Гран мерси!

Главное не забыть забрать с ноута хд

мне нравится, орнул с последнего ряда пхах

благодарю

оно само хд

орнул с последнего ряда пхах

benjamin wadsworth

ella purnell

Чумной с книгой заюшка

Спасибо!

Утро началось с того, что у Бертрана из под ног выбили и без того зыбкую почву.

Ещё несколько дней назад он заметил, как Эйвери и Мальсибер переменились в поведении. Нельзя сказать, что они и раньше вели себя спокойно, но ранее их выходки в отношении грязнокровок были чем-то обыденным, почти приветственным жестом. Не поймите неправильно, но заточение паршивых овец в доспехах на третьем этаже или же сумки, "случайно" залитые несмываемыми чернилами или дурно пахнущими зельями, даже за унижения не считались на Слизерине. Это всегда лишь закалка маглорождённых и осквернителей, проверка на стойкость и воспитание характера у будущих противников, и не более того. Но на прошлых выходных Эйвери и Мальсибер умудрились превзойти себя: вдроём они выцепили какую-то грязнокровку с Гриффиндора и затащили её в туалет Плаксы Миртл. МакТаггерт или МакДеррек её фамилия, Берт помнил лишь то, что её рожа вечно с Эванс шляется. Бертран и сам не знал, что происходило с девкой, слухи ползли разные и невнятные, поскольку сама она не трепалась, и даже обидчиков не выдавала (чему, честно говоря, Берт немало удивился), а Гринграсс не хотел вдаваться в подробности и свалил из гостиной в тот момент, когда Мальсибер с гордостью обо всём рассказывал (за что получил от Эвана и Изабель несколько почти дружественных подколов в стиле "неженка" и "пусечка"), но итог был написан у девчонки на лице. Буквально. Прыщами на её лбу красовалось слово "грязная". Бертран никогда не питал тёплых чувств к грязнокровкам, но подобная выходка показалась ему чрезмерно... жестокой? Да, Бертран посчитал это жестоким. Говорят, прыщи у хаффлпаффки не сходили до сих пор, но она не появлялась на приёмах пищи, и Берт её не видел. Не то, чтобы Берту было жалко эту девчонку, у него не проснулось сочувствие или что-то вроде такого, просто Гринграсс боялся последствий для факультета. Это грозило разбирательствами и полетевшими к чертям морганьим баллами, и лишь об этом Гринграсс и думал все следующие дни; думал и действовал. В понедельник к Миртл пришёл, то ли договариваться, то ли мозг выносить: сошлись на её свидании с Эваном Розье в ванне старост, правда Эван этому был не очень рад, и за одно только упоминание о том вечере обижается и сваливает в закат. Во вторник с Изабель все уроки протрещал о том, какие бы слухи пустить о девчонке. К счастью, Изабель умная девочка и коварная, и быстро смекнула, что проще всего было бы выдать то, что наша "грязная" попросту не поделила с кем-то старшекурсника с Рейвенкло, а прыщи ей наставила влюбленная в того же парня соседка. И вот, уже в среду Изабель шумно шушукалась об этом с подружкой во время совместной пары с Гриффиндором: прямо за Изабель сидит Марлин МакКинон, одна из самых болтливых сплетниц школы. В качестве вишенки на торте, упомянула, что такое ей рассказала Берта Джоркинс, которая хоть в задницу Спраут залезет, лишь бы узнать, что произошло. Но зато в четверг Эйвери ни с чего устроил крупную перепалку во внутреннем дворе. Впрочем, нельзя сказать, что причины не было совсем. Это была тошнотворная рыжая причина, которая выводила из строя и из себя сразу весь слизеринский факультет, и имя этой причины — Лили Эванс. Она же "геморройная сучка Гриффиндора", "тупорылая жопорожая Эванс" (Гойл никогда не отличался оригинальностью, однако звучало забавно, так что приелось), "блевотная придурь" и далее по списку. Эйвери, собственно, ничего такого и не делал (всё же на виду у всех, а за потерянные баллы Бертран мозг так выносит, что сам себе глаз натягиваешь на причинное место). Ну да, скакал по каменным плитам фонтана и карикатурно изображал МакКошку и старика Дамблдора, для которого пожирание лимонных долек явно важнее, чем решение административных вопросов. Ну Эванс и взъелась на "МакКошку" и его скромный спектакль, который, между прочим, даже на один снятый балл не тянул. В итоге это вылилось в то, что Эйвери наорал на неё и всех блевотных грязнокровок и указал, что их место — на кухне с домовыми эльфами. Правда к этому он добавил, что место конкретно этой конченной идиотки вместе с Плаксой Миртл, что было весьма справедливым, по скромному мнению Берта. Мальсибер добавил, что вполне готов помочь Эванс отправить головой в унитаз на достаточно долгое время, Эванс начала крайне бесяче верещать, и тогда Эйвери не выдержал, и приказал заткнуться этой сбрендившей рыжей чихуахеровине (от данного высказывания Эванс — о чудо! — и правда заткнулась), пока он самолично не вырезал её язык и не скормил его самой Моргане Ла Фей. Правда, стоило ему это произнести, как его собственный язык резко вырвался изо рта и вытянулся до самого пупа. Берту чудом удалось их утихомирить и не провоцировать дальнейший конфликт, поскольку кубок школы для него важнее даже уязвлённой слизеринской гордости. И далее, особенно с подачки разъярённого Эйвери, стычки всё учащались и обстановка всё накалялась, и Бертран не мог понять, что же так расслабило Эйвери и Мальсибера, отчего они в себя поверили, что почти напрочь отбросили школьные правила. До этого утра.

