спасатели всех и вся). Однако политическая ситуация была последним, что волновало сейчас членов команды номер 7.

- Я знала, - тихо произнесла Сакура, сминая в пальцах ткань юбки, - я знала, что встреча Саске с Итачи не закончится ничем хорошим. Да, он стремился отомстить, но это… Это пересилило, и… Я не понимаю, - она зажмурилась, сгоняя слезы. – Как можно… Как можно простить кого-то, кто убил всю твою семью?! Эта их «любовь», которую вы так защищали… Посмотрите, к чему она привела!

- Сакура, - голос Какаши звучал слабо, слова выходили с трудом, - Саске вовсе не обязательно предавал Коноху. Не стоит слепо верить всему, что говорит преступник S-класса. Он вполне мог лгать, чтобы вывести нас из себя.

- Нет, он не лгал, – Наруто мрачно смотрел куда-то сквозь стену из-под упавших на лоб прядей. – Он мог преувеличить что-то, но говорил искренне, от души. Саске действительно с Итачи. С Акацуки, - тут его голос чуть сорвался, но Наруто быстро овладел собой. – И все же я не верю, что он предал нас, - уверенно сказал он. – Саске, конечно, эгоистичный мерзавец и псих одержимый, но он не предатель. Я не знаю, зачем он держится рядом с Акацуки – может, ради любви, или ради мести, или он их пленник, - но его надо найти! В любом случае.

- Пленник, - саркастически бросила Сакура, вытирая тыльной стороной ладони слезы, - знаю я, какой он там пленник! Он болен, всегда был болен, а вы защищали его, не давали и возможности что-то исправить. Получайте теперь результат, терпимые вы наши! Саске предал память своей семьи ради этого ублюдка, своего брата, - чего ему стоит предать и своих друзей?!

Наруто резко развернулся на каблуках и в один миг оказался рядом с ойкнувшей и сжавшейся от неожиданности Сакурой. Наклонившись к ней, он вгляделся ей в лицо дикими, сузившимися глазами и раздельно, хрипло произнес:

- Не смей. Говорить. Так. О Саске.

Какаши с трудом приподнялся на локте, пытаясь что-то сказать или сделать, Ямато едва заметно подался вперед, но тут Сакура, без страха встретившая взгляд друга, едва слышно прошептала:

- Наруто… Ты же Джинчуурики… Они… Они убьют тебя… - она закрыла лицо ладонями и горько разрыдалась.

Злость мгновенно улетучилась из глаз Наруто; он вновь выпрямился, растерянно и виновато глядя на девушку, не зная, куда деть руки и что сказать.

- Сакура-чан… Ну не надо, прости меня, я не хотел, прости, - он неловко коснулся ее плеч. – Я правда не хотел, я просто… Я вас обоих очень люблю, тебя и Саске. Сакура-чан, посмотри на меня, - он присел рядом с ней, осторожно отнял ее ладони от лица и серьезно заглянул ей в глаза. – Я больше не отдам Акацуки ни одного человека. Клянусь.

Сакура вздрогнула всем телом, сглотнула слезы и кивнула, не слишком успешно стараясь взять тело под контроль; сказалось общая усталость. Она попыталась улыбнуться, но прямой, искренний и заботливый взгляд Наруто вызывал желание вновь расплакаться, но уже не от страха и отчаяния, а… Сакура сама не знала, от чего. Наверное, от слишком сильных чувств.

- Наруто-кун, у тебя повязка с руки съехала.

Спокойный и, как всегда, вежливо-дружелюбный голос Ямато пришелся как нельзя кстати.

- И правда; а ну ложись в постель немедленно, - Сакура пересилила себя и встала, утерев слезы; в ней проснулся профессиональный медик. – Сейчас перебинтую, заодно и мазь еще раз наложу. Разбегался тут, так никогда не выздоровеешь!

- Но Сакура-ча-ан!

- Мне применить кулачную анестезию?

Ставшие привычными еще с детства роли в перепалках помогли отвлечься от нежелательных мыслей. Надо будет поблагодарить потом Ямато-сана, думала Сакура, доставая из сумки мазь для ожогов и бинт. Как ни странно, этому замкнутому мужчине удивительным образом удавалось поддерживать мир среди своих подопечных – то, в чем так и не сумел преуспеть Какаши.

* * *

В маленькой комнатке дешевой придорожной гостиницы было жарко натоплено. Итачи, обнаженный по пояс, сидел на кровати, перебирая и затачивая оружие – с той же тщательностью, что и всегда; большей и не требовалось. Мокрые после купания волосы его липли к спине.

Саске, устроившийся на своей постели у стены, молча следил за братом, подтянув колени к груди и обняв их руками. Сердце гулко билось где-то под горлом, заставляя кровь стучать в висках, как бы он ни пытался успокоить себя. До границы с Водопадом осталось несколько часов пути. Еще день-два – совсем скоро – и начнется охота за Девятихвостым. Совсем скоро – начнется бой, из которого Итачи может не вернуться.

Итачи может умереть. Вот так вот просто.

