Знакомый голос отвлекает от разговора с врачом, Амон оборачивается на Навина и улыбается ему, но тут же морщится из-за треснувшей губы.

— А, — Тянет мужчина в возрасте с хитринкой во взгляде. — Так ты не по подружкам, а дружкам. — Сказанное вызывает раздражение, он не потерпит сальных шуточек в сторону Шармы.

— Вы свободны. — Объявляет молодой человек и неодобрительно качает головой. — Да, нужна. — Обращается уже к брюнету, взгляд смягчается. — Осмотришь меня? — Эль-Шами полностью доверяет профессионализму старого друга, они живут не так долго, но Сиамон успел узнать, что парень ходит на медицинские курсы.

— Оставлю голубков. — Смеётся врач, а менеджер выталкивает шутника и уходит за ним, попросив перед этим предупредить, когда Рокфеллер соберётся уходить, чтобы он вывел его через чёрных ход так как у него резко появилось много фанатов, желающих увидеться с победителем лично.

— Извини, он какой-то идиот. — Качает головой египтянин и издаёт негромкий стон боли. Теперь он мог ощутить на себе последствия боли, кажется, болело всё тело и на нём не осталось ни одного живого места. — По выражению лица могу сделать вывод, что ты не в восторге. — Впрочем, такой реакции светловолосый и ожидал, догадывался, что юноша не будет впечатлен выбором рода занятий бывшего друга.

На самом деле многое, чем теперь занимался Амон не порадует Шарму. Например, ночные гонки на мотоцикле. Эль-Шами не на свидания по ночам сбегал как мог подумать индиец, парень нашёл группу ребят разделяющие его пристрастия, они подсказали пару мест, где можно погоняться и подзаработать денег. Не деньги были первоначальной целью, а адреналин, Амону нравилось чувство опасности, ходить по краю, поэтому он пару раз прыгал с парашюта и с моста верх ногами, нырял с аквалангом хотя в детстве боялся глубины, занимался скалолазанием, спускался только по самым крытым спускам на сноуборде, участвовал с неофициальных гонках и т.д.

Нави улавливает какую-то часть разговора Амона с его врачом, и это портит ему и без того скверный настрой еще больше. Ну да, точно. Амон же победил. Он теперь знаменитость. И все девушки могут быть его, выбирай не хочу. Замечательно. Просто блеск. У Навина и без того шансов не было, конечно, по факту наличия у него усеченной хромосомы, но теперь их нет еще больше, чем обычно. Нави оставалось лишь молиться на то, чтобы Амон не последовал совету своего врача, или по крайней мере Навин этого не видел. Впрочем, учитывая его собственное поведение, не ему было говорить о связях на одну ночь.

Улыбка Амона привычно греет где-то в области сердца. Навин не может не улыбнуться ему в ответ, хотя выражение его лица и быстро сменяется на обеспокоенное, когда Амон морщится.

"Ах, если бы", думает Шарма с сожалением в ответ на шутку врача. Смеряет его скептическим взглядом, но быстро переключается вновь на Амона.

— Да, конечно, — кивает он, подходя ближе и перенимая у врача вату и перекись. Их наконец оставляют наедине, а Навин начинает свой осмотр. Пока только визуальный.

— Все в порядке, — говорит он, хотя ничего не в порядке. Он видит гематомы. Видит места, которые совсем скоро нальются синяками. Видит ссадины. Самое страшное это, конечно, лицо — рассеченная губа и разбитый нос, а остальное лишь ссадины. Да и вид у Амона хоть и был довольного победой человека, но все равно потрепанный. И в совокупности с их радиомолчанием на протяжении пары последних недель, для Навина всего этого становится просто слишком много. Поэтому он решает себя не сдерживать. Насдерживался уже.

— К черту, — бормочет он себе под нос, и кидается Амону на шею. Крепко обнимает его, утыкаясь лбом куда-то ему в плечо. Он так сильно боялся всей той боли, что причиняли Амону. И стоило только подумать о том, что все это только начало, объятия на шее Рокфеллера невольно усиливались.

— Это... пугает, — только и смог сказать Навин после непродолжительного молчания, продолжая обнимать Амона, еще не готовый его отпустить.

Амон не провожает бывшего друга, остаётся в его комнате, не выходит до тех пор пока не слышит характерного щелчка входной двери, сообщающего, что Нави покинул их общую квартиру.

