спасиб

_{fc: kerry condon}

Грануаль

1530 г. - 1603 г.

Коннахт, Ирландия

ведьма из рокфлита

Была ли Грануаль на самом деле такой, какой ее любят описывать в легендах, никогда не будет известно. Приукрашивать историю ирландской пиратки любят все – здесь нашлось место и мести, и чистой любви, и простой приключенческой авантюры. По любимой присказки морских адмиралов, женщина на корабле была символом беды, за что Грейс отрезала свои длинные косы и сразились за собственную честь с братом, украв у того право на выход в море. По другим словам, ее семья всегда занималась морскими ремеслом, и после смерти своего отца, Грануаль только сильнее привязалась к морю и кишащим там авантюрам. После смерти отца и перехода власти к ее старшему брату, ее поспешно выдали замуж за таниста клана. Будучи в браке, она родила трех детей, но любовь к морю все так же оставалась сильнее – она вернулась на море, прибрав к рукам флотилию супруга. Скоро она захватила прибрежные воды соседних графств, ее быстроходные галеры почти не оставляли никакого выбора пленным – все всегда выбирали жизнь. Грануаль много сражалась, защищая свои владения от вражеских кланов, помогая своему супругу на море, пока тот сражался на суше. После убийства мужа, Грануаль вернулась к брату, который отдал ей в пользование остров, где пиратка расположила свою основную базу, возвращаясь к любимому занятию. Вплоть до своей смерти Грануаль оставалась верной себе. В легендах она была любовницей многих мужчин, она даже захватила форт и перебила клан, который убил ее возлюбленного. Многие пытались сломать Грануаль под себя, но она оставалась непреклонной – отбила свой форт обратно, когда алжирские пираты рискнули захватить его, воспользовавшись беременностью пиратки, отбивала атаки соседнего клана, терроризирующего земли Грануаль, и даже обратилась за помощью к королеве. Говорят в свое время она успела поучаствовать в разгроме Непобедимой армады. И как подобает пиратке, Грануаль нашла свою смерть во время абордажа, защищая свой форт на острове, ставший ей домом. 

• – на островах ее называют лысой грейс, или просто грайне; 
• – ее флаг изображался с гербом морского конька; 

_{fc: yvan attal}

Даниэль Монбар

1645 г. – исчез 1707 г.

Лангедок, Франция

монбар истребитель

Легенды о Монбаре Истребителе строятся вокруг одного – его мести. Испанцы убили то ли его отца, то ли дядю, ставшего важной фигурой в жизни молодого юнги. Важно только одно – после смерти столь близкой фигуры в его жизни, Монбар объявился на Тортуге, прося помощи местных флибустьеров. Впоследствии, конечно же, Монбар дослужился и до капитана собственного судна, но пока он был рядовым под флагом других капитанов, о нем так же лестно отзывались. О его кровожадности рассказывали в самых разных подробностях – как он любил развешивать внутренности по палубе, считал вместо монет количество убитых, а для пыток его воображение было бескрайним. За это на островах его прозвали Истребителем. Он разграбил и уничтожил многие испанские крепости. Подтверждая данное ему прозвище, Монбар придумывал исхрещенные наказания для попавших в плен испанцев. Есть поверье, что прежде, чем напасть и захватить форт при Гибралтаре, он отправил пустое судно с развешанными по рее изуродованными трупами, как предложение сдаться. Как и полагает пирату, накопленное богатство он оставлял на будущее, и его сумма каждый раз увеличивалось, превращаясь в лакомое угощение. На островах часто слышали, что Монбар останавливался в кубинских водах, и что именно там он оставил свое золото ждать его. В последние года о Истребителе не слышно и его команда не появлялась на островах, чтобы дать точный ответ о дальнейшей судьбе пирата. Погиб ли он от рук испанцев, или потерялся в море – еще предстоит выяснить. 

• -

_{mitski – i’m your man} 

а где…? третья полка под зеркалом. ты не видел мои…? в зале, на столике. тебе что-нибудь привезти? нет, будь аккуратна. все еще болит? совсем малость. можешь проверить. ты опять не спал? ты же знаешь, мне не хочется. может, пройдемся вместе сегодня? я думаю не стоит. нам ведь не нужен еще один разрушенный храм. ты в порядке?  

ты же знаешь, что теперь все будет … нормально?