Они не говорили о своих намерениях с того дня в гостинице Торы – опасались слежки. Саске жалел об этом: иногда ему безумно хотелось кинуться к брату, расспросить подробнее, потребовать ответов, уговорить не ходить, уговорить… что? Взять его глаза? Саске вздохнул, упирая подбородок в колени и наблюдая за спокойными, уверенными движениями брата. Им осталось совсем недолго. Пара дней – или пара лет; как повезет. Будто сама судьба проклинала их за все преступления.

«Нии-сан, ты сказал, что Вечный Мангекьо дает бессмертие. Значит, он может и… вылечить твою болезнь?» - обрывки разговора в Цукиеми вспыхивали в памяти, словно намеренно мучая его.

«Я не собираюсь добывать Вечный Мангекьо, Саске».

И тем отчаяннее хотелось бороться за эти лишние пару лет. За каждую крупицу времени, которая у них есть.

Что ж, по крайней мере, теперь Саске знает всю правду. Не слепым щенком бежит за своим братом, от которого знает только улыбки и поглаживания по шерстке.

Не в силах больше сидеть вот так, Саске спустил ноги на пол, подошел к постели Итачи и молча сел рядом. Огрубевшие от работы с катаной пальцы коснулись теплой кожи, пробежали по спине. Итачи не прекратил работы; чуть прикрыв глаза, Саске следил из-под ресниц за тем, как ходят мускулы под его пальцами. Подавшись вперед, он обнял брата, скользнув руками по его груди, и прижался щекой к плечу Итачи. Саске слушал сердцебиение брата, а слова «может не вернуться» стучали в голове, удесятеряя ценность каждой секунды, отсчитывая их вместе с ударами сердца.

Подхваченный внезапным порывом, Саске отвел тяжелые от влаги пряди черных волос в сторону и жарко прижался губами к шее Итачи, уже ожидая, что сейчас брат мягко оттолкнет его, как делал всегда, когда Саске отвлекал его от работы. Итачи и вправду накрыл одну из ладоней брата своей, словно готовясь убрать ее, - но, к изумлению Саске, только слегка сжал пальцы, а потом аккуратно отложил в сторону сумку с кунаями, повернулся к Саске и, запустив руку в непослушные волосы брата, поцеловал его в губы.

«Мадара всегда учил меня, что свобода неотделима от одиночества, - говорил ему тогда Итачи, задумчиво глядя вверх, сквозь ставший по его воле прозрачным потолок в бездонное красное небо с черным солнцем. - Лишь отрезав себя от любых связей, человек может стать по-настоящему свободным. Мадара верил в это и следовал этому; но я – не Мадара. Столько лет я метался, слепо повторяя его путь, пытаясь достичь этого одиночества, уничтожить все привязанности. Каким же глупым я был тогда… Нельзя найти свободу, отрекаясь от самого себя».

Они целуют друг друга медленно, уверенно, без отчаянной порывистой страсти, зачастую отравлявшую их прошлые поцелуи болезненной горечью.

Саске знает, кого целует, но ему все равно: он поставил Итачи выше памяти о семье и законов – божеских и человеческих.

Итачи знает, чего желает, и в нем больше нет колебаний: он признал брата неотъемлемой частью себя и своего мира.

«Свобода Мадары – одиночество. Но моя свобода - в другом».

Саске скользит пальцами по коже брата, наслаждаясь ее гладкостью, лишь кое-где нарушенной полосами шрамов. Некоторые он помнит с детства, некоторые появились за время пребывания старшего Учихи в Акацуки. Итачи запускает руку Саске под рубашку, помогает стянуть ее через голову, а потом вновь привлекает брата к себе, продолжая целовать. Саске сам приподнимается, опираясь на плечи Итачи, устраивается у него на коленях – так он даже немного возвышается над своим братом, и тот улыбается.

- Итачи… - Саске откидывает голову назад и смотрит в потолок, перебирая длинные, все еще влажные волосы старшего Учихи. Тело пылает, будто охваченное огнем, но в голове удивительно свободно и хорошо. Равный. Впервые за много лет они с Итачи – равные. Нет больше секретов, нет недоговоренностей, непонимания. Нет больше всезнающего недосягаемого аники и глупого маленького братишки, слепо цепляющегося за его рукав. Партнеры. Любовники. Братья.

Гармония.

Саске сладко жмурится, когда его бережно кладут на постель, и разводит колени, открываясь для Итачи, вдыхая запах его разгоряченной кожи. Они оба сделали свой выбор.

Пусть будет так.

* * *

Спустившись вниз, Итачи застал Кисаме сидящим на крыльце; мечник был занят тем, что поправлял обмотку Самехады. Учиха-старший прислонился к дверному косяку, задумчиво глядя на опушку леса, подбиравшегося совсем близко к гостинице. Облачка пара, вылетавшие во время дыхания, растворялись в холодном воздухе. Так спокойно.

- Кисаме, - вдруг тихо позвал Итачи, - чью сторону ты обычно принимаешь, если рядом с тобой разгорается конфликт?

- Ничью, Итачи-сан, - мечник осклабился, не отрываясь от своего занятия. – Мне неохота помереть за дело, от которого мне ни жарко, ни холодно. Зато потом можно присоединиться к победителю, почему нет?