Как и всегда, на завтрак прилетели совы с доставкой посты. Для неугомонной парочки так же нашлись письма, после прочтения которых Эйвери с Мальсибером сразу помрачнели, и весь завтрак ни с кем не говорили. Берт хотел было начать их спрашивать, как тут перед ним самим упал черный конверт с золотой печатью с буквами "SG". Его сердце упало куда-то в область поджелудочной (или что там было, Мерлин бы знал), и вдох так и застрял в лёгких, будто бы их стянуло канатами. Берт не склонен к драматизированию ситуаций, но когда прилетает фамильный филин с письмом не от дядей или отца, а от старшего брата, ему всегда кажется, что там озвучен его приговор. В письме говорилось о том, что семья вполне гордится его успехами в учёбе, спорте, старостате и социальной жизни, и решили вознаградить его за все старания в течении последних двух курсов: наконец-то Бертран сможет гордо носить имя Гринграсс, потому что его признали очень и очень важные люди. И что вскоре у Бертрана будет возможность обучаться у очень сильного и, что не менее важно, высокопоставленного мага. Себастьян, брат Бертрана, писал, что лично выступил от имени младшего ради этого патронажа, и что Берт обязан теперь всем, что имеет, потому что "такой шанс бывает раз в жизни, и тебе нельзя опозорить честь семьи". Да в топку бы эту честь семьи, будь на то воля самого Берта, и будь у него смелость хотя бы допустить мысль об этом. В письме хоть и не было указано ничего конкретно, но Бертран прекрасно понимал, что это патронаж Пожирателей смерти, и скоро его призовут. И этого он боялся до тремора и заикания. В сравнении с братом и отцом, Берт всегда был более мягким и слабым. Он плохо сражался, не мог найти слов, чтобы перечить брату, не мог не плакать, когда тот издевался над ним. И Берт боялся смерти и боли. Своей, чужой, убийства. Даже душных грязнокровок. Но ему и семнадцати нет, и разве так плохо — бояться причинить боль? Пытать, истязать, до кровавого хохота издеваться. И одна только мысль о патронаже вызывала у Берта рвотный позыв.

И, никому ничего не сказав, он сбежал. Захватил сумку с метлой и пачку сигарет и самокруток с тентакулой, сбежал глубоко в лес, где свидетелем его самоуничижения и жалости были лишь жуки и мелкие грызуны.