он не знает. ему так больно и страшно, что мысли о будет ранят сильнее, чем мысли о было. первые дни он не отрывает от стен ладонь, прижимая вторую к груди, где сидит новая клетка. такая же золотая, как прошлая. с такой же заключенной в ней пантерой, как в прошлой. дионис смотрит в золотые глаза с болью, но знает, что протянув руку, останется без тела. 

воспоминание о разрушенном храме туманно. он помнит беспокойные молитвы психеи над своей головой и ее до безобразия холодные пальцы у сердца. он помнит, как угасая, размазывал свой ихор по ее белой коже. он не помнит, как трещя, словно старый шатер, погибает его неоновый храм, хороня под собой безумные души его последователей. не помнит как и где отдался сладким речам своей непрошенной соседки, ревнивой пантеры, чья клетка так легко поддалась в злые руки. он не помнит как оказался здесь, укрытый любовью и заботой его маленькой души, но помнит боль и безмолвие, накрывшее его после. 

говорить сложно. вместо этого он молится. разжигает огонь в старом мангале на заднем дворе и капает в него своей кровью, не найдя в доме ничего лучшего для жертвоприношения. он молится, как когда-то молились на него. умоляет защитить единственно-дорогое, что у него осталось – его безумную душу. он молится не отцу, не матери, не хозяйке олимпа, и даже не защитнице гестии. он посылает молитву психее, как главной богине в его пропащей жизни. 

он не говорит. мычит, кивает и хрипит. слушает, как психея трещит обо всем и ни о чем, чтобы тишина не съела их двоих в этом огромном доме. дионис только ластится к ней, вдыхает сладкий аромат тела и шипит, когда чувствует холодные пальцы под одеждой. но не гонит, не ругает, прижимается крепче, как к спасательному кругу, и вслушивается в ее беспокойное сердце, подтверждающее, что она жива. что здесь и с ним. для него.   

_{I'm sorry I'm the one you love}

_{No one will ever love me like you again}

_{So when you leave me, I should die}

_{I deserve it, don't I?}   

наконец, сны приходят, как спасение. морфей сжаливается над ним и посылает спокойствие. он закрывает глаза и только спит. его не тревожат птицы за окном, громкие шаги в коридоре и бубнящее новости телевидение, как и не тревожат бессмысленные идеи, старые шрамы и сердечная боль. дионис прячется под одеяло, сжимаясь до абсурдно-маленького комка, и спит глубоко и спокойно. будто он снова ребенок, спрятавшийся в виноградниках от мамочек-ореад. будто сытый и испивший вина укладывается среди своих последователей следить за звездами где-то в индии. будто ему снова гладит волосы огнекудрая ариадна, любовно мурча критские колыбельные. будто никогда в его жизни не было безумия и войны. только полное спокойствие и любовь. 

чужое присутствие в комнате чувствуется сквозь дрему. дионис не двигается, пытаясь понять наслал ли морфей ему снов, или дело в другом. но почувствовав знакомый аромат цветочных духов, аккуратно тянет ладонь из под своего кокона. 

– иди сюда, – голос сиплый, но громкий. ладонь похлопывает по свободной части кровати, призывая отлипнуть от косяка двери. и в последнюю очередь, дионис лениво поднимает край одеяла, подтверждая, что хочет ее близко к себе, в своем невольном гнезде покоя. желательно прямо сейчас.  

их дом на окраине мира отделяет океан прошлого. отделяет от будущего, порой поднимая волну, что грозится снести с ног. они еще не готовы взглянуть отвратительной правде в глаза и психея упорно поддерживает розовую иллюзию. она щебечет певчей птичкой, пытаясь приготовить хоть что-нибудь сносное, режет пальцы, обжигается. и раны уже не затягиваются с былой скоростью. на коже появляются шрамы и неровности. порой она ловит в зеркале своё отражение и замечает, что стала старше. на коже появился налет нескольких лет и теперь она вполне способна зайти за совершеннолетнюю. богиня смеется, говорит, что теперь меньше проблем с документами и можно поступить в университет, но внутри предательски рушится еще одна колонна. она чаще позволяет себе бокал вина, пока в темноте их маленькой кухни пытается разобраться с оплатами счетов. психея вскрывает свою собственную душу как консервную банку, доставая жалкие крохи божественности. и пусть она рухнет до основания, но сохранит то последнее, ради чего стоит жить.