Итачи медленно наклонил голову.

- Разумно.

Зябко поведя плечами, Учиха повернулся и собирался было уйти внутрь, когда его остановил голос напарника:

- Впрочем, я предпочитаю, чтобы из двух зол победило более знакомое, - за шутливым тоном, которым это было сказано, проскользнула едва уловимая толика серьезности – такая, что только очень хорошо знающий туманника человек мог заметить ее.

- Здравая позиция, - Итачи улыбнулся уголком рта и ушел в помещение, прикрыв за собой дверь.

* * *

- Все члены Акацуки будут на условленных позициях к нужному времени. Девятихвостый находится на своем месте, в лагере.

Мадара спокойно встретил немигающий взгляд яично-желтых глаз Зецу и кивнул.

- Прекрасно. Продолжай слежку и будь готов.

Зецу не ответил и исчез, влившись в стену.

Мадара удовлетворенно опустил веки, поигрывая небольшой деревянной статуэткой, изображавшей Первого Хокаге – грубоватой, но вполне узнаваемой. На разостланной на столе карте местности она символизировала силы Конохи. Статуэтку Мадара вырезал сам – ему нравилось это занятие, особенно если хотелось чем-нибудь занять руки и подумать. Когда-то он делал такие вот небольшие фигурки, чтобы позабавить брата – Изуне нравились эти игрушки, подарки от любимого аники. Потом они оба выросли, а привычка осталась.

Завтра окончится подготовительный этап его плана и начнется первое серьезное действие. Миру пора узнать, что за силу представляют собой Акацуки, - пусть эта организация и прекратит свое существование в скором времени. Вернее, она станет чем-то другим: не просто объединением нескольких опасных шиноби, а новой грозной стороной, которая будет стоять за каждым политическим событием. Завтра страна Земли познакомится с мощью Девятихвостого; их потери будут огромными, поднимут голову сепаратисты и мелкие террористические организации. В государстве воцарится хаос, и Акацуки нетрудно будет сделать страну Земли зависимой от них. А Коноха… О, после того, как их Джинчуурики потеряет контроль над Лисом и Зверь принесет столько несчастья ни в чем не повинной стране, престиж Конохи будет значительно подорван.

Нет, Акацуки не станут нападать на деревню Листа сразу же. Они дадут ей время ослабнуть, постоянно атакуя ее из тени через дайме и союзников. У Мадары впереди вечность, и он умеет ждать.

А вот когда от Конохи отвернутся все – тут он и нанесет удар. Он сотрет эту деревню с лица земли, и через пару сотен лет само название ее забудут – как когда-то Коноха забыла имя Мадары.

Мужчина подцепил пальцами в перчатке деревянную фигурку Хаширамы и поднес ее к прорези нелепой оранжевой маски, почти ласково поглаживая статуэтку по голове. Вид старого врага давно перестал вызывать у Мадары ту дикую ярость, какую вызывал когда-то. Хаширама теперь – просто имя; лицо, вырезанное в скале над Конохой. Мертвец.

Хаширама мертв, но он, Мадара, – жив. Хаширама правил жалкой деревенькой в лесах страны Огня; через двадцать-тридцать лет Мадара будет править миром. В конце концов, на дальней дистанции Хаширама проиграл. А Мадара – Мадара всегда умел ждать.

Что толку было бы, если бы он начал давить на Итачи, требуя уничтожить клан немедленно? Надави он слишком сильно – и мальчишка бы того и гляди взбрыкнул, отрекся бы от него. Стоило подождать десяток лет – и Итачи пришел к нему сам. Теперь осталось подождать еще немного, и Мадара получит свой абсолютный Шаринган.

Бедный маленький глупый Итачи. Иногда Мадара даже жалел своего ученика. Он был прекрасным произведением искусства, следовало признать; Мадара вложил в него душу, вырезая для себя орудие, как вырезал свои фигурки. Холодный, скрытный, идеальный во всем, но обреченный на проигрыш. В Итачи не было того огня, что пылал в душе Мадары, превращая бессмертное тело из тяжкого груза в сильное, энергичное средство достижения цели. Итачи был пуст, как пуста идеальная прозрачная сфера: глупый мальчик не понимал истинного величия – способности влиять на все, что происходит в этом мире, самому оставаясь невидимым. Итачи не стремился к величию, даруемому Вечным Мангекьо; все, что он делал – это гонялся за иллюзиями.

Впрочем, он бы мог поумнеть со временем – даже сам Мадара когда-то был импульсивным, не имеющим цели идеалистичным мальчишкой – однако (мужчина ханжески вздохнул) тут Итачи не повезло: у него попросту не было времени. Даже не точи его болезнь, он так или иначе стал бы ступенью для Мадары, отдав ему свои глаза. Потому что у него не было шансов победить. Что ж, каждому свое.