Тяжёлый вздох звучит особенно громко в абсолютной тишине, повисшей в пустой квартире. Молодой человек осматривается, останавливается у рабочего места Шармы, усаживается за него и кладёт руки на крышку ноутбука. Он не собирается его открывать и заглядывать, но таким образом он чувствует себя ближе к индийцу. — Вкусы меняются. — Повторяет за брюнетом и грустно усмехается. Звучит как издёвка.

— И чего я пытался добиться? — Задаётся вопросом и качает головой. — Только обидел.

Эль-Шами поднимается из-за стола, оглядывается напоследок и выходит из чужой комнаты, прикрыв за собой дверь. Ему остаётся только принять ситуацию, смириться и продолжить свою жизнь. Молодой человек тратит несколько минут на молитву в углу комнаты, принадлежащей ему, а затем возвращается в гостиную и включает игру.

У Рокфеллера не было плана проиграть всю ночь, но сюжет отвлёк от лишних мыслей, перенёс его в другую реальность, где у него всё в полном порядке и ему не нужно задумываться о своих чувствах, ведь существуют чужие. Однако организм в конечном итоге взбунтовался и он уснул прямо на диване. Разбудил парня сторонний шум. Лениво открыв один глаз, некоторое время он прислушивался к скрежету в прихожей, дверь щёлкнула, оповещая о приходи Шармы. Сиамон зевает, медленно поднимается с дивана и потягивается. Тело затекло из-за сна в неудобной позе. — Чёрт. — Шипит светловолосый, выгибаясь, скрещивая руки за спиной.

— Нави? Ты? — Подавить зевок не получается. Араб плетётся к индийцу, а это был определённо он, останавливается перед ним и несколько секунд сонно рассматривается. — Да, ты. — Мозг ещё соображал плохо, зато внимательный глаз цепляется за алый засос, контрастирующий со светлой кожей Навина. В первую секунду хотелось сделать какое-то замечание или сгрубить, но египтянин сдерживается, напоминая, что это не его дело. Чужая жизнь не его забота.

— Спокойной... ночи? — На улице светлело.

Бросив ещё один взгляд, он морщится, не имея сил проигнорировать чужую метку. Отвратительно. — Ладно, я пошёл. — Уже спиной к Нави говорит Эль-Шами.

Проще было бы разозлиться на Шарму, однако Амон не чувствовал злости, он был опустошена. Чувствовал себя пустым сосудом. Пустым и разбитым. Время лечит. Так вроде? Он рад, что его бывшему другу легче. Всё-таки это Рокфеллер два года назад разил ему сердце, он ему должен. Как минимум невмешательство в чужую жизнь. 

Верный своим словам, Нави действительно возвращается домой под утро. Он редко когда оставался на сон после своих ночных рандеву. Одно дело, когда тебе хочется сексуальной удовлетворенности, поэтому ты позволяешь другому человеку прикасаться к себе, и другое дело, оставаться потом спать с ним в одной постели. Последнее он считал актом более интимным, чем половой непосредственно, что-то из области чувств. Его партнеры на одну ночь, впрочем, за редким исключением считали так же, поэтому никто не оставался в обиде.

Возвращался домой, правда, Нави несколько разочарованным. Он не знал, чего ожидал от своего поступка, но точно не того, что будет чувствовать себя таким опустошенным и разбитым, еще более усталым, чем был до этого. Возможно, секс с рандомами при разбитом сердце так себе идея, но Нави думает о том, что все же попробует еще раз.

Навин старается вести себя тихо, когда входит в квартиру. Ему не хотелось будить Амона. И вообще встречаться с Амоном сейчас, отчего-то он ощущал себя слишком уязвимым для этой встречи. Вести себя тихо, впрочем, у него видимо не выходит, потому что навстречу ему все равно выходит египтянин.

Шарма разувается, поднимает сонный взгляд на Амона. Тот явно только что проснулся, судя по отпечатку сна на лице и вороньему гнезду на голове. Он выглядел таким теплым и домашним, что Навину его побег, а иначе это не назовешь, кажется какой-то ошибкой.

"Я люблю тебя", хочется ему сказать как никогда сильно. "Смотри, что ты со мной делаешь". Но он прикусывает язык.