иногда она выбирается в город, надевая на лицо обворожительную улыбку. создает маленькую паству из юных сердец и добродушных стариков, рассказывает порой совсем невыдуманные истории, вселяет в чужие души любовь, надежду и свет. виртуозно связывает ниточки человеческих душ, а после пожинает крохи поклонения, добрых слов и первые признания в любви. чтобы поддерживать золотые прутья, чтобы хватило сил защитить его так же, как он защищал её когда-то. после приходится подолгу спать без снов, ведь все свои она отдала ему. мысленно умоляя морфея услышать, сжалиться, в надежде, что он все еще жив. и сможет помочь двум потерянным богам в их доме-острове. посреди бушующих волн прошлого найти минуту покоя. хотя бы во сне.

порой нечто хрупкое ломается, крошится корочкой льда и переполняет её изнутри. психея прячет лицо в его растрепанных волосах, вдыхает пряный аромат и впивается холодными пальцами в ребра. вот бы запустить их под кожу и стать единым целым. в минуту слабости она как дешевая актрисулька, что пытается выдать порыв отчаянья за несдержанную нежность. но ничего лучше придумать не удается. маленькая богиня стала слишком взрослой, чтобы позволить себе сдаться. и когда объятия сходят на нет, на него вновь смотрят глаза-смешинки.

психея любит наблюдать за ним издалека. за молчанием скрывается тревога. под покровом раннего утра и тихих сумерек она проверяет насколько крепка золотая клетка. из темноты на неё смотрят горящие глаза и еще ни разу психея не смогла выдержать этот пронизывающий до костей взгляд. она ищет способы обмануть судьбу, спасти диониса от этой участи, но оставшихся сил катастрофически мало. и от собственной немощности у богини трясутся руки.

очередное утро. глаза следят за его дыханием, плечо неприятно упирается в дверной косяк. очередную ночь съедает рассвет. босым ногам холодно на голом паркете, она становится на цыпочки. но даже промозглый сквозняк не в силах прогнать маленькую богиню прочь. кокон приходит в движение и, смотря на заспанные глаза её бога, она почти верит, что всё хорошо. и не было войны. и не было смертей. не было удушающего безумия.

лишь они.

психея ныряет в омут теплых одеял с головой. как бабочка летит на жар его тела, опутывая лозой. холодные пятки утыкаются в горячие икры еще сонного диониса. кончик носа касается выемки на ключицах, так правильно, словно она была создана для этого. и в этот момент весь мир разом затихает. даже пылинки в мареве света замирают, прерывая свой незатейливый танец. в голове так пусто, а на сердце так спокойно. и пускай это лишь иллюзии их розовых очков. — что тебе снилось? — она впервые за долгое время спрашивает о личном, а не заполняет тишину болтовней, — ты так мирно спал. не хотела тебя будить.

они словно несложный паззл – созданы, чтобы быть рядом друг с другом, идеально входить в объятия, в которых становилось легче и теплее. дионис шипит на холодные ступни уже по привычке, но только сонно тычется в светлый затылок, оставляя на волосах легкий поцелуй. он застывает так – зарывшись носом в вихри и укладывая свою, будто бы нарочно, горячую ладонь под чужую челюсть. пульс любовно отзывается на прикосновения, и дионис выдыхает с облегчением.

все еще жива. все еще с ним, для него, здесь. не кошмар, не безумие, не злое наваждение, навеянное заскучавшей гекатой. его психея. 

он жмется к ней так же сильно, как и она к нему. укрывает коконом одеял, защищая от противной мерзлоты за пределами кровати, и вновь оставляет поцелуй на макушке, чтобы затем прижать еще сильнее. его маленький якорь в бархатном безумии. 

– ничего, – выдыхает дионис, забегая пальцами в непослушные волосы. он играется светлой прядкой, бездумно наматывая кольца. морфей отпускает его медленно, словно невольно ругая за нарушенный сон. молитвы, сорванные с уст маленькой души, услышанные сонным богом, работают слишком хорошо. поэтому дионис ластится к психее домашней кошкой, едва ли не мурча от прикосновений. – ровным счетом ничего.

ни золотых клеток и безумных шепотков на периферии кошмаров, ни сломанных ребер и плачей над некогда великой маленькой смертью. он даже не обращается к ревнивому безумию в золотой клетке, играя в гляделки с обиженной пантерой. сплошное ничего.