Хотя вот этот его братец… Младшенький Учиха Мадаре нравился: молодой, горячий, страстный, обладатель огромного потенциала. Бессмертный глава Акацуки даже недоумевал, как это он мог проглядеть такое сокровище? Впрочем, его, скорее всего, просто затмевал рано проявившийся гений Итачи. Саске напоминал Мадаре его самого в молодости; жаль, что такой многообещающий экземпляр станет всего лишь запчастью для бесцветного Итачи. В любом случае, следить за ним будет в высшей степени интересно. И эта их связь… Мадара усмехнулся; наблюдать за тем, как из-за эмоций рушатся и перекраиваются человеческие жизни, было забавно (в этом плане, кстати, ему еще очень нравился Дейдара – идея взять в организацию этого паренька была крайне удачной).

Хотя кто знает, как повернутся события? На взгляд Мадары, было бы еще интересней, если бы Саске победил и забрал глаза старшего брата.

Но это все сторонние мысли; сейчас и Итачи, и Саске были нитями в другой части сети, сплетенной Мадарой для своего плана.

Мужчина усмехнулся и вернул статуэтку туда, где она стояла на карте. Все фигуры расставлены по своим местам.

Игра началась.

* * *

В стране Водопада весна уже вступала в свои права, однако ночи все еще были холодными, и мерзлая земля тихо похрустывала под ногами Саске. Они с Итачи и Кисаме бежали, лавируя между высокими, лишенными веток стволами сосен; под сердцем ныло от возбуждения и волнения, но младший Учиха умело сдерживал чувства, не давая им затуманить голову. Впереди ожидало… что? Ни он, ни Итачи не знали, где и как предстояло драться. Итачи приказал ему держаться подальше, чтобы не приходилось следить и за его безопасностью, и Саске разрывался между беспокойством, требовавшим не оставлять брата одного против таинственного и всемогущего Мадары, и пониманием, что он и вправду может стать уязвимым местом Итачи. Как же плохо, что они, опасаясь слежки, все эти дни не могли поговорить начистоту!

«Как ты собираешься сражаться с ним? – спросил Саске много дней назад, в Цукиеми. – Твой тающий Мангекьо не идет в сравнение с Вечным Мангекьо Мадары».

«Наоборот, в этом мое преимущество, - Итачи сцепил пальцы. – Мадара знает, что у меня нет Вечного Шарингана, и не ждет нападения. Он сосредоточит все силы на поимке Девятихвостого, и это даст мне возможность победить».

Девятихвостый. В сознании вдруг неожиданно ярко возник образ беззаботной улыбки Наруто. А он? Переживет ли неугомонный Узумаки этот день? В последнее время мысли о друзьях и Конохе отошли куда-то на задний план, забылись - но сейчас навалились разом, сковав леденящим страхом. Наруто, Какаши-сенсей, Сакура… Они тоже здесь, и они тоже втянуты во все это.

Вдруг деревья расступились, и трое спутников вылетели на открытое пространство. Они находились на естественном возвышении, продуваемом всеми ветрами. Слева земля резко уходила вниз; там, под обрывом, шумела река. Противоположный берег представлял собой скорее нагромождение скал – впрочем, по сравнению с горами, сейчас только смутно вырисовывавшимися на горизонте, оно казалось смехотворным. Впереди снова начинался густой лес; там, всего в нескольких километрах отсюда, располагался конохский лагерь. Впрочем, обнаружить его было несложно: над деревьями поднимались клубы дыма.

- Нии-сан!.. – у Саске на миг перехватило дыхание, когда он указал вперед.

- Похоже, мы едва успели к началу, - Итачи остановился, и четыре зрачка в его глазах слились в черные лепестки Мангекьо. Старший Учиха застыл в напряжении, осматривая окрестности, медленно переводя взгляд с предмета на предмет.

Земля под ногами вздрогнула; над лесом взмыли струи пламени и тут же опали, но несколько деревьев успели загореться.

Глаза Итачи расширились, остановившись на одной точке.

- Есть, - тихо произнес он. Мангекьо тотчас же развернулся в обычный Шаринган.

Саске невольно вздрогнул, изумленно глядя на брата. В один момент из мягкого, почти безучастного создания он превратился в идеального убийцу: словно какая-то пружина развернулась в нем, и движения обрели хищную плавность, красивое лицо вмиг стало холодным, точно выточенным из мрамора, а во взгляде появилась сталь.

- Кисаме? – Итачи чуть повернул голову в сторону напарника.

- Я найду себе «каменных» для боя, - мечник оскалил зубы в усмешке, кладя ладонь на рукоять Самехады.

Итачи перевел взгляд на Саске – молча – а потом опустил ресницы и отвернулся. Секунда – и они с Кисаме исчезли с мест, на которых стояли; младший Учиха чувствовал следы их чакры, расходившиеся в разные стороны.

Паника вдруг захлестнула Саске с головой, и он готов был кинуться вслед за братом, когда со стороны конохского лагеря вдруг донесся оглушительный рев. В небо взлетел столб огненно-алой чакры – чудовищной, тяжелой, нечеловеческой – и над лесом пронесся шквал ветра, чуть не сбивший Саске с ног.

«Наруто», - вспыхнуло в голове. А потоки алой чакры били, били в небо, свиваясь, изгибаясь, как гигантские хвосты, поднимая клубы пыли, руша деревья, - совсем как в рассказах, которые Саске слышал еще ребенком. Рев взбешенного Зверя разносился вокруг, заставляя пригибаться, дрожать перед неудержимой древней силой.

