Рассветный алый свет всегда шёл коже Адриана, его веснушкам и гречано-медовым волосам. Хотелось убедиться в том, что пряди в ареоле яркого света - не карамельные ниточки. Что бледная, от работы в подвале, кожа его на вкус вовсе не пряничная. Что губы влажные от слюны, а вовсе не от помадки и поцелуев Эриха. 

Нарастающий аппетит, от голодного взора на теле напротив, утоляли всегда без исключения, но всегда чертовски сложно было выбрать как именно: дать себе волю и ублажить утренний стояк друга мужа иль все же понять, что завтрак, даже после минета, готовить все равно придется. 

И откуда в себе находили столько рационализма? Нет, лишь жалость к его сну, в том, что он всё еще в нём нуждается. Пакетик мертвой крови в зубы, яйца - в миску к молоку и сахару. Крем не пригорал уже много лет, а ведь когда-то была особенная рождественская традиция: выкинуть испорченную готовкой Хайда кастрюлю. Всегда так же проблемно, как и он сам, а может то .. специально? Подстраивалось долгие года так, чтобы не видеть кухни за широкими плечами? Лишь угадывать какая из мышц играет на груди когда он шинкует овощи иль рубит мясо. Сосредоточенный, как и в работе, как и когда-то в учёбе. Идеальный расчет обеспечивал невероятные шедевры кулинарии и стояк, который приходилось сжимать следом так же как нож. Из стылой вампирской груди слышится выдох, но попробуйте сами не думать о том, сколько раз эта столешница видела секс. Павлов лениться в постели, а у его пса текут слюни.

Панкейки? Быстрее чем булочки. Румяные как Его кожа. Усмешка, оголяет клыки от очередного воспоминания, в них следом зажимают теплый пакет крови, освобождая руки. Нужно было успеть выпить пока рыжий ворон не проснулся, иначе вновь придется выслушивать о столь нагло испорченном аппетите. О том как мерзко прикасаться губами к тому, с чем работал он сам в формалиновых пара‌х. И кому вообще тут мерзко должно быть? Многое поправил апельсиновый гель для душа. Всегда можно было найти компромисс. Всегда обойти систему, когда вклинивались новые переменные. Когда сотня становилась бесконечностью, а бессмертная любовь - песочными часами с обратным отсчетом. Кровь закусывают кремомовой помадкой. Не пробует, а маскирует привкус на языке. Облизывает пальцы испачканные перекладыванием завтрака на тарелки. Кофе. Его любимый, всегда заваренный, а не залитый кипятком, сегодня без сахара, ведь было что-то слаще к терпкости столь черных зёрен.

Эшли сидит на кухне, в доме Ривена и Мэй и нервно помешивает кофе ложкой. Ложка звякает о бортики кружки, и это одновременно вызывает некоторое раздражение и желание продолжать это компульсивное действие.

– Да я потом пришёл к ней, стучу в дверь, чтобы она сняла это проклятие. А она открывает и с порога, скажи да скажи, почему я не стал с ней спать. Ну, я бы соврал, но, как понимаешь, не мог, – Эшли говорит довольно быстро, продолжая помешивать кофе, и складывается ощущение, что если он всё-таки выпьет содержимое кружки, то речь его станет настолько быстрой, что её станет тяжело разбирать.

А начиналось всё вполне невинно и многообещающе. Эшли, как и сейчас сидел на этой самой кухне, оставшись у Мэй и Ривена на ужин. Слегка перебрал, начав пить ещё днём – для опьянения, по волчьим меркам, ему требовалось немного – и расчувствовался. Посетовал на то, что начал чувствовать себя одиноко и вообще давно уже ни с кем не встречался. Как минимум, всё то время, что он был знаком с Ривеном и стал оборотнем, в отношениях замечен не был. Максимум, флиртовал несколько раз с кем-нибудь, но чисто по настроению, которое у него возникало не часто. И тут вот что-то нахлынуло. Да оно и не мудрено. Когда постоянно видишь перед собой счастливую пару, так или иначе, начинаешь если не завидовать, то ощущать собственную неполноценность, как одиночки. И, в общем-то, слово за слово и дошло до того, что Мэй решила познакомить его со своей-подругой ведьмой, которая тоже находилась в поисках отношений. Идея Эшли показалась хорошей. К тому же, ведьма и оборотень, оба связаны со сверхъестественным и не последует каких-то неловких объяснений о волчьей сущности, как было бы с человеком. Вся эта неизбежная драма, к которой Фрэй не был готов.

Когда встреча была назначена, Эшли сам выбрал ресторан, принарядился. Он уже начал получать приличную зарплату и мог себе позволить немного пустить пыли в глаза. Матильда, так звали ведьмочку, сначала произвела на него хорошее впечатление. Симпатичная, ухоженная, без поддельной скромности. Быстро вовлеклась в разговор, Эшли порой даже забывал о еде. Вот только к середине ужина динамика как-то резко изменилась. Матильда взяла быка за рога, хотя в их случае скорее волка за уши и начала жёстко доминировать. Фрэй даже не понял, как они, в итоге, оказались у неё дома. Просто в какой-то момент он обнаружил себя в постели, под Матильдой, которая порвала на нём рубашку и уже расстёгивала его брюки.

– А я ей и отвечаю, что не встал у меня на неё. И рубашку чертовски жалко. И вообще её напористость сбила весь настрой. А ей это не понравилось, и она меня выставила, пригрозив наложить ещё какое-нибудь проклятие. А делать что-то надо, иначе я такими темпами работы лишусь, – чуть ранее Эшли поведал Мэй, как обложил коллег и начальство трёхэтажным матом, попутно указав на все проблемы компании, которые он видел и как его заебал проджект менеджер с тупорылыми задачами. Нет, рано или поздно, скорее всего, он бы об этом и сказал, но не в той беспощадно грубой форме, в которой он это сделал, потеряв все тормоза на пути выхода правды наружу.