Бертран долго летал по окрестностям Хогвартса, и совсем потерял счёт времени. Он не знал, какое в данный момент идёт занятие у него по расписанию, да и ему сейчас было всё равно, почти так же всё равно на то, что он являлся старостой, и должен был показывать пример своим однокурсникам. Хотя — какой пример? Будто бы Бертран являлся крайне авторитетным лицом для слизеринцев. Но и до этого Берту сейчас было настолько до одного места, что он бы и сам себе не поверил. Берт взлетал резко вверх, и падал в пике, а потом, у самой земли, резко тянул метлу на себя, и выходил в петлю. И с каждым разом пытался пролететь всё ниже, чтобы спастись только и только в самый последний момент, чтобы ещё чуть-чуть и разбиться. И где-то на подкорках: "Если ты сможешь взлететь в самом конце, то всё точно образуется. Если ты сможешь пролететь в пике двадцать секунд, то тогда точно проблемы сами решатся. Если ты сможешь проскочить под самыми нижними еловыми ветвями, то всё будет хорошо." Эти мысли тихонько роились, и хотя Бертран сначала не придавал им внимания, и считал глупыми, как если бы он оценивал свои действия далеко в детстве, то постепенно сам чуть ли не начинал в них верить. Но чем дальше это заходило, тем сложнее становились трюки. И вот, пролетая в очередной петле, Бертран не справился с метлой и упал в толщу веток. Секунда: и вот, лежит вниз головой на поросшем мхом овражке, весь исцарапанный и помятый. Всё тело ноет и скулит, а в ушах до сих пор стоит бешеный гул. Бертран тихо выругался и достал из кармана брюк пачку с самокрутками и закурил одну. Берт редко курил, тем более тентакулу, но отчего-то заначку всегда носил с собой, будто бы талисман. И вот, когда всё пошло наперекосяк, тентакула спасает, и проблемы отходят на второй план. Бертран докуривает, и глубоко вздыхает. Вскоре его голова начинает тихонько кружиться, и кажется, будто руки движутся странно, и будто бы вообще не его.

Бертран улыбается.

Новый день принесёт новые проблемы. В последнее время их было слишком многое, хотя нет, стоило признать, что единственной действительно стоящей проблемой была ссора с Олив. С остальным Сильверстон как-то справится. К тому же слизенинская элита нашла себе новую жертву, что давало передышку. К тому же издеваться над маглорожденными веселее, чем над своими же, а если этой жертвой становится студент Гриффиндора...

Нет, ту девочку, конечно было жарко, но своя шкура всё же ближе.

Зверски хотелось курить. К сожалению, в последнее время в школе усилился контроль, даже у Миртл нельзя было расслабиться: вредное привидение повадилось сдавать студентов преподавателям. Вот и приходилось Мардж продираться через лес к облюбованной полянке. Но увы — она уже была занята.

"Ба, какие люди и в столь непрезентабельном виде!" — подумалось Мардж. Но стоило увидеть Берта поближе, иронизировать сразу расхотелось. Да уж, похоже, что меланхолия распространялась воздушно-капельным путём.

Мардж молча подошла, присела и закурила.

— Знаешь, Сильверстон, — растянуто произнёс Берт и снова затянулся косяком, — а со знакомыми людьми принято здороваться при встрече. Ты знала об этом? — Гринграсс сказал это с явной усмешкой, будто бы между его слов так и сквозило — да ничерта ты не знаешь, Сильверстон. И усмешкой злой, но отчего злой — Бертран думать не хотел в этот момент. Он снова затянулся и тихо рассмеялся всей ситуации.

Берт смотрел на Марджори снизу вверх, она двоилась в его глазах, кружилась и множилась. Это странное зрелище завораживало и странным образом успокаивало. Берту казалось, будто бы он смотрит на множество маггловских фотографий Марджори — все статичные, неживые, но от этого ещё более интересные. Бертран закрыл глаза и затянулся.