Человек, способный укротить эту мощь, должен быть невероятен.

«Итачи!»

Саске рванулся за братом – сейчас, пока след Итачи еще ощутим, пока его можно еще догнать – но новая вспышка демонической чакры заставила ноги словно прирасти к земле. Наруто. Девятихвостый поглотит его, вырвется на свободу, и от Наруто не останется ничего. Его попросту не будет. А Девятихвостый демон разрушит все, что Наруто когда-то любил.

Саске колебался еще мгновение; потом кинул отчаянный взгляд в сторону, где исчез Итачи, сжал кулаки и, не оглядываясь, бросился туда, где бесновалось пламя и свивавшиеся с ним ярко-алые потоки.

* * *

Перед глазами колышется красное марево, в ушах гулко стучит кровь; мысли не связываются в предложения, словно растворяясь в этом горячем тумане, отдаваясь на волю бурлящего вокруг бешенства. И голос, странный, отчего-то кажущийся знакомым голос, шепчущий: «Убей. Выпусти свою ненависть, убей их, уничтожь. Повинуйся мне!»

«Кого уничтожить?..» - проносится вялая, смутная мысль, и тут же исчезает. Он не помнит, кого… Не помнит, кто он. С кем говорит этот голос?..

А еще голос смотрит на него, что непонятно - но у голоса есть глаза, огромные черно-красные, как кровь и безумие, глаза, и они пронзают его душу, подчиняя, лишая воли.

Он рвется, раздирая путы, дикая, безграничная сила окружает его. Его ли?.. Эта сила такая уверенная, словно мыслящая… Все равно. Сон оплетает, затягивает в туманную безмятежность, в которой так пусто…

«Повинуйся мне».

Он слышит собственный голос – но он тоже странный, какой-то не такой… Глубокий, рычащий. Кажется, он говорил иначе… Или это ему приснилось, почудилось.

«Я повинуюсь тебе, хозяин».

* * *

Поляна, на которой когда-то располагался конохский лагерь, бурлила. Комья и целые пласты земли взлетали в воздух, деревья пылали, поваленные стволы хрустели и разлетались в щепки под ударами звериных хвостов.

- Саске!!! – полный ужаса крик Сакуры настиг Учиху, когда он вылетел на открытое место и на миг замер. Впрочем, Саске даже не обернулся.

Наруто уже не было видно за ало-оранжевой чакрой; она полностью скрыла его тело, приняв форму Лиса – не такого огромного, как в реальности, всего лишь подобия, но оттого не менее жуткого. Сотканные из сырой энергии плоть, клыки и когти, и звериные красные глаза. Несмотря ни на что, печать пока держалась – Саске чувствовал следы чьей-то техники, кажется, кто-то из коноховцев… Но еще пара минут – и ее сорвет мощью демона, соединенной с чужой злой волей.

В этот момент Саске не думал ни о чем; его вел порыв, и на логику и осторожность не было времени. По странной иронии судьбы, именно так кидался в бой сам Наруто, спасая кого-то из близких. Забыв о криках Сакуры, Саске бросился вперед, прямо к Зверю, и, протянув руки, погрузил их в бурлящее алое море. Не обращая внимания на покрывшие кожу ожоги и на капли кипящей, пронизанной зловещей чакрой крови, летевшие в лицо, он ухватился за что-то, что показалось плотным.

- Наруто!!! – Зверь вырывался, а кожу, казалось, сжигало до основания, но Саске не разжимал пальцев, и яростно, почти бездумно, изо всех сил кричал: – Наруто, придурок!!! Ты что творишь?! Ты же хотел стать Хокаге, идиот! По-твоему, это так делается?! Очнись немедленно!!!

* * *

«Убей. Уничтожь. Подчиняйся мне».

Красно-черные глаза так близко, и не поддаться их власти невозможно. Приказы так удачно совпадают с его собственными желаниями… Он так давно этого хотел!..

- Наруто!

Чужой голос, тихий, но ясно различимый, врывается в сознание неожиданно, и красные глаза на секунду удивленно моргают.

- Наруто, придурок! Ты что творишь?! Ты же хотел стать Хокаге, идиот!

Наруто… Наруто. Это имя…

Повелительный голос в ушах становится громче, приказывая, требуя, но вдруг важнее становится другой, приглушенный, почему-то отчаянно знакомый и близкий.

- Наруто, немедленно остановись! Неудачник!!! Ты что, и в руках себя держать не можешь?!

Губы сами собой шевельнулись в беззвучном «Саске-теме…»

И внезапно все словно прояснилось: нет, в ушах остался странный шум, и чужой, властный голос звучал громче, сильнее, наполняя собой голову и точно грозя расколоть ее изнутри, но все это будто отошло на задний план.

«Наруто. Да, именно так. Я – Узумаки Наруто!»

«Подчиняйся мне!» - чужой голос давил, заставлял тело не слушаться, а разум засыпать под напором демонической силы, но на самого Наруто – удивительным образом – не действовал.