Наблюдает за тем, куда смотрит Эль-Шами, и чувствует стыд и желание оправдаться. Он резко прикрывает засос рукой, краснеет и отводит взгляд. Чувствовать стыд перед Амоном как минимум глупо. Он не совершил ничего такого. Однако ему все равно хотелось как сквозь землю провалиться под его внимательным взглядом.

Он замечает отвращение на чужом лице, и ему становится как никогда до этого паршиво. Внутри него что-то с болью сжимается. Хочется запереться в своей комнате и не выходить оттуда ближайшую вечность. А еще лучше — просто исчезнуть.

— Спокойной ночи, — роняет Нави, спешно удаляясь в свою комнату. Для верности он не просто закрывает за собой дверь, но запирает ее на замок. Все, чего ему хотелось, это лишь лечь в постель, укрыться одеялом, свернувшись калачиком, и провалиться в сон. Но сначала душ.

the end.

Хантер выпрямляется, поднявшись с места. — Хорошо. — Кивает на слова Валента. — Я рад. — Улыбается. — Но подробности были лишними.

Впрочем, эти подробности нисколько не трогали Чинаски, испытывающего симпатию к немцу, по логике, наверное, он должен ревновать, ответить ему язвительным тоном с раздражённым видом, но американец был слишком прост для этого. Он отрицал собственные чувства, относящиеся к Баденскому, но саму малость об этом задумывался, представлял его с другими и... Хантер не мог сказать, что его это полноценно злило... скорей он завидовал тем людям, имеющим возможность прикоснуться к Валенту. Хотл быть на их месте. Но не ревновал. Возможно, дело было в ремесле самого немца и понимании Чинаски, что этот молодой человек куда выше уровнем, чем он сам, ему ни за что не дотянуться до него, а потому изводить себя ревностью — портить себе нервы. Ревность не имела никакого смысла в сложившейся ситуации.

— Ага, — смеётся брюнет. — Если змея, то только карликовая африканская гадюка.

Парень не ожидал, что немецкий аристократ подойдёт к нему близко, поэтому тут же умолкает, стоит пальцу Валента коснуться ремня брюк и поползти выше до кадыка. Чинаски испытывает разочарование, когда юноша отскакивает в сторону, но тут же подавляет его, подменяя раздражением. — Да, они не нападают первыми, а ты из-за скуки всё-таки на это способен. — Ему ничего не мешало протянуть руку, схватить Валента за тонкое запястье, потянуть на себя и впиться в пухлы губы. Теперь американец знал каково оно целовать Баденского и... ему хотелось ещё. Внутри холодеет от подобных мыслей.

— Но ты прав, мне бояться нечего. — Молодой человек прекрасно понимал, что не так интересен, как богатые детишки, которым есть что терять.

— Что такое Скуби? — Дог сидевший до этого с отрешённым видом, поднялся и ткнулся мокрым носом в руку Хантера. — Ты другого мнения? — Парень вновь присаживается на корточки, равняясь с псом. — Мой ты хороший. — Он гладит животное и обнимает его за шею.

— Надо двигаться дальше. Всё-таки это прогулка. — Смоки радостно вскочил, словно уловив смысл сказанного человеком и помчался к Винду с Широ, сбивая этих двоих с ног и лап. Скуби медленно поплёлся вперёд.

Валент видит, как напрягается Хантер от его резкой близости, и это вызывает у него умиление. Но, по крайней мере, теперь Чинаски не пытался преподать ему урок хороших манер, рассказывая о личном пространстве. Кажется, они все же достигли некого прогресса. А вот над чувством юмора Хантера еще стоило поработать.

— Очередные шутки про рост. Ты когда-нибудь придумаешь что-нибудь оригинальнее? — закатив глаза, со взглядом крайнего скептицизма произнес Валент.

— Оу, Хани, ты ведь так хорошо меня знаешь, да, зай? — спросил Валент с неприкрытой иронией, скрестив руки на груди. — Проанализировал меня, выводы сделал. Умный какой, — фыркнул он. Ему не нравилось, когда люди делали вид, что могли предугадать его действия, или что изучили его настолько хорошо, что теперь любое его действие становилось для них предсказуемым. Обычно такие люди ошибались, и иногда горько платили за свою ошибку и излишнюю самоуверенность.

Хотя конечно в чем-то Хантер был определенно прав. Иногда скука могла толкнуть Валента на различные не самые адекватные с точки зрения обычного человека поступки. Но всерьез издеваться над людьми ради развлечения он прекратил еще год назад.