он хочет знать как спалось самой психее, но знает ответ заранее. будь ее сон сплошным ничего, она б не носилась на носочках по комнате, любопытно оглядываясь на его дыхание. поэтому вместо этого он прижимается легким поцелуем к кончику ее носа, продолжая наматывать прядь на указательный палец. ему представляется, что все как раньше – они пьяные, в шатре, после долгого празднования и танцев, ругают очередную любовницу дурацкого эроса, пока на фоне их диалогов юные сатиры умоляют хитрых бассаридок переспать с ними. только в этот раз тишина, разбиваемая редкими птичьими трелями за окном, их единственный спутник, а они вдвоем пьяны разве что только от осознания жизни. 

– люблю тебя, – делится дионис. если можно было вжать психею в себя еще сильнее, их сложно было бы отлепить друг от друга. никто б не понял, где заканчивается дионис и начиналась его маленькая душа. – надеюсь ты это чувствуешь. 

взгляд опускается на ее лицо. дионис сонно шурится, привыкая к пробужденному состоянию, и улыбается, найдя какое-то умиротворение на лице психеи. ему хочется сказать, что она невольно стала слишком взрослой, и теперь он не может играть роль ее отца в очередной школе. ему хочется сказать, что он так благодарен, что она собрала его заново. ему хочется сказать, как ему жаль, что он сломал ее неоновый дом, позволявший ей быть собой. и он вкладывает все эти мысли и чувства в поцелуй. 

– люблю так же сильно, как пить в понедельник утром, – выдыхает он, укладывает пальцы под подбородок, приподнимая лицо психеи, чтобы они смотрели друг на друга. – или в воскресенье, – легкомысленность оседает на языке в надежде разбить тяжелые думы, навеять давно забытую атмосферу пьяных ласк и хихикающих шепотков между ними. – может быть даже сильнее, – выдыхает дионис прежде, чем прижаться сухими губами в простом поцелуе.  

от пристального взгляда зудит между лопаток. она оборачивается. но за окном гробовая тишина. город практически вымер. смерть завладела этими улицами, она проходит мимо, заглядывая в дома, скребясь тихо кошкой. цветочная лавка кажется ярким морем посреди серости. шевон поправляет лист розы, белой, невинной, совсем как те девочки, которых лишили жизни. колючка находит тонкую кожу и капля крови стекает по руке. она облизывает ранку. на кончике языка остается еле уловимый солоноватый привкус. цветы нарядными барышнями демонстрируют свои наряды, рано утром она и лора обновили заклинание, что помогало этим капризным дамочкам дольше стоять в воде, гореть яркими цветами. и вновь это неприятное чувство, словно кто-то запускает свои руки прямо под кожу, желая изучить, разобрать на детали, вытащить все самое сокровенное. шевон плотнее запахивает полы вязанной накидки, достает из-под прилавка несколько вручную сплетённых книг и прячет под ткань. все чувства напряжены до предела, она ощущает себя как дичь, на которую уже наставили ружье. мягкой походкой верховная заходит в подсобку и закрывает за собой дверь, несколько движений пальцами, вкрадчивый шёпот и в полу открывается тайник, куда она бережно прячет записи. с тихим щелчок доска возвращается на место и пропадает из виду, скрываемое заклинанием.

время близится к вечеру. ветер отчаянно пытается засунуть нос в лавку. женщина заканчивает уборку и пересчитывает выручку. она бы могла обрадоваться столь прибыльному дню, если бы не знала, что повод отнюдь не свадьба или рождение ребенка. многих потрясли столь жестокие убийства и каждый желал выразить своё сожаления, беря букет на могилы по своему карману. это одновременно расстраивает её и злит. шевон раздражает, что любые попытки найти хоть какие-то зацепки оборачивались неудачей, а тем временем охотники могут нагрянуть в любой момент. они не упустят такой возможности.

она закрывает магазин на несколько замков, ключи гремят в карманах широкой юбки. февраль продолжает кусаться, хотя уже чувствуется, что скоро весна. только от этого совсем не легче. шевон тянет носом воздух. решает наведаться к сестре и выходит на дорожку, что ведет к краю города, где начинается кромка леса. навязчивое чувство не покидает, под ногами скрипит снег. голые ветви трескочут о чем-то своем. совсем скоро из подлеска вырастает протоптанная тропинка к садам, но новая волна тревоги накрывает её с головой, окатывает словно ушат ледяной воды. шевон медленно поворачивается. на фоне белоснежного пейзажа она видит незнакомца и пальцы, спрятанные в карманы пальто, сами сжимают в кулак. глубокий вдох. шаг вперед. она встречает его тяжелым взглядом.

кто же ты?