«Ну уж нет, красноглазый ублюдок. Меня ты не сломаешь. Я – Узумаки Наруто, я не Девятихвостый демон, и я не собираюсь… Не собираюсь…»

Печать каким-то чудом еще была на месте, не давая Лису вырваться окончательно, а голос вдруг почему-то дрогнул, точно смущенный чем-то. В нем появилось странное напряжение, и он зазвучал отчаяннее, жестче. Посторонняя воля отступила, ослабла, точно… отвлеклась?

Голова раскалывалась, гул в ушах был невыносимым, а Зверь рвался наружу, разметывая мысли, пересиливая, и казалось – это будет продолжаться бесконечно. Наруто не знал, сколько времени длится эта мучительная битва, но ему было все равно: он продержится. Что бы не случилось, он выстоит, он справится…

И тут – внезапно – давление чужого голоса пропало. Мощь Девятихвостого вдруг словно потеряла направление и цель, и переполненный энергией и восторгом от близости победы Наруто словно расправил плечи.

«А ну слушайся меня, глупая лисица!»

* * *

Покров из алой чакры развеялся, и безвольное, покрытое кровяной пылью тело молодого человека упало на руки Саске, повалив его на изрытую и выжженную землю. Ощущение присутствия демона ушло, а к ним уже со всех ног бежала Сакура, спотыкаясь о вывернутые покрытые гарью корни деревьев, где-то на заднем плане слышался голос Какаши…

Чувства покидали измученное тело, и глаза сами собой закрывались, последним взглядом ловя невозможную синь неба над головой.

Они победили.

* * *

Спустя день коноховцам принесли весть, что разведочные отряды обнаружили в нагромождении скал у реки следы боя: странное черное пламя, разбитые вековые валуны – и тело неопознанного человека, одетого в плащ Акацуки.

На лице его зияли пустотой окровавленные глазницы.

* * *

В Конохе бушевала весна. Настоящая, пышная конохская весна – не чета ее бледному северному подобию. Чуть ли не каждый день лили сильные теплые дожди, длившиеся не более часа, и их следы быстро высушивало ласковое солнце, словно обрадовавшись возможности согреть замерзшую за зиму землю и наверстывая упущенное.

Саске шел по одной из главных улиц Конохи, лучами расходившихся от монумента Хокаге, и вдыхал полной грудью сладкий весенний воздух. Обычная сдержанность, если не сказать скованность, и холодность не позволяли ему предаваться такому вот спокойному ничегонеделанью, но последние месяцы как-то отучили Саске от этого лицемерия перед самим собой. А и правда, зачем оно? Чтобы поддерживать маску бесчувственной ледышки, или чтобы не дать себе расслабиться? Да, у него же была великая цель, ради которой следовало держать себя в напряжении…

Что ж, цели больше не было. Но и черт с ней, право слово. Кому какое дело? Учиха Саске вполне может жить и так, без самодельных рамок и ограничений – от этого он не перестанет быть Учихой Саске.

Руки все еще побаливали, но это были уже остаточные боли; нежная новая кожа почти восстановилась, хоть и оставаясь еще розоватой. Следовало отдать должное Сакуре: она сотворила чудо. Если честно, лежа тогда на спекшейся и покрытой пеплом земле рядом с едва дышащим Наруто, Саске уже твердо считал, что его руки потеряны навсегда, и пламя Девятихвостого сожгло их до основания. Лицо и кожа груди тоже пострадали, но не настолько; еще, правда, полностью спалило челку, но это уже совсем пустяки. Челка, кстати, немного отросла и теперь легко щекотала лоб.

Руки же Сакура ему именно спасла. Саске до сих пор не понимал, как в девушке осталось достаточно сил, чтобы после того, как она буквально вытащила с того света Наруто, залечить кошмарные ожоги Учихи. Пальцы сейчас двигались нормально, и Саске мог складывать печати почти с прежней быстротой. Можно было только порадоваться, что шиноби его уровня не всегда обязательно эти самые печати использовать…

Впереди показались ворота Академии, и Саске невольно приподнял уголки губ в улыбке. Почему-то вспомнилось детство, беззаботные дни, полные любви и уверенности в том, что правильно и что нет. У него был дом, семья и Нии-сан. Как же хорошо...

Тогда он еще мог просто гулять, наслаждаясь окружающим миром. Как и сейчас, впрочем.

Все вернулось на круги своя.

Но к радостным воспоминаниям примешивалась печаль – правда, не темная, густая, как деготь, и выматывающая, а светлая. Повинуясь минутному капризу, Саске свернул в переулок, прошел еще немного и оказался в маленьком дворике, окруженном домами. Кусты, сильно разросшиеся с тех пор, как Саске в последний раз был тут, буйно цвели, наполняя воздух пьянящим ароматом. Старые турники и горка, которые он помнил, пропали, сменившись легкими деревянными лесенками и песочницей. Остались только железные качели – тяжелые, намертво врытые в землю и покрытые следами нескольких слоев облупившейся краски. Слегка наклонив голову, Учиха подошел к качелям и присел на скрипнувшую, обитую металлом доску.