— Ты не думал поработать над своей самооценкой с психотерапевтом? — спросил Валент, услышав очередной самоуничижительный комментарий от Хантера. В самом деле, если сначала это было забавно, то теперь уже начинало наскучивать, если не сказать, раздражать.

До Валента доносится счастливый смех мелкого и не менее счастливый собачий лай. Игра, кажется, была в самом разгаре, и Валент решил ее не пропускать.

— Какой-то ты сегодня депрессивный, Хани. Может, тебе сладкого купить? — подмигнув и усмехнувшись, бросил Валент напоследок и с разбега бросился в собачье-детскую кучу малу.

-Побоятся реакцию?!-  пожалуй, в их случае разговор на повышенных тонах был необходимостью. Мирные и спокойные беседы едва ли подходили двум королевам драмы, что вот уже второй год терроризировали школу своими надуманными капризами. Впрочем, раньше Л Вирго никогда не кричала Франциску в лицо.

-Хочешь сказать, что два года я общалась с трусом? Кто Я по твоему в таком случае? Мамочка, что одним движением пальца готова разрушить вашу романтическую жизнь, потому что мне лицо твое пугливое не понравилось?! - это даже звучало абсурдно! При  всей своей важности Л Вирго едва ли бы стала настаивать на нежеланном расставании двух нежных сердец. Кто она в конце концов такая? Всего лишь лучшая подруга Киеши! Порой через чур заботливая, но любящая и желающая лишь лучшего.

Кто она для Фрэнсиса? Это и предстояло выяснить прямо сейчас. Потому что друзья так не поступают.

- Я привела тебя в свой дом, пустила в душу, доверилась! Доверила тебе Киеши! - речь прерывается, и девушка делает глубокий вдох, давя обиду, выступившую на уголках ярких глаз каплями скупых слез,- Самое важное и дорогое, что есть в моей жизни! А что сделал ты? - сумка отправляется на пол, а Л Вирго вскакивает на ноги, грубо тыча пальцем в сторону светловолосого,- Назови меня монстром еще раз! Расскажи мне о том, как Еши себя чувствует, подробнее и детальнее!  Потому что очевидно  - ты так усердно хранишь тайны - что любой в этой академии знает о вашей постыдном секрете. Все, но  не Мейкен тиранша Вирго, которая угрожала тебе смертью лишь за один лишь взгляд в сторону Ишикавы!Тебе было не о чем со мной говорить? -зрачок глаза сужается, и миллиардерша почти шипит опасно-возмущенное : - Уверен?

Резкие слова задевают альбиноса, взгляд темнеет, он неосознанно приподнимает подбородок, стараясь всем видом продемонстрировать своё превосходство. — Во-первых, — Франциск медленно поднимается из кресла, не желая быть ниже во время разговора и возвышается над Л Вирго. — Я никогда не позволял себе поднимать голос на тебя, не смей на меня кричать. — Раздражение нарастает в геометрической прогрессии, в голове всплывает образ недовольной матери, кричащей на него. Он не допустит, чтобы кто-то ещё с ним так обращался, достаточно натерпелся за детство.

— Во-вторых, — Мейкен не намеренно, но бьёт по больному. Джеральдина была против Киёши и всячески пыталась расстроить их счастье, а теперь Л Вирго озвучила такое в слух. — Даже если бы ты захотела у тебя бы ничего не получилось. — Он с злостью выплёвывает эти слова с вызовом, адресованным на самом деле далеко не Мей, а сердобольной матери, переживающей о репутации чада.

— Est-ce sérieux (фр. серьезно)? — Всплеснул руками альбинос и отвернулся, унимая эмоции, по крайней мере пытаясь. — Как и я тебя. Я доверил тебе тайну, которую никто не знает. Я разговаривал с тобой обо всём, а ты за одну ошибку укоряешь меня, словно я... я... разорил твою семью и лишил тебя близких.

— Прекрати выворачивать ситуацию как тебе удобно, — выдыхает француз. — Я не называл тебя тираном и не собираюсь отвечать за чувства Киёши, он сам может за себя ответить. Но ты всегда! Повторюсь, всегда! Была настроена негативно против... всего этого. — Франц не знал как обозначить одним словом интимные отношения. — Ты всегда относишься ко всему резко. И у меня были причины молчать. Да. И я больше не собираюсь оправдываться перед тобой.