— Знаешь, Сильверстон, самый простой способ решить проблему — это сделать её хуже. Тогда она тут же решится в твоей голове, или станет такой пустяковой, что и решать её уже нет необходимости, — и опять эта едкая интонация. Бертран чувствовал себя таким умиротворённым, но слышать свой до жуткого злой голос было отвратительно. И тогда он замолчал и снова посмотрел на Мардж, в десятки её лиц в своих глазах.

В этот момент Марджори Сильверстон была самым интересным созданием в его жизни.

Мардж фыркнула.

— Ну привет. Тебе от этого легче стало?

Вообще Берт был какой-то страный, Сильверстон ещё не разу его таким не видела. Нельзя сказать, что они с Грингассом были друзьями, даже не приятелями, но вот сейчас в старосте было что-то не то. Словно он чем-то накурился и это явно не просто сигареты, но ничего подозрительным от парня не пахнет, хотя специально она его не обнюхивала.

Старосте было откровенно херово, и это явно не из-за лежания на земле и курения — это было следствием, а не причиной. Вот и что ей с ним таким делать? Будь тут Олив, она бы точно что-нибудь придумала. Сама же Мардж не нашла ничего лучше, чем переложить голову парня себе на колени.

— Судя по твоему тону, что бы решить твою проблему нужно, как минимум взорвать школу, — девушка усмехнулась.

Интересный у Берта приступ откровенности. Впрочем, зная "особую атмосферу" в чистокровных семьях — ничего особо удивительного. Не зря же она была внучкой Вайноны: бабушка безуспешно пыталась выпустить из внучки приличную волшебницу.

Слизеринка затянулась и вздохнула дым, распространяя вокруг запах никотина и ментола, вторая рука машинально зарылась в волосы парня.

— Жизнь настолько дерьмо или всё же терпеть можно?

Берт расслабленно прикрыл глаза, когда Марджори начала пальцами приглаживать и расчёсывать волосы юноши: тысячи мурашек пошли волнами от макушки к груди и рукам, и ниже, и вероятно, ощущения были усилены тентакулой, но Берт об этом не задумывался. Голос Мардж звучал где-то на периферии, и Бертран не сразу обратил внимание на смысл её слов:

— Чтобы решить мои проблемы — необходимо взорвать всю Великобританию и Ирландию разом, — грустно усмехнулся Бертран и немного потёрся щекой о запястье Марджори. Отчего-то стало легче, и Берт прикоснулся пальцами к запястью девушки. В голове снова стали роиться мысли, и Бертран предположил, что легче стало от слабой иллюзии общности, возникшей в этом малом жесте. Итог мысли был каким-то грустным, и Берт снова прикрыл глаза, уткнувшись щекой в запястье девушки. — Думаю, всё терпимо, как и всегда. Просто надо выдохнуть и дальше начать работать. Но сначала — выдохнуть.

Он сказал это, так и не открывая глаз.

Мардж не удержалась и погладила Берта по щеке. Хотелось убедить его, что всё непременно образуется, и они все заполучат свой чёртов хэппи-энд, но Сильверстон и самой в это слабо верилось, особенно в последнее время. Хотя что-то подсказывало, что проблемы Гринграсса куда глубиннее и тяжелее.

— Значит, взорвём всё к чёртовой бабушке, — с горьковатой усмешкой сказала девушка, — и Хогвартс, обязательно. И обязательно красиво уйдём на фоне взрыва, как в американских фильмах. И что бы обязательно с грибком на заднем плане. Грибок, обязательно.

Марджори ещё раз затягивается. Сигаретный дым казалось бы вместе с горечью вытравливали все неприятные мыли.

— Выдохнуть? Выдохнуть это хорошо, смотри только: слишком не увлекайся, — Мардж ещё раз погладила парня по щеке, — а ты, выдыхай, выдыхай.

Мардж наклонилась и поцеловала парня в лоб. И снова погладила по щеке.

— Если что, знай: мы всем нашим врагам глаза на задницу натянем.

От её слов он тихо засмеялся.