Когда-то они с Итачи любили сидеть здесь на лавочке; Саске забирался к брату на колени и рассказывал ему о своей жизни и учебе в Академии, Итачи внимательно слушал, чуть склонив голову, и прядка, выбившаяся из хвоста, спадала ему на плечо. Итачи был теплый, ласковый и такой родной…

Саске вздохнул, откинув голову и прикрыв глаза, чуть отталкиваясь ногой от покрытой крупным песком земли. Как давно это было… Нет больше Итачи. Нет – рядом с ним.

Тогда, в тот день, когда едва не вырвался Девятихвостый, Саске был поставлен перед выбором: жизнь Наруто или собственное счастье рядом с Итачи. Он выбрал Наруто – и не сожалел об этом. Узумаки не выжил бы без него, Итачи же…

На губы невольно скользнула улыбка. В тот день, после того, как был успокоен Девятихвостый, бросились искать Акацуки. Саске этого не видел – он валялся без сознания в наскоро организованном полевом госпитале – но ему все обстоятельно рассказали. В окрестностях было замечено несколько членов организации, но им удалось уйти (Саске выслушал это с бешено колотящимся сердцем). Единственное, что обнаружили поисковые отряды – это следы битвы, черное пламя Аматэрасу, разбитую оранжевую маску и мертвеца без глаз.

Саске чуть сильнее оттолкнулся ногой, чувствуя, как быстрее забилось сердце. Воспоминание это всегда наполняло его радостной надеждой. Итачи жив. Итачи победил.

Итачи взял себе чужой Вечный Мангекьо.

А значит – он добился, чего хотел, и мечта, к которой он стремился всю жизнь, исполнилась. Он будет жить, и болезнь его отступит; и пусть они с Саске больше не увидятся – где им столкнуться, если бывшим Акацуки теперь и в маленькие городки путь заказан? - но Итачи дал ему свободу выбирать самому, и Саске сделал выбор. Наруто жив. Саске – рядом с друзьями, в Конохе, которой ничего не угрожает. Он любит Итачи, Итачи любит его – и будет жить. На оставшихся Акацуки ведется настоящая охота, так что им приходится бежать и скрываться, но за брата Саске не беспокоился. С ним все будет хорошо. Уйдет на запад, за страну Ветра, или на север – туда, где о шиноби даже не слышали.

Саске научится жить без него. Почему бы и нет, в конце концов? Он Учиха, и он справится.

Вернувшись в Коноху и вновь обретя возможность владеть руками, он зашел на фамильное кладбище. На могилах и вокруг них пробивались первые весенние цветы. Саске постоял немного перед родительским надгробием, молча глядя на холодный отполированный камень.

- Мама, отец, - наконец, сказал он. – Всю мою жизнь я любил своего брата, я люблю его и сейчас. Вы можете проклясть и ненавидеть меня, в этом ваше право и ваша справедливость. Но я не отступлюсь. Простите меня. Мне жаль, что я был недостойным вас сыном.

Поклонившись, он развернулся и ушел с кладбища.

Ветер тронул кроны росших у самых домов деревьев, пробежался по цветущим кустам и шевельнул короткую и смешную челку на лбу у Саске. Тихо хмыкнув, он выпрямил спину и остановил неторопливое движение качелей, загоняя грусть и невеселые мысли подальше. Глупо сожалеть о прошлом и том, что не случилось. Жизнь продолжается; он сохранит все события и чувства в памяти, чтобы возвращаться к ним с теплотой и радоваться, что это было. Он будет жить простой, обычной жизнью – наверное, это не так уж и плохо, верно?

Саске открыл глаза, оглядел двор – и вдруг заметил в дальнем его углу, в тени дерева чью-то фигуру. Сердце вдруг подскочило, с силой ударившись о грудь, и Учиха сощурился, всматриваясь в незнакомца. Тот выступил немного вперед, и Саске разглядел смутно видимую в тени улыбку, плавный изгиб шеи и черные пряди волос, обрамлявшие лицо.

Человек протянул к нему руку – не требовательно или маняще, а скорее вопросительно, словно предлагая - и не навязываясь.

Но Саске не испытывал никаких сомнений.

Он широко, открыто улыбнулся, соскочил с качелей и пошел навстречу темной фигуре.

Эпилог.

За окном медленно наливалось золотым и сиреневым вечернее небо. Наруто, откинувшись на спинку кресла, с наслаждением потянулся, разминая затекшие мышцы. Все же работа у Хокаге не из легких – пусть не прыгаешь по деревьям целый день и кунаями не швыряешься, а тело ноет, как после хорошей тренировки. Впрочем, Наруто бумажная работа была не в новинку, и он мысленно благодарил Цунаде, сваливавшую на него документацию и убегавшую в бар со словами, что данный опыт ему пригодится, и если он намерен когда-нибудь стать Хокаге, то пусть не жалуется.

Как же приятно знать, что Цунаде оказалась права – пусть и с учетом бумажной работы! Две недели назад его мечта исполнилась: двадцатитрехлетний Узумаки Наруто был избран Шестым Хокаге. При всеобщем одобрении и восторге - новый глава деревни был знаком с половиной Конохи, а другую половину знал в лицо.

