Чем больше Джинхе говорил, тем более уместной была его рука на его груди. Приятный привкус крови, грязи, слез… При таких описания аритмия обеспечена. И тяжелое дыхание.
Тяжелое дыхание с осознанием. С осознанием невозможного.
Джинхе сейчас сидел перед ним. Джинхе, который по всем признакам не мог ответить ему взаимностью… И так на него смотрел. Так…
И эти его вопросы. Ответ был, но как его сказать?
Как?
Друг… друг начал приближаться. Сердце так быстро билось, что было почти что больно. Где-то вдалеке звучал заглушаемый весом данного момента пииик, и красный сигнал…
В тот раз… в тот раз все происходило так быстро. Не было времени думать.
Но сейчас все было иначе: Джинхе приближался к нему осторожно и медленно, а Ойген застыл на месте. Время замедлилось, и он чувствовал, как они оба шумно вдыхают и выдыхают. Глаза полузакрыты.
Опять вернулись… эти тудумы…
Что за мука. Все ближе и ближе, но все еще губы его не касаются чужих. Меньше сантиметра. Теплое дыхание. Затуманенные глаза напротив. И все внутри целого организма встало на месте, кроме одного лишь биения сердца. Рука Джинхе все еще на его груди. Может ли он чувствовать?
Вся их «история» пронеслась перед глазами, и Ойген их захлопнул, чтобы отдаться полностью… полностью этому финальному соприкосновению. Нежному, словно испуганному, но такому однозначному. Не оставляющему вопросов.
Случился такой легкий, как крылья бабочки, поцелуй. И все же сколько тяжелого, приятно тяжелого, в него вложено.
Он был быстрый… и после юноши чуть отпрянули друг от друга.
— И я в тебя влюблен, — продолжил Ойген незаконченную фразу Джинхе.
Никогда он не мог представить себе, что столько эйфории ему доставит ее произношение… обычно после нее в его страшных сюжетах один лишь конец, но сейчас там видится начало.
Их глаза встретились вновь. Дышать нечем! Блеск в чужих глазах… и Ойген еще раз прикладывает свои губы к чужим, куда более увереннее. Он был подобен человеку, который смог в трясине нащупать безопасную дорогу.
Чувства было сложно передать словами. Он… даже и фантазировать себе запрещал! Это был как сон – сейчас он словно должен был проснуться… и это… это его жизнь? Реальность?