Кофе себе сварить, что ли? Домой Наруто пока не собирался – деятельная натура требовала закончить с отчетами. Впрочем, идти тут недолго – личные апартаменты к посту Хокаге прилагаются. Прямо рядом с офисом, и на улицу выходить не надо: прошел по галерее – и дома. Хорошие апартаменты, удобные… А когда-то в них жил Четвертый. И Третий. Наруто нравилось ходить по дому, разглядывать стены и тяжелые книжные полки из темного дерева, поставленные еще при Сенджу Хашираме, а может, им лично и сделанные. Знать, что здесь до него жили, смеялись, размышляли люди, сделавшие Коноху такой, какой она была сейчас. Люди, любившие Коноху больше жизни.

Наруто влился в работу так быстро, что через несколько дней после его назначения всем уже казалось, будто он был их Хокаге уже давно. Ему нравилось жить своей деревней, дышать с ней в одном ритме – Наруто был ее средоточием, а она – его. Сакура иногда качала головой, странно глядя на него, и говорила, что лишь немногим дано быть настоящими Хокаге, немногие могут отдать себя деревне без остатка – она бы, например, не вынесла такой вот… жизни для всех. Наруто в ответ только пожимал плечами – для него подобное не было в тягость, а наоборот, казалось чем-то естественным. Тем более что «жизнь для всех» не мешала ему любить Сакуру, Какаши, Ямато… Саске.

Сколько времени прошло, а они с Саске все еще остаются друзьями… Наруто не видел его с тех самых пор, как Учиха снова исчез из Конохи - на этот раз навсегда - но сомнений не было. В конце концов, близким людям не обязательно видеться каждый день, чтобы, встретившись, понять друг друга с полуслова. А то, что его лучший друг теперь значится в нукэнинах… Ну, чего только не бывает.

Зато Наруто регулярно может получать о нем известия: то его видели там, то его нанимал такой-то феодал. Точнее, не его – их. Троицу нукэнинов: синекожего мечника из Тумана и двоих братьев, последних из рода Учиха.

Еще раз потянувшись, Шестой Хокаге поднялся с кресла, сунул документы, с которыми работал, в стопку уже прочитанных и вышел из-за стола. Бросил пустые стаканчики из-под лапши быстрого приготовления в мусорную корзину, включил кофеварку и, ожидая, пока напиток приготовится, взял с дальнего угла стола стопку бумаг, принесенных с вечерней почтой. Газета, подписка на журнал, рекламка? А, рекламка нового рамен-ресторанчика (секретарша была осведомлена о пристрастиях своего начальника; впрочем, изменять «Ичираку» Наруто не собирался), письмо с жалобой из деревеньки в нескольких милях к северу, просьба о повышении… Так, а это как сюда попало? Видно, секретарша у кого-то в друзьях… Снова письмо, а это что такое?

Наруто удивленно покрутил в руках простой белый конверт без подписи и обратного адреса. Зато его собственный адрес был выведен старательно и четко, как и его имя. Быстро проверив конверт на наличие ловушек или следов чакры и не обнаружив их, Наруто пожал плечами и распечатал его.

Внутри оказалась самая обычная открытка с самым обычным пейзажем – ничего примечательного, такую можно купить на каждом углу в любом городе. На обратной же стороне крупными буквами было выведено лаконичное:

«Поздравляю, придурок».

А ниже – другим почерком, мелко и аккуратно:

«Мои поздравления, Наруто-кун».

Наруто резко, прерывисто вздохнул, улыбнулся. Положил открытку на стол и подошел к окну. В груди словно расправляла крылья огромная птица.

На Коноху опускалась ночь; небо на западе догорало красным, а над башней Хокаге в дымчатой синеве мерцали первые звезды. Внизу лежала Коноха, родная и любимая, слышался говор вышедших на вечернюю прогулку людей, отдаленный звон и смех, переливались огни в кафе и окнах домов.

Все так, как и должно быть.

Каждый - на своем месте.

Это опять подмена понятий "вина" и "ответственность"

Ну я кажется уже писал об этом же.

Это отличная мысль, но к сожалению требует огромных ресурсов. Эти знания должен кто то проверять, кто-то должен составлять программы, адекватные времени. Должно быть много энтузиастов учителей, которым _нравится) свое дело.

Классы должны стать меньше (максимум человек 10-12), учителей должно быть больше. С лет 15 я считаю у человека должен быть выбор предметов и направлений.

Ручной труд, ремесленный, снова должен ценится. Если человек понимает, что он не очень хочет высшее образование, но отлично разбирается и любит разбираться в столярном деле, сантехнике, электрике, и т.д. -- это должно поощряться. Такие профессии важны до сих пор, а профессионалов любящих свой труд, а не занимающихся этим от безысходности (и от того пьющих, лажающих и прочее) очень мало.

Ну и конечно зарплаты учителям и рабочие часы надо привести к какой то вменяемой норме, а не то, чтот сейчас, когда чтобы была норм зарплата нужно набрать себе 100500 часов в день.

Короче очень сложно и дело долгое, косяки неизбежны..